судим, и суд постановил: объявить Рейли врагом трудящихся, стоящим вне закона РСФСР, и при первом обнаружении в пределах территории России расстрелять.
Услышав о появлении такой организации, как МОЦР, Рейли в апреле 1925 года, уже после ареста и осуждения Савинкова, направил в адрес МОЦР письмо, в котором давал рекомендацию перейти к тактике активных действий, решительным мерам борьбы с Советской властью, вплоть до проведения террористических акций против руководителей Коммунистической партии и Советского правительства. Письмо оказалось в руках чекистов.
Узнав о намерениях врага, Ф.Э. Дзержинский дал указание А.X. Артузову принять все меры к выводу Рейли на территорию СССР и его аресту.
Было принято решение, чтобы «Трест», помимо основной задачи, которую он выполнял по борьбе с контрреволюционными монархическими эмигрантскими организациями, выполнил еще одну — послужил бы приманкой для Рейли.
Это было нелегко. С одной стороны, Рейли хотелось побывать там, где проходит передняя линия борьбы с большевиками, тем более что белоэмиграция, как он считал, обессилела, и рассчитывать можно только на внутренние контрреволюционные силы. К тому же британская разведка заинтересована в его поездке — она хочет получить сведения из первых рук.
Но, с другой стороны, Рейли помнил, что над ним висит вынесенный ему смертный приговор. Свеж в памяти был и провал Савинкова. Все же, подогреваемый честолюбием, а также представителями «Треста», он склоняется к поездке, хотя еще ж не решил окончательно.
В середине сентября 1925 года он приезжает в Гельсингфорс. Там его встречают Бунаков — белогвардейский «посол», в прошлом известный эсер, поддерживающий длительное время связи с Интеллидженс сервис, и племянница Кутепова Мария Захарченко-Шульц. Эта отчаянная женщина, яро ненавидевшая Советскую власть, набрасывается на Рейли. Сама не зная и не желая того, она. играет на руку чекистам:
— У «Треста» есть надежное «окно» на границе. Через него провели родного брата Бунакова и брата самого Врангеля. Я сама несколько раз ходила через это «окно». Неужели вы, джентльмен, о храбрости которого ходят легенды, окажетесь трусом?!
— Она говорит ему, что МОЦР нуждается в контролере, в человеке, который был бы для этой организации генератором идей и действий.
В Гельсингфорс прибыл и Якушев, один из «руководителей „Треста“, работавший по заданию чекистов. Он тоже говорит о надежности „окна“, о целесообразности визита в СССР.
Рейли принимает решение. Вечером 25 сентября он со своими спутниками, проводившими его через границу, был на станции Куоккала. В половине двенадцатого ночи они отправились пешком к Сестре-реке. В ночной темноте на другом берегу замаячила фигура. Обменялись условными сигналами. Их встретил начальник погранзаставы чекист Тойво Вяхи, исполнявший роль содержателя „окна“ на советско-финской границе.
На станции Парголово Тойво Вяхи усадил Сиднея Рейли в транзитный поезд. В купе его уже ожидали Якушев, который пересек границу легально, и „рядовой член МОЦР Щукин“, роль которого исполнял Сыроежкин. Артузов и Пузицкий решили, что Григорий лучше других справится с ролью „Щукина“ и к тому же сможет быстро утихомирить Рейли, если тот вздумает „бунтовать“.
Сыроежкин-„Щукин“ вручил Рейли паспорт на имя Штейнберга. Пока поезд шел от Парголово до Ленинграда, Рейли немного обсох и отогрелся, а принесенный „Щукиным“ коньячок привел его в разговорчивое и благодушное настроение.
В Ленинграде „Щукин“ отвез Рейли на специально подготовленную квартиру, которую выдал за свою. Рейли принял ванну, побрился, немного отдохнул и был готов действовать. Днем в квартире побывал „Старов“ — чекист, который был представлен Рейли как рабочий, депутат Моссовета. Присутствовал и монархист Мукалов, эмиссар Врангеля. Вечером выехали в Москву. В одном из двухместных купе ехали Якушев и Рейли, в другом — Сыроежкин и Мукалов.
