…Бесспорно, многие соображения могли подсказать этим мудрым и храбрым офицерам необходимость сохранения смертной казни для военных. В будущем предстоит война: для этой войны нужна армия; армии нужна дисциплина; наивысшая форма дисциплины — честность; самая нерушимая форма субординации — верность знамени; самое чудовищное преступление — измена. Кому нанести удар, как не предателю? Какого солдата наказать, как не генерала?..
Моральная казнь, заменяющая казнь физическую, более ужасна. Доказательство: Базен…
…Оставьте этого человека в его бездне…
Если хотят знать, по какому праву я вмешиваюсь в это прискорбное дело, я отвечаю: по великому праву первого встречного. Первый встречный — это человеческая совесть».
Буров бросил книгу на пол, погасил свет. Он лежал с открытыми глазами и думал о том, как же сложилась судьба этого солдата, давшего пощечину своему капралу. И кто это вступился за него, написав статью таким торжественным, возвышенным слогом? «Первый встречный— человеческая совесть…» Красиво сказано, — подумал он. — Первый встречный… Красивая ложь… Совесть — это сам человек. Каков человек, такова и совесть. Они всегда в согласии, они всегда вместе. Остальное — красивая ложь».
Смутное сознание того, что все только что прочитанное имеет какое-то далекое отношение к его судьбе, вдруг овладело Буровым, но он тут же отогнал эту мысль. «Я не изменник, — подумал он, — у меня просто не было выхода. Таких, как я, тысячи, десятки тысяч.
Утром он быстро собрался и, даже не взглянув на спящую Лили, вышел из номера. Расплатившись, Буров дал портье денег и попросил его помочь девчонке отыскать свой отель.
Зябко поеживаясь, он смотрел на темные пустынные улицы. Странное чувство испытывал Буров. Он понимал, что настоящая, большая удача выпала ему. Большой, редкий фарт. Сбывается давнишняя мечта: будет он теперь не просто хорошо обеспечен, а богат. Будет большим человеком, самостоятельным и независимым. И этому надо радоваться. Но радоваться по-настоящему он почему-то не мог. Какая-то печаль лежала на сердце и мешала радоваться. Какая-то зыбкость и непонятное легкое раздражение владели Буровым. Ему было жаль, что пришлось так рано встать и уйти из своего теплого, уютного номера, от этой пустой, но такой уютной девчонки, разметавшей золотистые волосы на подушке. Бурова раздражало то, что сейчас приходится ехать на такси по темным холодным улицам, кутаясь в плащ, а потом дожидаться самолета, вступать в необходимые и в то же время ненужные разговоры с десятками людей. Ему не хотелось всего этого. Даже мысли о том, что придется все это делать, раздражали.
«Это первый признак старости, — в который уже раз подумал Буров. — Одинокой старости».
3
Гигантский аэропорт выглядел пустынным. Небольшие группы пассажиров терялись в огромном зале ожидания. У кассы Бурова дожидался Левель, секретарь шефа. Он был, как всегда, угрюм и немногословен. Передавая Бурову конверт с письмом шефа и паспорт, Левель буркнул:
—
Мороки с этим паспортом было… Но уж если шеф решил, то своего добьется. Все сделали за полдня.
Буров подумал, что мороки, наверное, действительно было немало. И раз уж шеф добился всего, значит, ему это было очень надо.
Левель приподнялся на носках, окинул Бурова с ног до головы взглядом, словно оценивая, достаточно ли прилично он выглядит для поездки, и подал руку.
—
Желаю удачи! Возвращайся на коне! А я устал безумно. Ехал всю ночь. Пора и отдохнуть…
Буров взял билет. У него еще оставалось время, и он зашел в бар выпить кофе.
Бар был пуст и мрачен. Темно-вишневый ковер на полу, низкий, черный потолок создавали впечатление тягостное, унылое. За стойкой, ссутулившись, сидел один- единственный посетитель. Бармен, бубня себе под нос незатейливую мелодию, бесшумно орудовал бутылками, составляя коктейль.
Буров взгромоздился перед стойкой, попросил кофе и виски. Достал письмо шефа и только собрался вскрыть конверт, как его окликнул сосед:
—
Вот так встреча! Вы ли это, мсье?
Раздосадованный, что ему помешали, Буров оглянулся: соседом по стойке был Жевен, представитель одной парижской фирмы. Бурову нередко приходилось сталкиваться с этим респектабельным, несколько благообразным на вид, но удивительно пронырливым человеком. Фирма, которую представлял Жевен, тоже занималась компьютерами и была главным конкурентом фирмы, где работал Буров.
—
Вот уж кого не ожидал увидеть в такую рань, так это вас, мсье Буроф… — Жевен приветливо улыбался, но Бурову показалось, что взгляд у него настороженный. — Главное, в этом унылом Брюсселе, где парижане мрут от скуки!
Буров, не торопясь, спрятал письмо шефа в карман. Сказал:
—
Мы всегда встречаемся с вами черт знает где. И почти никогда в Париже!
Жевен кивнул.
—
Пути господни неисповедимы. Но я очень рад видеть вас, Буроф! Вы прекрасно выглядите. Время не берет вас!
—
Что говорить о времени, мсье Жевен. — Буров поднял стакан с виски. — Давайте лучше выпьем.
Они выпили.
—
Вы далеко? — спросил Жевен.
Бурову совсем не хотелось говорить, куда он летит. Он ответил только:
—
Да, на этот раз далеко… А вы?
—
И у меня, мсье Буроф, большой вояж. Еще виски?
Буров кивнул. Подумал: «Этот старый хрен никогда
не скажет, куда и зачем едет. Ну и пусть подавится своими секретами».
Они выпили еще. Буров принялся за кофе, досадуя, что так и не прочитал письмо шефа. «Ну да ладно, — решил он. — Сейчас распрощаюсь с этим хлюстом и прочитаю…» В это время диктор объявил посадку на московский рейс. Буров посмотрел на Жевена. Их взгляды встретились. Жевен понял и рассмеялся:
—
Нам объявили посадку, попутчик?
—
Значит, и вы? — сказал Буров. — Забавное совпадение…
—
Значит, и я, — подтвердил Жевен. — Но я не в Москву. Я дальше, в Токио…
—
В Японии мы с вами еще не встречались… Ну что ж, я начинаю верить журналистам, что мир наш не так уж и велик.
Они расплатились и пошли на посадку. Жевен болтал без умолку, но Бурову казалось, что он расстроен.
«Старой лисе не нравится моя поездка в Токио? — думал Буров. — Но почему? Значит, неспроста летят к японцам представители двух конкурирующих фирм…»
Вы читаете Смерть транзитного пассажира
