или кооперативный работник. Он, никого не спрашивая, направился к дому Шидловских — Павловский дал точное описание явочной квартиры и назвал пароль.
Сыроежкин постучал в окно.
Афанасий Шидловский, не открывая, глянул на пришедшего и пробурчал:
— Чаго тябе?
— Хозяин, козу черную часом не продаешь? -
— Чорная, не чорная, усе роуна малако белае.
— Вот ты-то мне и нужен, отворяй!
Хозяин впустил Григория, но вначале был не очень любезен — не потому, что не доверял, просто надоели ему все эти темные делишки, да и властей побаивался. Но приезжий оказался человеком простым и веселым — достал бутылку, столичных гостинцев детишкам, к тому нее хорошо, что был хоть не из-за границы, а из Москвы: все спокойнее. Сначала разговор вертелся вокруг да около. Потом приезжий сказал:
Мне нужно Даниила Яковлевича повидать. Письмо к нему из Москвы.
— Ну, — сказал хозяин, — эта можно. А можя, я передам?
— Нет, приказано только в собственные руки.
— У руки дык у руки. Ранак вечара мудраней. Лажысь.
Григорий лег спать на сеновале. Подложил револьвер под голову, пистолет сунул за пазуху.
— Ночью — слышно было — хозяин куда-то уходил: два раза бухнула калитка. Наутро после завтрака Афанасий сказал:
— Вот што, Грыша. Я з табой не найду, а пра дарогу слухай.
Хозяин подробно рассказал, как и куда надо идти, и точно указал полянку, на которой Григорий должен был развести костер и ждать людей „оттуда“.
Григорий сделал все, как ему велели. Сидел у костра, наблюдая за тем, что делается вокруг. Но так и не заметил, как к нему сзади подошли трое и навалились. Скрутили, вытащили из кармана револьвер.
Ну, бандитская сволочь, попался?! — с угрозой спросил один. — Как, ребята, сейчас в расход пустим или к начальнику ГПУ товарищу Гаховичу отведем?
— А чего вести, — проворчал второй, — приказ есть задержанных с оружием в руках расстреливать на месте.
Сыроежкин знал о том, что начальником местного отдела ГПУ работает Гахович и что леса прочесываются группами чекистов. Но приказа расстреливать на месте лиц, задержанных хоть и с оружием, не было и быть не могло. Это его успокоило: проверка.
— Нечего с ним возиться, — сказал третий, — становись к дереву!
Сыроежкина привязали к дубу, отошли шагов на десять, прицелились.
— Ну, гад, признавайся, что в лесу делал?
— Стреляйте, чего там. Я чекистам не помощник, объяснять ничего не буду!
Бандиты пошептались, подошли к Сыроежкину, отвязали от дерева, но руки скрутили за спиной, завязали глаза и куда-то повели. Примерно через полчаса остановились, сняли повязку с глаз.
Григорий сразу узнал стоящего перед ним человека, которого хорошо представлял по красочному описанию, данному на допросе арестованным Герасимовым.
„Иванов Даниил, брюнет, высокого роста, смуглый, крепкого телосложения, с орлиным, вернее, бандитским взглядом, наводящим на многих ужас, бритый, усы большие, закручены кверху а-ля Вильгельм, около 30 лет“.
„Да, — подумал Григорий, — взгляд действительно не того…“
— Кто таков? С чем пожаловал? — спросил Иванов.
Барсуков Григорий, бывший прапорщик, с письмом полковника Павловского.
— Где письмо?
— Прикажите развязать руки…
Павловский писал Иванову, что тому необходимо приехать в Москву на съезд „Народного союза защиты родины и свободы“, а затем им вместе выехать на Кавказ: в Грузии действует большая организация, с помощью которой можно будет развернуть работу в более благоприятных условиях.
Сомнений в подлинности письма не возникало: Иванов знал почерк Павловского и его манеру выражаться. Дата стояла самая свежая — четыре дня назад.
Иванов бросил еще один свирепый взгляд на „Барсукова“ и сказал:
— Ладно, будем считать, что так. Рассказывайте, что в Москве нового.
За бутылкой самогона проговорили до позднего вечера. Сначала все шло хорошо, но потом Григорий стал замечать, что Иванов не расслабляется, а наоборот, становится напряженнее. Он даже бросил фразу:
— Вот смотрю, вы простой курьер, а слишком много знаете.
— А почему бы мне не знать? Я доверенное лицо самого председателя.
Однако что-то нарушилось в их доверительном разговоре. Иванов поскучнел и сказал, что хочет спать. Григория поместили в землянку, где всю ночь, сменяя друг друга, сидел кто-нибудь из бандитов. Утром Иванов сказал:
— Я в Москву не поеду. Григорий усмехнулся:
— Господин Павловский предвидел, что вы… так сказать… не очень… решительны.
Иванов при этих словах засверкал глазами. Григорий продолжал:
Он предложил, если вы будете осторожничать, послать двух других.
— Пусть едут, если захотят. Скороходов, Яковлев, в Москву поедете?
Те переглянулись, пошептались о чем-то, ответили:
— Если вдвоем, то можно…
— Имейте в виду, там может быть и ловушка. Едете на свой страх и риск.
Отъезжающим заполнили документы на бланках, полученных в польской офензиве. „Барсуков“ сообщил явочный адрес в Москве: Арбат, Собачья площадка…
Перед уходом Григорий потребовал возвратить револьвер и на прощанье сказал:
— Плохо своих людей готовите, господин Иванов у меня ведь второй пистолет так никто и не отобрал!
Отъезжающие отправились в путь. А спустя пару недель до Иванова дошла весть о поимке Савинкова. Потом стало известно о суде над Яковлевым и Скороходовым, об аресте связников и людей банды в окрестных деревнях.
С оставшимися бандитами Иванов бежал в Польшу, где рука советского закона настигла его через пятнадцать лет — в 1939 году, после освобождения Западной Белоруссии.
В те тяжелые времена чекистам редко приходилось отдыхать, на этот раз Григорию повезло. 17 июля 1925 года он отправился в родную деревню в долгожданный отпуск. Привез гостинцы родным. Отец довольно улыбался, натягивая новенькую косоворотку, а мать была несказанно рада не подарку — красивой расписной шали, — а тому, что ее первенец, ее Гришенька, живой и здоровый, снова подле нее после долгих лет разлуки. И не просто живой, а с орденом боевого Красного Знамени, которого в деревне ни у кого не было. Деревенские старики подолгу рассматривали орден, судили, важнее он, чем „Егорий“, или нет. Пришли к выводу, что важнее. За что получил его, Григорий не говорил, отмалчивался или отшучивался.
Мать, утирая слезы, с гордостью смотрела на Гришу — каким большим человеком стал! Да и младший, Константин, тоже в люди вышел — в самом Ленинграде в пожарной охране служит!
Григорий надел орден только дважды: когда отмечали приезд и проводы. Остальное время ходил как все, и трудно было отличить его от других деревенских парней. Косил, таскал воду, поливал огород, помогал отцу чинить крышу и забор; раз даже попробовал подоить корову. Не далась, опрокинула ведро.
Долгие летние вечера проводил с девчатами, пел песни, плясал под гармошку, ходил гулять за околицу… Многие матери уже намекали Агафье Кирилловне, что хорошим женихом был бы Гриша для их дочерей…
Но отпуск пролетел быстро. 18 августа Сыроежкин вернулся в Москву, и в тот же день ему вручили
