— Что вы делали, вернувшись в отель?
— Я сразу пошел к себе в номер.
— И вы смогли уснуть несмотря на то, что ваш друг, так сказать, исчез?
— На самом деле я заснул очень поздно. Я довольно долго читал, потому что, как вы заметили, на душе было неспокойно, а потом вдруг пришла Софи.
— Вы помните, в котором часу?
— Около половины первого.
Матеос и Агилар обменялись удивленными взглядами.
— Вы уверены?
— Может быть, в час ночи, но не позже.
— Вы пригласили ее к себе?
— Нет, я же сказал, она появилась неожиданно.
— Вы не расскажете об этом подробнее?
— Это не имело никакого отношения к сексу. Мы с Софи прекрасно ладим, и нам с ней надо было кое- что обсудить.
— Это касалось ее отца?
— Нет. Ее сердечных дел. О них, как вы понимаете, я не могу с вами говорить.
— Конечно-конечно, — пробурчал Матеос, немного раздосадованный тем, что Делорм не пожелал отвечать на вопрос, который он и не думал ему задавать.
— Все это очень странно, сеньор Делорм, потому что князь и княгиня Бонапарт, которых вы, несомненно, знаете…
— Я действительно имею эту сомнительную честь.
— Они утверждают, что Софи пробыла у них в номере до трех ночи.
— Это неправда.
— Вы не звонили в бюро обслуживания отеля? Хорошо бы кто-нибудь из персонала подтвердил вашу версию.
— Мне очень жаль, но вам придется поверить мне на слово.
— До которого часа вы беседовали с Софи?
Делорм, присевший на корточки, чтобы осмотреть стол на уровне борта, резко встал и произнес:
— Приблизительно до трех. Мне не нравится этот разговор, инспектор. У меня складывается впечатление, что вы подозреваете Софи.
Матеос понял, что если он продолжит задавать вопросы о дочери Томаса, то уже ничего не добьется от Делорма, и переменил тему разговора:
— Сеньор Делорм, мы уверены, что татуировка, которая стоила вашему другу жизни, была ключом к какому-то шифру. Ключом, способным указать нам местонахождение рукописи Десятой симфонии Бетховена.
— Рукописи Десятой симфонии? Я вас не понимаю. Рональд работал над реконструкцией первой части симфонии с факсимильным изданием набросков Бетховена, хранящимся в Государственной берлинской библиотеке, в отделе музыки.
— Я не хочу оскорблять память вашего друга, — сказал инспектор, — но боюсь, он выдал за музыкальную реконструкцию оригинальную партитуру Бетховена. Томас никогда не говорил вам о неизданной рукописи?
— Нет, никогда. Хотя со мной он почти не разговаривал о музыке, потому что эти разговоры всегда заканчивались ссорой.
— Что было причиной этих ссор?
— Мои музыкальные пристрастия. Он находил их сомнительными и часто надо мной подшучивал, иногда довольно едко и безосновательно. Поэтому мы избегали говорить о музыке.
— В последние месяцы вы не заметили в его поведении ничего странного, чего-то такого, что выходило за рамки обычного?
— Ничего, если не считать нескольких поездок в Вену. Он не хотел, чтобы я его сопровождал. Я стал подозревать, что у него появилась другая связь, потому что, как я уже говорил, тетради с фрагментами сочинений Бетховена хранятся не в Вене, а в Берлине.
— У него было постоянное место жительства?
— Да, в Париже. Но, простите, я не понимаю вашей теории. Если Томас обнаружил неизданную рукопись Бетховена, почему он это скрыл? Почему он не продал ее на аукционе? Я не специалист в этой области, но могу предположить, что рукопись Бетховена — это клад для любого коллекционера.
— Возможно, он не мог ее продать.
— Не понимаю.
— Если бы Томас заявил: «Я обнаружил рукопись Бетховена», его бы спросили: «Хорошо, а где она была?» и, что еще неприятнее: «Кому она принадлежала?»
— Вы думаете, Рональд выкрал рукопись оттуда, где она хранилась?
— Мы работаем над этой гипотезой. Ваш друг узнал, хотя нам пока неизвестно, каким образом, о местонахождении Десятой симфонии, сумел туда проникнуть, взял рукопись и никому ничего не сказал. Затем он спрятал ее в секретном месте и вытатуировал на голове его координаты в виде нот на случай, если он их забудет.
— Вроде комбинации цифр в сейфе?
— Что-то вроде этого.
— В таком случае не может ли быть убийцей законный владелец рукописи?
— Не думаю. Законный владелец известил бы о пропаже полицию.
— Тогда он ограбил какого-то вора?
— Не будем делать поспешных выводов. У вашего друга есть какой-нибудь документ, который, на ваш взгляд, мог бы помочь нам в расшифровке? Я уверен, что, раскрыв тайну партитуры, мы выясним и кто его убил.
— Я поищу в бумагах Рональда. Но они находятся на чердаке нашего дома в Париже.
Один из сборщиков попробовал сделать
— Какого рода отношения были между князем Бонапартом и Томасом?
— Почему вы меня об этом спрашиваете?
— Мне сообщили, что Софи дружит с Бонапартами. Томас тоже с ними дружил?
— Разумеется, они были знакомы, но особой дружбы между ними не было.
— Как они познакомились?
— Это длинная история. Не знаю, знаете ли вы, что мать Софи, то есть первая жена Томаса, корсиканка.
— Почему вы говорите «первая жена»? Что, у Томаса были еще жены?
— Нет, но у него были длительные отношения с другими женщинами. Одна из них была испанкой.
— Вы знаете, как ее звали?
— Нет. Томас не любил рассказывать о своем гетеросексуальном прошлом. Но возможно, это знает Софи.
— Откуда вам известно, что она испанка?
— Как-то раз, пытаясь найти банковские документы, я наткнулся на несколько любовных писем, написанных по-испански.
— И вы не видели подписи?
— Нет. Я прочел ровно столько, чтобы понять, что это личное письмо. У меня никогда не возникало желания шпионить за Томасом. Рискуешь обнаружить вещи, о которых лучше не знать.
— Где эти письма сейчас?
— Все наши вещи в Париже.
