Брэдбери Рэй
Сладкий дар
Рэй Брэдбери
СЛАДКИЙ ДАР
Перевод с англ. И. Софронова
Все началось с запаха шоколада.
В дождливый июньский день, ближе к вечеру, отец Мэлли дремал в исповедальне в ожидании грешников.
- Ума не приложу, куда они подевались? - недоумевал он. Бесконечные пути греха скрывались где-то за теплым дождем. А почему бы не быть и бесконечным путям покаяния? Отец Мэлли устроился поудобнее и закрыл глаза.
Нынешние грешники так быстро носятся в автомобилях, что наша старая церковь мелькает для них каким-то пятнышком на обочине. А сам он? Древний акварельный священник - краски уже выцвели.
'Подождем еще пять минут и хватит', - подумал он не то чтобы в панике, но с тихим стыдом и отчаянием, которым лучше бы возлечь на чьи-нибудь другие плечи.
За решеткой исповедальни послышался скрип открываемой двери.
Отец Мэлли встрепенулся. Из-за решетки повеяло запахом шоколада.
'О Господи, - подумал святой отец, - какой-нибудь паренек со своей маленькой корзинкой грехов, вывалит и уйдет. Ну давай...'
Старый священник склонился к решетке, откуда несся шоколадный дух и откуда должны были воспоследовать слова.
Но слов не было. Никаких 'отпусти грех мой, отец, ибо я...' Только странный шорох, как будто кто-то... жует! Грешник за перегородкой - зашей, Господи, его рот - сидел и просто жрал шоколад!
- Нет! - прошептал священник сам себе.
В желудке его, получившем новую информацию, заурчало, напоминая, что с самого утра он ничего не ел. От некоего греха гордыни, в котором он сам себе не признался бы, он пригвоздил себя к диете, сгодившейся бы и для страстотерпца, а тут... на тебе!
Жевание за стенкой продолжалось.
Желудок отца Мэлли зарычал. Он почти прижался губами к решетке, закрыл глаза и крикнул:
- Да хватит же!
Мышиная возня, запах шоколада стал улетучиваться. Юношеский голос произнес:
- Это как раз то, с чем я пришел, отец.
Священник открыл один глаз и обозрел тень за завесой.
- То есть с чем именно?
- Это все шоколад, отец.
- Ч т о?
- Да вы не сердитесь, отец.
- Да кто тут сердится?!
- Вы, отец. Меня просто придавило звуком вашего голоса, я и начать не успел.
Священник откинулся в скрипнувшем кожей кресле, стер с лица гримасу и встряхнулся.
- Да, да. День жаркий. И я немного не в духе. Да и вообще...
- Чуть позднее станет прохладнее, отец, и вам будет хорошо.
Старый священник разглядывал завесу.
- Тут кто, собственно, исповедуется и кто дает отпущение?
- Да я, отец...
- Ну так приступай!
Голос быстро выпалил:
- Вы почувствовали запах шоколада, отец?
Священников желудок глухо ответил за него.
Оба прислушались к печальному звуку.
- Понимаете, отец, если по правде, то я... шоколадный наркоман.
Что-то давно забытое вспыхнуло в глазах священника. Любопытство уступило место юмору, затем со смехом вернулось обратно.
- И ты поэтому пришел сегодня к исповеди?
- Да, сударь, то есть святой отец.
- А не из-за того, что задумал блудодеяние с сестрой своей или из-за изнурительной войны с онанизмом?
- Нет, отец, - сокрушенно ответил голос.
Священник нашел нужный тон и сказал:
- Ну, ну все в порядке. Давай к делу. По правде сказать, ты для меня большое облегчение. Я уже по горло сыт рыщущими особями мужского пола и страдающими от одиночества - женского и всем этим мусором, который они вычитали из книг... Продолжай, ты меня заинтересовал. Рассказывай дальше.
- Понимаете, отец, вот уже десять или двенадцать лет, я съедаю фунт или два шоколада в день и никак не могу бросить. Тут и конец и начало всего.
- Звучит как эпидемия прыщей, угрей и карбункулов.
- Вот именно.
- И не прибавляет стройности фигуре.
- Если я сейчас попытаюсь наклониться, отец, я опрокину исповедальню.
Послышался скрип, все вокруг них затрещало, когда невидимая фигура зашевелилась.
- Тихо, сидеть! - крикнул священник.
Треск прекратился.
Священник проснулся окончательно и чувствовал себя прекрасно. Давно уже он не ощущал себя таким живым, так, чтобы сердце билось уверенно и кровь доходила бы до самых отдаленных уголков тела.
Жара спала.
Он почувствовал бесконечную прохладу. Какое-то радостное чувство пульсировало в запястьях и наполняло горло. Он наклонился к решетке почти совсем как возлюбленный к предмету своей страсти:
- Вот какой ты исключительный.
- И печальный, отец, и двадцатидвухлетний, и обманутый, и ненавидящий себя за обжорство, и желающий от него избавиться.
- А ты не пробовал жевать подольше, а глотать пореже?
- Каждую ночь ложусь спать со словами: 'Убери, Господи, с моего пути все хрустящие плитки и молочно-шоколадные поцелуи фирмы 'Хершиз'. Каждое утро выскакиваю из постели и бегу в винный магазин, но не за выпивкой, а за восемью плитками 'Hectic'! У меня уже гипертония к обеду.
- Я думаю, что это предмет медицины, а не исповеди.
- Да на меня уж и доктор орет.
- Приходится.
- А я его не слушаю, отец.
- А надо бы.
- И мать мне не в помощь, она сама толстая, как поросенок, от шоколада.
- Я надеюсь, ты не из тех, кто держится за мамину юбку?
- А куда я денусь, отец?
- Господи, да надо закон издать, чтобы мальчики не болтались в пределах округлой тени их мамочек. А отец твой... еще жив?
- Более или менее.
- А его вес?
- Ирвин Великий - зовет он себя из-за роста и веса, это не настоящее имя.
- А когда идете втроем, то от одного тротуара и до другого?
- А велосипеду не проехать, отец.
