трудноразрешимыми проблемами.
В назначенный день Ваупшасов явился к генералу и доложил, что бойцы отобраны, экипированы и готовы к вылету.
— Погоди, товарищ Ваупшасов, — Григорьев вынул из папки бумагу, быстро прочел ее, — отправка ваша откладывается на неопределенное время. Враг на пороге Москвы. Отряд твой поступает в распоряжение командования второго полка мотострелковой бригады особого назначения НКВД. Желаю успеха. Надеюсь, скоро увидимся.
…И вот Ваупшасов стоит с бойцами на Красной площади. Куда ни поглядит, везде войска и войска, в полном боевом снаряжении. Они на марше, они готовы к атаке и, застыв в литых колоннах, ждут команды, чтобы двинуться на врага, занявшего позиции уже на близких подступах к Москве. В морозном воздухе тихо опускаются снежинки на шинели и полушубок, на шапки с красными звездочками. Покрыты снегом зубчатые стены Кремля, гордый храм Василия Блаженного. На величавой башне бьют куранты, все внимание на Мавзолей. В торжественной тишине звучит голос Сталина:
— На вас смотрит весь мир как на силу, способную уничтожить грабительские полчища немецких захватчиков. На вас смотрят порабощенные народы Европы, подпавшие под иго немецких захватчиков, как на своих освободителей. Великая освободительная миссия выпала на вашу долю, Будьте же достойными этой миссии!
— Война, которую вы ведете, есть война освободительная, война справедливая. Пусть вдохновляет вас в этой войне мужественный образ наших великих предков — Александра Невского, Дмитрия Донского, Кузьмы Минина, Димитрия Пожарского, Александра Суворова, Михаила Кутузова! Пусть осенит вас победоносное знамя великого Ленина!..
Слова обжигают, поднимают дух. «В бой, в бой!» — стучит сердце, и Ваупшасов крепче сжимает автомат.
— …Под знаменем Ленина — вперед к победе! — воскликнул Сталин, и через минуту войска пришли в движение, четко перестроились и, выбивая шаг по брусчатке, пошли на фронт. С праздничного Октябрьского парада — на передовые позиции.
Так после небольшого перерыва продолжилась военная биография Станислава Ваупшасова. Ему было чуть больше сорока лет, и добрую половину из них он отдал военной службе, да какой… Пожалуй, самой опасной, требующей особой бдительности, самопожертвования, исключительной выносливости, храбрости, таланта перехитрить, обескуражить и победить противника.
Ваупшасов ушел на фронт во главе батальона знаменитой ОМСБОН — Отдельной мотострелковой бригады особого назначения. Она отличалась высочайшей дисциплиной и организованностью. Комплектовалась из рабочих московских предприятий — автозавода имени Сталина, подшипникового и часового заводов. В распоряжение бригады были также посланы по решению ЦК партии и ЦК комсомола тысячи коммунистов и комсомольцев. В ней сражались и добровольцы-интернационалисты — испанцы, болгары, немцы, австрийцы, венгры, чехи, словаки, поляки. Отважными бойцами бригады были многие выдающиеся спортсмены страны, студенты столичных институтов. Старшими и младшими командирами были опытные чекисты, преподаватели спецшкол и академий, офицеры внутренних и пограничных войск. «Главное место в программе боевой подготовки, — писал впоследствии командир бригады полковник Орлов, — заняли минно-подрывное дело, изучение подрывной техники врага, тактика действий небольшими подразделениями, разведка, ночные учения, марш-броски, преодоление водных преград, топография, радиодело и прыжки с парашютами».
Батальон, которым командовал Ваушнасов, прославился боевыми рейдами в тылы немецких захватчиков. Он наносил ощутимые удары по вражеским коммуникациям, взрывал мосты, железные дороги, громил воинские части. Бойцы батальона обезвредили немало шпионских гнезд, пленили сотни немецких солдат и офицеров.
В горячих боях Ваупшасов все реже вспоминал, как готовился к походу в белорусские леса. Поэтому несколько неожиданной для него оказалась нашедшая его за сотни километров от столицы телеграмма генерала Григорьева: «Срочно прибыть в Москву».