В Москве Рейли встречали „деятели“ МОЦР. Все они были сотрудниками ОГПУ. Гостя отвезли на дачу в Малаховку, где было инсценировано заседание политического совета МОЦР. Рейли обсудил с „членами совета“ политическую ситуацию в стране и в мире, планы активизации работы МОЦР, вопросы двусторонних контактов с английской разведкой.
Когда речь зашла о финансовой помощи, Рейли заявил, что на поддержку англичан сейчас рассчитывать нельзя. У них свои проблемы. Он предложил другое: организовать „экспроприацию“ и сбыт на Западе художественных ценностей, хранящихся в советских музеях, я тут же написал, что именно может представить интерес.
Рейли предложил еще один способ добычи денег — активное сотрудничество с английской разведкой. „Ее, — говорил он, — прежде всего интересуют сведения о Коминтерне, даже если они фальшивые“.
Сыроежкин присутствует на совещании в качестве „боевика“. После совещания все торопятся в Москву: Рейли надо успеть на вечерний поезд. Чекисты решили арестовать его в машине. Однако по дороге происходит непредвиденная, но приятная для чекистов остановка: по просьбе Рейли они заезжают на квартиру одного из сопровождающих, где Рейли пишет открытки своим друзьям в Германию и США. Как же — надо похвалиться, что он связывается с ними из самого большевистского логова, из Москвы. А чекистам в этом двойная польза: узнать, кому и что он пишет, и подтвердить легенду надежности „Треста“.
В машине с Рейли едут Пузицкий, Стырне и Сыроежкин. Мелькают московские улицы, дома, перекрестки. Один поворот, другой, третий и… машина въезжает во двор ОГПУ.
5 ноября 1925 года был приведен в исполнение приговор, вынесенный в 1918 году.
Обе операции — „Синдикат-2“ и „Трест“ — были осуществлены небольшим количеством чекистов, которые к тому же систематически отвлекались на проведение других заданий.
Так было и с Г.С. Сыроежкиным, который, хотя и работал в основном по делам „Синдиката-2“ и „Треста“, но выполнял и ряд других важных поручений. Это была борьба с остатками бандитских формирований, которые в целях подготовки военной интервенции против СССР всячески использовали разведки капиталистических стран.
Одно из таких заданий, прямо относившееся к делу „Синдиката-2“, Сыроежкин выполнял в Белоруссии в 1924 году.
Обстановка в Белоруссии тогда была непростой. Классовая борьба обострялась. Кулаки искали новые средства наступления на Советскую власть: в одной из волостей они даже открыли и содержали на свои средства два сельсовета, чтобы не подчиняться сельсоветам бедняцких деревень. Классовой борьбе нередко придавался националистический характер, а близость панской Польши привносила в нее особую остроту. Из-за кордона забрасывались главари контрреволюционных организаций, шла их поддержка оружием и боеприпасами, были попытки создания повстанческих отрядов, которые, из-за отсутствия социальной базы выродились в шайки уголовных преступников. Однако их опасность от этого не уменьшилась — они были хорошо вооружены, мобильны, действовали методами дерзких налетов, при преследовании растворялись в лесах.
К их числу относился отряд Даниила Иванова, в составе которого совершил несколько бандитских рейдов помощник Савинкова полковник Павловский, когда прорвался на советскую территорию. Иванов был тесно связан с савинковцами и одновременно служил польской разведке. Он несколько раз пересекал польско-советскую границу, месяцами отсиживался в Польше, спасаясь от преследования.
В мае 1924 года Иванов вновь перешел с бандой на территорию СССР в районе Столбцов. В „штабе“ банды было шесть человек, остальные жили по деревням. Банда стала совершать налеты на кооперативы, почтовые конторы; происходили стычки с чекистскими отрядами.
В Москве стало известно о деятельности банды. Ее надо было ликвидировать не только как любую другую банду, но и потому, что через нее могла осуществляться неконтролируемая связь между савинковцами, офензивой и их агентурой в нашей стране, что могло привести к провалу „Синдиката-2“, а ведь дело двигалось к благополучному завершению.
…Однажды Павловского вызвали на очередной допрос, и он по заданию Пилляра написал письмо к Даниилу Иванову.
Несколько дней спустя в деревню Лихачеве под вечер явился молодой человек, по виду заготовитель
