Они с Муней брали с собой из дому еду, лежали в высокой шелковистой зеленой траве и трещали без умолку. Говорили они, в основном, про секс. Чарльз никогда не рассказывал Муне про господина Фитча. А тот, в свою очередь, не смог умолчать о кружке онанистов в мужском школьном туалете. Это было такой отличной идеей, что они решили образовать свое сообщество.
– Классно, Чарльз! – сказал Муня после первого раза. – Хоть ты и маленький, но член у тебя здоровый! Что надо!
– Ты уверен? – переспросил Чарльз, бросив взгляд на безвольно лежавший между ног пенис.
– Да-а, – подтвердил Муня. – Чарльз, ты знаешь Дэнни Джоунса?
– Ага.
– Так у него он девять дюймов длиной и может стрелять через весь туалет.
– Без всяких соревнований, – сказал Чарльз, вытягиваясь в траве. – Держу пари, что стрельну дальше всех.
– Помнишь Бренду Мейсон?
– Ты говоришь о той, с большими сиськами и копной волос?
– Ну, да. Так вот, они трахались с Дэнни.
– В самом деле? – Чарльз приподнялся на одном локте и посмотрел на Муню. – Она ведь тоже идет в классическую, да?
– Точно.
– Ну, тогда с нее и начнем, – ухмыльнулся Чарльз.
Взаимоотношения между матерью и сыном изменились в то лето. Она перестала обращаться с ним как с маленьким, которого бранят и распекают на все лады. Более того, она стала даже потакать ему, поэтому, оставаясь вдвоем, оба молчаливо признавали отчуждавшую их напряженность.
– Чем ты занимался сегодня? – спрашивала как только он входил в дверь. – Ничего такого, что бы тебе могло понравиться, – отвечал он, подмигивая ей. Юлия краснела и опускала глаза. Возвращаясь домой, под влиянием Руфи и поощряемый Муней, который обожал книги, Чарльз начинал читать. Юлия заговаривала с ним о прочитанных книгах. Оба открыли общую любовь к поэзии. Как-то вечером, два года спустя после того, как Чарльз поступил в классическую школу, они вместе сидели за кухонным столом. Юлия чистила картошку к ужину. Чарльз читал «Ромео и Джульетту». В последнее время он увлекался пьесами Шекспира. Юноша находил их полезными для разговоров с девчонками, поскольку обнаружилось, что один или два сонета, произнесенные шепотом с выражением, творили чудеса и растапливали женские сердца, не говоря уже о том, насколько они становились необходимыми в неловкий момент стягивания кофточки и выключения света.
– Что ты читаешь? – спросила Юлия.
– Кое-что из Шекспира.
У Чарльза на следующий день было назначено свидание с Брендой, и он яростно зубрил подходящие строчки.
– Прочти мне что-нибудь вслух. Так скучно чистить картошку.
Чарльз принялся декламировать:
Он поднял глаза на Юлию. Она смотрела на него, не сводя глаз.
– Давай я буду читать за Джульетту, а ты – за Ромео, – предложила она, протягивая руку за книгой.
Пока она читала, Чарльз смотрел ей в лицо. Оно будто помолодело в сумеречном свете. Она прочла эту реплику с такой страстью, что сыну показалось, будто он узнал Юлию времен далекой молодости, которая мечтала о преданном любовнике.
Она подняла глаза от страницы.
– Продолжай, – горячо попросила она. – Прочти еще немного.
Юлия перестала чистить картошку. Щеки ее порозовели. Она придвинула свой стул поближе, и они вместе склонились над книгой.
Чарльз прочитал:
Юлия:
В ее голосе слышался трепет. Сидевший рядом Чарльз вдыхал ее теплый родной запах чистоты и свежести, чувствуя смущение матери от их сексуального общения – полузабытого, но бережно хранимого воспоминания о ее теплой груди и послушных сосках.
Прочел Чарльз. Его обычно детский голосок ломался и приобретал более низкий тембр, набирая густоту и мощь.
Внезапно Юлия встряхнулась, будто очнулась от волшебного оцепенения.
– Боже мой! – воскликнула она. – Ты мужаешь. Прислушайся. Твой голос начинает ломаться.
– Нет-нет, – поспешно отвечал Чарльз. – Еще не время.
Вдруг он смутился, снова почувствовав себя в роли ребенка.
