Ее задумчивость прервал Уильям, несмело постучавший в дверь.
– Входи, – сказала она, и в ее голосе прозвучала нетерпеливая нотка.
Уильям открыл дверь. Юлия смотрела на него. На его честном лице тенью лежала тревожная мысль о том, как привести жену с младенцем в их маленький домик. Как и Юлия, он чувствовал себя в безопасности, пока она находилась в больнице, но теперь пробил и его час принять бремя забот, в которых Уильям не чувствовал себя хозяином положения, поэтому не знал, с какого края приступить к этой проблеме. Юлия прекрасно понимала ход его мыслей. Она всегда точно знала, о чем думает ее муж. Она ощутила хорошо знакомое ноющее состояние внутри себя, отчего стало муторно и засосало под ложечкой. Оттого, что Уильям примет на себя инициативу, можно было не ждать ничего хорошего. Из этого никогда-никогда ничего хорошего не получалось. Ей приходилось взваливать весь груз ответственности за двоих на свои плечи. Успокоившись, с очаровательной улыбкой она показала на приготовленные чемоданы с вещами.
Взяв на руки Чарльза, она решительно направилась к выходу из больницы, по пути прощаясь с нянечками и медсестрами. Акушерка выразила ей особое расположение, пожелав всего хорошего и обратившись к Уильяму со словами:
– У вас замечательный мальчик, господин Хантер. Он делает вам честь. Вы можете гордиться им.
«Какая чудесная молодая чета», – думала старшая акушерка, провожая их взглядом.
Вряд ли она была столь оптимистична в своих выводах, если бы ей пришлось наблюдать сцену в их доме в десять часов вечера. Юлия пыталась покормить Чарльза. Но она была такой уставшей и расстроенной своим возвращением домой, что молока не хватило. Чарльз разволновался и принялся орать во все горло. Уильям беспомощно уставился на них обоих. Если в этом и состояло отцовство, то насколько же далеко было его представление о хорошеньком милом малыше, дрыгающем ножками на коленях своей счастливой мамочки. Юлия на время кормления ребенка выставила мужа из спальни, но ему слышно было, как он кричал и как выходила из себя Юлия.
Он постучал в дверь, и она разрешила ему войти. Лицо ее раскраснелось от гнева. Чарльз предал ее. Он выставил ее перед мужем далеко не в лучшем свете, представляя ее отнюдь не идеалом материнского совершенства. А Юлия обязана быть образцом совершенства во всем. Любая хорошая мать кормит младенца грудью, а Юлия во что бы то ни стало должна являть собой идеал жены и матери. Следовательно, она будет кормить грудью.
Дни и ночи проходили для Юлии в туманной дымке усталости. Она не была настоящей кормилицей. Грудное вскармливание требует спокойного и всепрощающего характера. Вначале она находила утомительным и скучным долгое сидение в одной позе. Однако постепенно мать и дитя втянулись в монотонность рутины, и она открыла в процессе сосания Чарльза любопытную эротичность. Как большинство матерей, родивших своих первенцев, Юлия добрую половину ночи проводила, бесконечно вскакивая с постели, чтобы подойти к детской кроватке и убедиться, дышит ли малыш. Она придвигала кроватку все ближе и ближе к своей, затем, после одной из самых беспокойных ночей, попросила Уильяма спать в комнате для гостей.
– Твой храп беспокоит малыша. Кроме того, я не слышу, дышит ли он.
Эти слова задели Уильяма, тем не менее, он воспринял свое выдворение с завидным достоинством. Разве он мог себе представить, что ему будет отказано в супружеском ложе еще целых два года. Отправив Уильяма за дверь, чувствуя себя в полной безопасности, Юлия упивалась наступившей личной свободой наедине со своим маленьким сынишкой.
Уильям проснется утром, приготовит свой завтрак, затем принесет ей чашку чая. Он мельком взглянет на Чарльза, который обычно спал в это время, затем поцелует жену в лоб и уйдет на работу. Как только за ним хлопнет дверь, Юлия откинется на подушки, расслабится и будет дожидаться пробуждения Чарльза. По утрам груди болели от прилива молока. Она считала минуты до утреннего кормления. Стрелки медленно подползали к восьми часам, и она водила пальцами по синеватым венам, распухшим и выделявшимся по обеим сторонам груди. Пробуждаясь, ребенок начинал беспокойно ворочаться, и с каждым его движением грудные соски у Юлии невыносимо напрягались и набухали, тогда она брала на руки сонного малыша и прикладывала его к груди. Младенец, почуяв запах теплого сладкого молока, внезапно широко распахивал глазенки, его десны начинали конвульсивно работать, как только он приникал к груди. Обнаружив сосок, он подсовывал под него свой язычок, чтобы удобнее было сосать. Первые глотки материнского молока всегда были очень торопливыми, и она подбадривала его, слегка покрикивая и хныча.
Боль и напряжение отступали, на смену им приходило новое сексуальное ощущение, вызванное его маленьким ротиком, тянувшим сосок. Этого чувства она никогда прежде не испытывала. Конечно, ничего общего с тем, что она ощущала с Уильямом, когда тот пытался иногда неловко забирать ее сосок губами. Когда такое случалось, она считала его идиотом, и оба смущались. То, что она испытывала с Чарльзом, было окружено гораздо более романтическим ореолом, нежели она могла себе представить, и что она связывала с кормлением грудью. Это было слишком сильное животное чувство. Ее тело вдруг бросало в жар, и внутри она ощущала непонятную истому. Часы кормления она теперь стала ждать с нетерпением. Ни в одном руководстве по уходу за ребенком ничего не говорилось об этом ощущении. Все инструкции и пояснения были слишком сухими и примитивными. Ей не с кем было поделиться своими наблюдениями. «Если бы, – размышляла она, – я вдруг столкнулась с Моной, то я бы наверняка спросила ее, нормально ли это чувство».
После окончания кормления, наступало время подъема и одевания малыша. Делая все не спеша, и мама и малыш получали громадное наслаждение. Сначала Юлия принимала ванну и одевалась сама, затем наступал черед для Чарльза. Она уже привыкала к его гениталиям. Теперь они были не такими распухшими, но она по-прежнему никак не могла приучить себя мыть под его крайней плотью. Она решила сделать ему обрезание.
– Будет гораздо чище, – заметила она про себя.
Единственным камнем преткновения в плавном и счастливом течении их бытия было приучение малыша к горшочку. В ее руководстве, сокращенном варианте книги Траби Кинга, говорилось, что мамаши должны позаботиться о том, чтобы их детки начали приучаться к горшочку, начиная с шести недель. Если им не удастся этого достичь, то ребенок обречен на нежелательные последствия в дальнейшем: испортится характер, могут возникнуть ужасные физические осложнения. Юлия имела нетерпеливый характер, и, если Чарльз не мог сходить в горшок, ее неудовольствие было очевидным. Более того, если он не ходил в горшок, а позже портил пеленку, она воспринимала это как личное оскорбление. Последующая замена пеленки сопровождалась недовольным ворчанием и всяческим выражением недовольства, уговорами и даже угрозами. По прошествии многих лет она хвасталась всем, кто интересовался, что Чарльз уже к двенадцати неделям был приучен к горшочку.
Остаток дня проходил по раз и навсегда заведенному распорядку. Домик был маленьким, но Юлия могла все утро заниматься изнурительной уборкой. В ее родном доме бездельем считалось просидеть