В наркомат Ваупшасов явился, не заходя домой, как был — в почерневшем полушубке, стоптанных сапогах, обгорелой ушанке. Григорьев встретил его с улыбкой, взял под руку, подвел к карте:
— С великой победой под Москвой! Видишь, сколько красных флажков появилось? Каждый день новые прикрепляю. Как здоровье?
— Не жалуюсь, товарищ генерал. И от пули бог миловал, хотя головы вроде не прятал.
Григорьев позвонил, попросил принести чаю:
— Садись, Станислав Алексеевич. Позволим себе небольшую роскошь почаевничать. Отряд на этот раз тебе придется создать более мобильный. Я думаю, человек тридцать, не больше. Самолеты, чтобы не было лишнего шума, использовать не будем. Перейти через фронт помогут регулярные части. Надо перебазироваться по зимнику, до вскрытия рек. Как это будешь делать, подумай сам. Главным средством передвижения советую выбрать лыжи. Необходимы тренировки. Не откладывай этого дела. Комиссаром рекомендую Морозкина. Кадровый, опытный чекист. Занимайте с ним номер в гостинице «Москва», принимайте там людей. Это будет, так сказать, ваша первая партизанская база, только с ванной и телефоном, — генерал улыбнулся. — Ютиться в землянках, переходить из леса в лес, спать на еловых ветках тебе еще придется, да и не привыкать. Отдохнешь хоть здесь немного. Начальником штаба возьми капитана Лунькова. Не встречался с ним? В гражданскую воевал на Дальнем Востоке, после служил в погранвойсках. Сибиряк, охотник, привычный к лесной жизни. Начальником разведки и особого отдела мог бы быть Меньшиков. Он тоже из пограничников, дважды награжден орденами. Переводчиком…
— Переводчик у меня уже есть, товарищ генерал, — поспешил Ваупшасов.
— Кто таков?
— Австриец-эмигрант, фамилия его Добрицгофер. Старый член партии, участник антифашистского выступления рабочих в Вене в 1934 году. Был мастером на заводе. В Красную Армию вступил добровольно. Воевал со мной в одном батальоне. Громадного роста, могуч. Сапоги носит вот такие, — улыбаясь, Ваупшасов широко развел руки.
— Что ж, ладно. Теперь давай решать, где переходить фронт, — Григорьев снова подошел к карте.
…Старожил Торопца Кузьма Терентьевич Кузовкин вышел рано утром по хозяйству. Дошел до риги, стряхнул облепленный снегом замок и вдруг увидел сквозь редкий осинник какие-то странные, похожие на привидения тени. Вытянувшись длинной цепочкой, они двигались по снежной целине, хотя левее была зимняя дорога; одни горбатились под тяжелыми мешками, другие тащили тоже, видать, тяжелые поклажи на чем-то скрепленных полозьях. «Немцы! — вздрогнуло сердце Кузьмы Терентьевича. — Десант! Окружают. Чего ж наши-то спят?» Он проводил взглядом почти уже скрывшихся среди деревьев лыжников и побежал в райком. Дежурный выслушал Кузовкина, сам разволновался и поднял с постели первого секретаря. Через сорок минут два грузовика с бойцами настигли лыжников в предрассветном пустынном поле.
— Стой! — крикнул высунувшийся из кабины молоденький лейтенант и дал очередь из автомата в воздух. — Бросай оружие!
От лыжников отделился снявший маскхалат человек с маузером на боку и со звездою на ушанке.
— Не поднимай панику, лейтенант. Сейчас разберемся.
Подкатила «эмка». Вышел плотный, в хорошо пригнанной форме военный.
— Неизвестные, товарищ полковник, — отрапортовал лейтенант. — Разрешите разоружить.
Задержанный стоял спокойно и внимательно смотрел на подъехавшего командира. А тот взглянул на лыжника раз-другой и вдруг кинулся обниматься.
— Станислав! Черт! Какой ветер занес тебя сюда?
