В притворном восхищении Зейн вскинул брови.
– Бог ты мой! – воскликнул он. – Две книги! Надо же! – Минуту он что-то обдумывал. – Вы позволите задать вам вопрос?
Келли подозрительно взглянула на собеседника. Она не сомневалась, что сейчас последует очередная насмешка или грубость.
– Какой? – спросила она таким же ледяным тоном, каким говорила прежде.
Неподдельное чувство появилось на его лице, и этим чувством было раздражение.
– О какой чертовщине вы можете писать? – требовательно произнес он.
– Что вы имеете в виду?
– Живя со своей матерью, лишив себя настоящей жизни – о чем же вы можете писать? Писатель должен все испытать сам, а не прятаться в раковину.
– Я и испытываю, – с жаром отозвалась Келли, – я никуда не прячусь… я учу… У меня двадцать пять детей в классе – а они гораздо живее и интереснее, чем большинство взрослых. Я наблюдаю, как они смеются, плачут, растут и…
Она замерла, размышляя, не стоит ли обуздать свой гнев. Нет, решила она и дала себе волю:
– Да кто вы такой, чтобы судить меня? Поучать, каким должен быть писатель? Что-то я не заметила, чтобы вы разбирались в литературе, – еще бы, ведь вам нравится даже Фэрли Коллинз!
– Разумеется, я люблю Фэрли Коллинза, – усмехнулся он. – Черт побери, Фэрли Коллинз – это я и есть.
Смысл его слов не сразу дошел до Келли.
– Ни минуты в этом не сомневаюсь! – гневно выпалила она. – Именно таким он и должен быть. Не дала бы за вас и…
Внезапно она побледнела и уставилась на мужчину, сидящего напротив, будто видела его впервые. Губы Келли приоткрылись, на лице появилось выражение неприятного изумления и недоверия. От потрясения голос задрожал.
– Я вам не верю, – наконец удалось ей произнести. – Джимми сказал бы об этом. Он постоянно болтал об этих проклятых… об этих книгах. И обязательно сказал бы, что знаком с Фэрли Коллинзом.
– Он этого не знал, – заявил Зейн. – Знал, конечно, что я пишу, но, поскольку я не распространялся на эту тему, у него хватало вежливости не заводить разговора самому. Я не склонен доверять людям. Обычно сообщаю только, что зарабатываю деньги, клепая вестерны, и не подписываюсь собственным именем, чтобы избежать путаницы с Зейном Греем. Никто не знает, под каким псевдонимом я пишу, потому что мне так нравится. И я никогда бы не сказал об этом вам, если бы не надеялся сбить с вас эту дурацкую спесь!
– Я вам не верю… – повторила Келли как загипнотизированная, не сводя глаз с собеседника.
Она и в самом деле ничему не поверила. Фэрли Коллинз всегда представлялся ей бледным, похожим на паука карликом с сутулыми плечами, жидкими прилизанными волосами, как у Дракулы, и дикими глазами, блестящими от безумных фантазий. Ей казалось, что он никогда не выходит из дома при свете солнечного дня и предается мерзким развлечениям – например, спит в гробу. Как же она могла думать, что Коллинз окажется огромным, сильным мужчиной, который умеет ловить рыбу, виртуозно ездить верхом, править каноэ и стрелять из ружья?
– Я – Фэрли Коллинз, – настойчиво произнес Зейн, и его челюсть упрямо выпятилась. – И могу доказать это. Я выбрал имя «Фэрли», потому что моя любимая картина – «Незнакомцы в поезде». Знаете этот фильм?
– Да, – мрачно кивнула Келли. – Его снял Альфред Хичкок.
– Кто играет главную роль?
Келли перевела дыхание, изумленно расширив глаза.
– Фэрли Грейнджер…
Его губы изогнулись в насмешке.
– Мой любимый приключенческий роман – «Лунный камень». Вам, учительнице, известно, кто его автор?
Келли вновь кивнула, испытывая приступ тошноты.
– Да, Уилки Коллинз.
– Прекрасно, – отозвался он, и неподдельный гнев промелькнул в глубине его глаз. – Просто, не правда ли? Фэрли Коллинз. Я написал двадцать две книги, и лучшая из них – «Ее демон-любовник». Я взял это название из поэмы Сэмюэла Тейлора Колриджа «Кубла хан, или Видения во сне». Вы помните ее?
– Да, – ответила Келли, не узнавая собственного голоса.
– И я тоже, – с чувством сказал он. – Колридж описывает зачарованное место:
Зейн сверкнул глазами, его верхняя губа приподнялась.
– Если бы у вас остался экземпляр моей книги, вы могли бы прочесть эти строки – они предпосланы эпиграфом.
Келли бросила на него осторожный взгляд.
– У меня есть книга, – сдавленным голосом произнесла она. – Сейчас посмотрю.
Она поднялась и прошла в спальню, взяла со стола «Ее демона-любовника» и вернулась в кухню. Сев к столу, она окинула Зейна подозрительным взглядом и открыла книгу. Сразу после титульного листа в качестве эпиграфа действительно оказались эти строки.
Пораженная, она глотнула, вновь чувствуя, как комок встает поперек ее горла. Потом подняла глаза и посмотрела на гневное лицо Зейна.
– Все еще не верите мне? – издевательски спросил он. – Ладно. Читайте первую главу.
Радуясь возможности избежать пронзительного взгляда серых глаз, Келли послушалась. Она перевернула страницу и вгляделась в печатные строки.
Пока она читала их, Зейн вслух процитировал:
– «Этой ночью Сирене снилось, что она стоит в саду, залитом лунным светом, и что опавшие яблоневые лепестки устилают траву таким толстым слоем, что напоминают серебристый снег. Альма, старая цыганка, говорила, что в саду обитают демоны и что временами даже слышно, как они смеются по ночам – этот отдаленный звук как будто приносит на крыльях ночной ветер…»
Он продолжал, словно книга лежала перед ним, слово в слово, а затем остановился, поправляя неудачный оборот.
– Здесь следовало сказать… – И фраза и в самом деле стала звучать лучше. Он продолжал твердым голосом цитировать до тех пор, пока Келли раздраженно не захлопнула книгу и не заставила себя вновь взглянуть ему в лицо.
Щеки ее пылали от смущения.
– Все верно. Я верю вам. Но почему вы не сказали об этом с самого начала? Тогда я остереглась бы говорить все… все, что сказала.
Зейн издевательски прищурился.
– Потому, что я никому не говорю об этом. Мне нравится хранить свою тайну. Кроме того, какая вам разница, если у вас в самом деле сложилось мнение, что я пишу дрянь? Зачем лицемерить?
– Я… я…
Келли смешалась: ей было нечего сказать. Вспомнив, как грубо критиковала его работу, как пнула одну из книг, валявшихся на траве, она вздрогнула. Каково бы ей было, если бы подобным образом обошлись с одной из ее книг? А потом, как будто желая нанести еще более тяжкое оскорбление, она увезла все книги отсюда, словно они были недостойны находиться с ней в одном доме…
– Простите, – жалобным голосом произнесла она, чувствуя, что извинение звучит неестественно и не сможет сгладить неловкость. Но больше ей ничего не приходило в голову.
– Не стоит извиняться, – произнес Зейн, поднимаясь из-за стола.
Теперь он показался Келли слишком высоким, занимал слишком много места в тесной кухне. Келли тоже поднялась, чтобы не чувствовать себя карликом по сравнению с этим человеком. Он уходил, она оскорбила его до глубины души, но ведь сделала это по незнанию… Ну почему, с досадой думала Келли, почему она не
