Увольнение на сутки. Рассказы

молчал.

—

Ну так пришлешь самолет?

—

Самолет, — повторил сын грустно. — Знаешь, отец с матерью три года на эту поездку лиры собирали…

—

Не близкий путь, — как-то совсем по-взрослому сказала Ритка и спросила: — А тебе нравится у нас?

Он долго молчал.

—

Ну же? Сказать нечего?

Вера услышала звук поцелуя. «Ах, ловкач! — подумала она. — Уже с девчонками целуется. Не успела оглянуться, он уже вырос».

—

Ты мне нравишься.

—

У вас все такие шустрые?

—

Какие? — не понял Марио.

—

А ну тебя! Так нравится тебе здесь?

—

Нравится. Знаешь, у вас все такие ласковые.

Ритка засмеялась:

—

Очень ласковые! Скажешь тоже! Ты ж у нас гость. Из Италии приехал! Потому и ласковы. Небось и я к тебе приеду — со мной тоже все ласковые будут.

—

Нет, — убежденно сказал Марио. — В Неаполе не разбирают, гость ты или нет. Ты бы у нас не походила так свободно. А тут… Я себе так и представлял Россию. Мне мама говорила: выйдешь в поле — и петь хочется…

У Веры перехватило горло. Она с трудом сдержалась, чтобы не заплакать.

Марио с Риткой снова целовались.

—

А ты замуж за меня пошла бы? — громким шепотом спросил сын. Ритка утвердительно хмыкнула.

—

Пошла?

—

Пошла. Если б ты на Дружной горке жил! — Она засмеялась и побежала. Марио припустился за ней…

Солнце уже начинало пригревать, и озеро потихоньку освобождалось от тумана. Сплошная пелена разрушилась, остались лишь легкие белые зайчики. И казалось, что они плывут по озеру вместе с лодками рыбаков. Стали видны дома на другом берегу, каменная церквушка без купола и слева от нее большой парк. Там было село Орлино. Справа от деревни, наверное по проселку, упруго и плавно скакали два всадника. Легкие клубы пыли поднимались из-под копыт и висели в воздухе. Всадники подъехали к озеру и спешились. Вера поняла, что это мальчишки пригнали лошадей на водопой. Одна лошадь была совсем белая, другая темная. Издалека было трудно разобрать — черная или темно-гнедая. «Ты, конек вороной, передай, мой родной, что я честно погиб за Советы…» — вдруг вспомнились Вере слова старой песни.

«А ведь скоро уезжать из этой благодати, — подумала Вера и испугалась. — Что у нас сегодня? Понедельник? Билеты на воскресенье». Ей стало грустно. «И почему я должна торопиться? Это Луиджи на работу, он пусть и летит. У меня-то две недели в запасе. А потом…» О том, что будет потом, Вера боялась и думать.

«Марио останется со мной, — решила она. — Ему тоже не к спеху».

Потом они вдвоем с матерью пили чай. Анастасия очень рано уходила на ферму, мужики еще не вернулись с рыбалки. Мишка был в школе. Почти каждое утро у них были такие тихие чаепития. Мать расспрашивала Веру о житье-бытье. Ее интересовали подробности, что дочь готовит на завтрак и обед, бывает ли мясо в магазинах, продают ли на рынке картошку или приходится есть одни макароны. Вера отвечала обстоятельно, без утайки. Рассказывала и о хорошем и о плохом. Надежда Федоровна огорчалась, что старшему Вериному сыну не повезло, не смог получить высшего образования, да и с женитьбой вышло наперекосяк. Девочку выбрал легкомысленную, третий год с ней мается. Узнав, что мяса хоть и полно в магазинах, но особенно не разгонишься, дорогое, и чаще, чем два раза в неделю, Вера мясное не готовит, да и вообще приходится экономить, сказала:

—

Ничего, дочка. В нашем доме всегда умели скромно жить. Много — сытно, а мало — честно.

После чаепития Вера помогала матери по дому, кормила приехавших с рыбалки или с охоты Луиджи и Ивана, а потом, когда они, осоловевшие от еды и бессонной ночи, заваливались спать, шла в лес или на озеро.

Почти каждый раз ей встречался по дороге Павел. То на своих сереньких «Жигулях», то на велосипеде. Вера сначала думала, что случайно, потом поняла, что Мохов просто подкарауливает ее.

—

Привет итальянцам! — всегда говорил Мохов. — Привыкаем к отчим краям?

—

Сколько двоек поставили, Павел Георгиевич? — в свою очередь спрашивала Вера. — И почему вы не в школе?

Чаще всего, обменявшись парой ничего не значащих фраз, они расходились. Только один раз Павел свозил Веру на Дружную горку, показал новостройки, угостил шампанским в маленьком кафе. Но сколько бы они ни встречались — и на улице, и тогда, когда Мохов приходил к ним домой, «на огонек», как он всегда говорил, Вера постоянно чувствовала на себе его пристальный взгляд. И были в этом взгляде и укор, и тоска, и надежда, а главное — вопрос.

«Господи, это же наваждение какое-то, — пугалась Вера. — Неужели и правда никого он себе здесь не нашел? Хоть бы влюбился в какую другую!»

Анастасия упрямо твердила ей каждый день:

—

Оставайся ты, Верка, дома. Насмотрелась на свою Италию, и ладно. Тут мать, тут вся родня. Случится там что с твоим мужиком — с тоски сдохнешь. Кому ты там будешь нужна? Думаешь', детки позаботятся? Как бы не так. У них своих забот хватит. Муженек тебя постарше. Да и вообще-то бабы дольше живут…

Вера и сама понимала, что старость предстоит ей безрадостная. Она уж молчала, что муж последнее время стал часто болеть. Что-то с печенью. А у него в семье и отец и дед умерли рано. И тоже от больной печени.

Видя, что сестра молчит, Настя наседала:

—

Да ты и Луя своего уговори! Ему с тобой-то разрешат! Думаешь, не согласится? Видала, как они с Ванькой подружились — не разлей вода. Да и нравится ему тут. А нет — так мы тебя за Павла Мохова выдадим. Будешь как королева на «Жигулях» разъезжать.

Она пристально посмотрела на Веру и засмеялась:

—

Ох, старуха, ты еще краснеть не разучилась! Смотри-ка! Первая любовь, значит, и правда самая верная?

С приближением дня отъезда сладкая пора узнавания и какая-то неизъяснимая душевная благость в душе Веры сменились тревогой и раздражением оттого, что все в жизни так сложно, что нельзя соединить в одной судьбе то хорошее, без чего трудно быть счастливой, что надо выбирать, а значит, от чего-то отказываться. Вера ходила сумрачная, неразговорчивая и все больше задумывалась над тем, а не остаться ли и впрямь ей в Замостье еще на две недели. Она убеждала себя, что этих двух недель вполне хватит, чтобы соскучиться по дому, другому дому, по Луиджи и уехать веселой и радостной.

«Пойдут дожди, начнется непролазная грязь, надоест мне сидеть дома вдвоем с мамой, — думала Вера. — Захочется на солнышко. Наверное, захочется… Да и чего я переживаю — подумаешь, две недели!»

А ее уговаривали остаться насовсем. И сестра с мужем, и тетка Анна, и Павел Мохов… Только мать ни слова не говорила об отъезде.

Луиджи, казалось, не замечал состояния жены. Все так же мотался с Иваном на его