делалось что-то невообразимое — на сцену летели цветы, предметы, нас не отпускали, и публика не позволяла опускать занавес». Успех оказался настолько грандиозным, что после премьеры балет показывали каждый вечер. Недаром впоследствии критики назовут декабрьский сезон в Лондоне сезоном «Триумфа Нептуна».
К счастью, на этот раз триумф был не только художественный, но и финансовый. Недаром Дягилеву приходилось отдавать много времени и сил бюджетной стороне Русского балета. Его рабочие тетради, по свидетельству Лифаря, «испещрены цифрами, сложением, вычитанием, умножением». Расходы в большинстве случаев были громадными, и постоянно приходилось думать о том, как же их уравновесить доходами. Наконец, осенью 1926 года за шесть недель выступлений труппы в Лондоне сбор составил 25 тысяч фунтов стерлингов. Это была безусловная победа!
Конечно, Сергей Павлович понимал: он не смог бы добиться такого успеха без помощи лорда Ротермира. Для публикации в британской прессе он пишет статью «Спустя пятнадцать лет», в которой кратко и в то же время проникновенно описывает историю Русского балета в Англии, начиная с дебютов антрепризы в Лондоне в 1911 году. Конец статьи посвящен лорду Ротермиру и конечно же лондонской публике:
«…мы кончаем наш второй сезон балета в течение этого года, и мы могли его осуществить исключительно благодаря вмешательству именитого англичанина, который не был бы доволен, если бы я его назвал, так как его личная скромность равняется широте его поступков. Он пришел нам помочь, поместить нас там, где нам надлежит быть, без всякой личной заинтересованности — он любит Русский балет, как одни любят живопись, другие — музыку. Этому-то могущественному вдохновителю я и хотел бы выразить чувства моей глубочайшей и чувствительной благодарности. Людей такого достоинства встречается очень мало.
Мой очерк не был бы полным, если бы я забыл об одном очень важном пункте. Я выхожу почти каждый вечер около семи часов из театра после окончания репетиции. Под чисто лондонским дождем… я прохожу мимо громадной очереди людей, прячущихся под зонтиками, с промоченными ногами — это публика, ожидающая открытия дверей, чтобы увидеть и оценить то, что я сделал. Мое сердце наполняется удивлением и признательностью… Добрейшая публика, если мы не всегда можем вас удовлетворить, то знайте, по крайней мере, что мы все с нашей стороны проводим нескончаемые часы в тревожном ожидании минуты, когда дверь откроется для нас и позволит нам увидеть уголок той новой красоты, которую мы стараемся принести на ваш критический или восторженный суд».
Да, Дягилев умел отдавать долги — и не только в буквальном смысле слова…
Одиннадцатого декабря в Лондоне прошел последний вечер балета. Программа включала «Жар- птицу», «Триумф Нептуна» и «Свадьбу Авроры». На следующий день труппа выехала в Париж, а оттуда — в Италию. Артисты Русского балета должны были гастролировать в Турине и Милане. Но за день до окончания лондонского сезона между Дягилевым и режиссером Григорьевым состоялся интересный разговор, результат которого в некоторой степени повлиял на дальнейшую жизнь труппы. Сергей Павлович подошел к наблюдавшему из-за кулис за ходом спектакля Григорьеву и, улыбаясь, сказал:
— К нам опять просится Мясин. Что Вы по этому поводу думаете?
И тут же, не дождавшись ответа, продолжил:
— Не думаю, что он нам нужен. Кроме того, он дорого стоит и нарушил бы наш бюджет.
Сергей Леонидович возразил: Мясин может пригодиться — при условии, если ему будет положено очень скромное жалованье. Дягилев рассмеялся:
— Вы шутите, мой дорогой… Он ни за что не согласится.
— Ну, так надо проверить. Вы делаете предложение, и, если он согласится, в труппе будет еще один хороший танцовщик. Попытайтесь.
Дягилев улыбнулся:
— Хорошо. Попытаюсь.
Спустя несколько дней Сергей Павлович сообщил Григорьеву новость: Мясин принял его предложение и присоединится к труппе в Турине. Но это, оказывается, еще не всё! Дягилев едва сдерживает охватившую его радость: в Русский балет возвращается Ольга Спесивцева, покинувшая антрепризу в 1922 году, когда была снята с репертуара «Спящая красавица». Маэстро не говорит этого вслух, но догадаться несложно: кроме того что Спесивцева (Дягилев придумал ей сценический псевдоним Спессива, благозвучный для западного зрителя) — великая балерина, она — лучшая партнерша, которую он мог бы пожелать Лифарю. Теперь талант Цыганенка засверкает еще ярче!
Первым балетом, в котором они выступали вместе, стало «Лебединое озеро». Зазвучала прекрасная музыка Петра Ильича Чайковского, и на сцене появилась несравненная Ольга Спессива. Едва она начала выступать, как «совсем зачаровала» Лифаря. Он стоял за кулисами в ожидании своего выхода и наслаждался ее танцем. Сердце танцовщика замирало «от удивления, восторга и блаженства». Еще секунда-другая, и Сергей-младший выступит в дуэте с богиней. Какое же это счастье! Их обязательно ждет успех! Театр полон, в зрительном зале — вся итальянская знать. Она-то уж не поскупится на аплодисменты. И главное — Маэстро будет рад за своего Цыганенка…
Но неожиданно всё вышло по-другому.
Глава двадцать четвертая «ХОЧУ ВСЕГДА ОСТАВАТЬСЯ МОЛОДЫМ»
В Турине оркестром труппы дирижировал Дезире Эмиль Энгельбрект. Одаренный музыкант, как балетный дирижер он оказался беспомощным. Во многом виной тому был его характер: он не принимал никаких замечаний и просьб в свой адрес, что стало причиной конфликта, который имел весьма неприятные последствия.
В антрепризе издавна сложилась традиция, что только Маэстро устанавливал темпы для музыкантов, и до недавних пор ее никто не нарушал. Но новый дирижер, видимо, решил, что никто ему не указ, и во время одной из репетиций «Послеполуденного отдыха фавна» задал такой стремительный темп, что танцовщики оказались не в состоянии исполнять свои партии. Режиссер Григорьев, следуя существовавшему в Русском балете правилу не вмешиваться в подобных случаях и не критиковать действия дирижера, вынужден был остановить репетицию. К счастью, в зале находился Дягилев, который всё видел и слышал. Он тут же сделал замечание дирижеру.
Энгельбрект вспылил и закричал: он сам знает, в каком темпе надо исполнять произведения французских авторов! Маэстро не стал препираться, лишь заметил, что для данного балета музыкальные темпы определены самим Клодом Дебюсси. Видимо, это задело самолюбие дирижера, и он, выполнив пожелание директора труппы, с тех пор отказывался разговаривать с ним. Вскоре, к большому облегчению артистов, с музыкантами стал работать другой дирижер — Роже Дезормьер. Но его предшественник, прежде чем покинуть Русский балет, успел «отличиться» еще раз.
Не желая разговаривать с Дягилевым, дирижер, готовясь к «Лебединому озеру», обратился за разъяснением, в каком темпе надо исполнять некоторые места партитуры, к Мясину. А Леонид Федорович, не имевший к этому балету никакого отношения, неожиданно «притронулся менторской рукой», дав указания Энгельбректу, но не предупредил Спесивцеву и Лифаря, которым предстояло исполнить главные партии.
Дирижер, следуя указаниям Мясина, стал вести знаменитое па-де-де в замедленном темпе. Бедная Спесивцева, у которой и так неважный слух, растерялась, хотя и старалась не показывать вида. Она танцевала свою вариацию вдвое медленнее, чем обычно, но это давалось ей с трудом, что немудрено: нелегко переучиваться прямо во время спектакля, когда на тебя устремлены сотни глаз! Лифарь, стоявший за кулисами в ожидании своей вариации, пришел в ярость. Не помня себя, он выскочил на сцену и на глазах у изумленной публики начал «отхлопывать ладонями темп дирижеру». Тот, под влиянием этих «отхлопываний и отстукиваний», начал вдруг дирижировать в бешеном темпе. Немудрено, что на сцене вместо прекрасного спектакля происходило нечто невообразимое.
Зрители, видимо, желая подбодрить артистов, долго им аплодировали, из разных концов зала
