Собака от носа до хвоста. Что она видит, чует и знает

Собака недомашняя

Однако давайте не забывать, что волков от собак отделяют всего несколько десятков тысяч лет. Наш отход от шимпанзе свершился миллионы лет назад, и мы не обращаемся к опыту обезьян, чтобы воспитывать детей.[18] У волков и собак все общее, кроме 0,03 % ДНК. Время от времени в поведении наших питомцев проступают волчьи черты: недобрый взгляд, когда вы тянетесь, чтобы отобрать любимый мяч; возня, в которой один из участников игры скорее добыча, чем партнер; блеск в глазах собаки, хватающей вкусную кость.

Упорядоченность наших отношений с собакой входит в столкновение со звериной стороной ее натуры. Временами кажется, что какие-то мятежные древние гены одерживают верх над плодами селекции. Собака кусает хозяина, убивает подругу-кошку, нападает на соседа. Нельзя упускать из виду непредсказуемую, дикую сторону собачьей природы. Искусственный отбор длится уже несколько тысяч лет, однако естественный продолжался миллионы лет. Собаки, что бы там ни говорили, — это хищники. У них сильные челюсти, а зубы предназначены для того, чтобы рвать плоть. Они привыкли сначала действовать и только потом — думать. Они инстинктивно защищают себя, свое потомство и территорию, и мы не всегда можем предсказать, когда это произойдет в следующий раз. И они не всегда беспрекословно следуют человеческим правилам.

Когда собака на прогулке впервые удирает от вас в кусты, вы паникуете. Со временем вы привыкнете друг к другу. Собака поймет, чего вы от нее ждете, а вы — что делает она. С вашей точки зрения, собака удирает; для собаки же это — естественное продолжение прогулки. Со временем она запомнит все маршруты. Вы, возможно, так и не узнаете, что там было в кустах, но после нескольких прогулок усвоите, что там бывают интересные вещи, и убедитесь, что собака всегда возвращается из кустов. Жизнь с собакой — это долгий процесс обоюдного знакомства. Даже кусается собака по-разному: она делает это от страха, от разочарования, от боли, от беспокойства. Агрессивная хватка отличается от испытательного жевания, а игровой укус не похож на любовный.

Несмотря на периодически наступающую «одичалость», собаки не превращаются в волков. Потерявшиеся, брошенные или никогда не знавшие людей, однако берущие у них пищу собаки не приобретают волчьи признаки. Они живут рядом друг с другом и от случая к случаю действуют согласованно, но чаще предпочитают одиночество. Они не образуют стаи с одной семейной парой, не строят логовищ для щенков и не кормят их, как это делают волки. Бродячие собаки, как и дикие представители семейства псовых, могут установить в своем кругу некий социальный порядок, но признаком высокого статуса скорее всего будет возраст особи, а не ее сила. Они не охотятся сообща, а питаются падалью или в одиночку ловят мелкую добычу. Одомашнивание изменило их.

Если волки с рождения видели людей, а не росли среди других волков, они не превращаются в собак. В поведении они придерживаются середины. «Социализированные» волки сильнее диких заинтересованы в людях и более внимательны к ним; они лучше улавливают коммуникативные жесты человека, чем волки, рожденные на воле. И все же эти животные — не собаки в волчьей шкуре. Собака, выращенная человеком, предпочитает его общество всем другим людям; волки куда менее привередливы. Собаки превосходят прирученных волков в интерпретации человеческого поведения. Увидев волка на поводке, который садится и ложится по команде, можно подумать, что разница между ручным волком и собакой не так уж велика. Но если показать тому же самому волку кролика, станет понятно, насколько они отличаются: волк пускается в погоню, позабыв обо всем. Собака же, увидев кролика, может терпеливо ждать и смотреть на хозяина в ожидании разрешения. Компания человека стала для нее главной мотивацией.

Создать собаку

Когда вы выбираете в приюте щенка и приносите его домой, начинается процесс «создания» собаки, повторяющий историю одомашнивания. Каждый раз, взаимодействуя со щенком, вы определяете — одновременно ограничивая и расширяя — его мир. Миновали первые несколько недель, проведенные рядом с вами; мир щенка в это время если и не представлял собой «чистую доску», то во всяком случае был очень близок к «хаосу впечатлений», находящемуся перед глазами новорожденных. Впервые увидев человека, который смотрит из-за сетки вольера, собака понятия не имеет, что он от нее ждет. Требования людей к собакам, по крайней мере в нашей стране, приблизительно одинаковы: будь дружелюбной, верной, ласковой; помни, что я добрый и любящий, но не забывай, что я — главный; не мочись в доме, не прыгай на гостей, не жуй мои ботинки, не лазай в мусорный бак. Впрочем, собаке об этом неизвестно. Ее приходится обучать правилам жизни с людьми. Собака с вашей помощью учится вещам, которые важны для вас, — и, на ваш взгляд, должны кое-что значить и для нее. Мы все тоже «одомашнены»: мы усвоили представления о культуре, о правилах поведения, о том, что такое быть человеком. Язык упрощает задачу, однако речь для этого вовсе не обязательна. Нужно не забывать о том, каковы особенности восприятия собаки, и сделать наши ощущения понятными для нее.

Плиний Старший, римский энциклопедист I века, в своей удивительной «Естественной истории» уверенно описывает медвежат, которые, по его словам, «белого цвета и представляют собой бесформенный комок плоти, чуть больше мышей, без глаз, без волос, но с когтями; вылизывая детеныша, мать постепенно придает ему форму». По убеждению Плиния, медвежонок рождается в виде бесформенного сгустка материи, и мать превращает детеныша в настоящего медведя, вылизывая его. Когда в нашем доме появилась Пумперникель, я чувствовала себя примерно так же, как Плиниева медведица: придавала собаке форму, «вылизывая» ее. (Не понимайте меня буквально, на самом деле эта прерогатива всецело принадлежит ей.) Наше общение сделало ее тем, что она есть. Именно так мы формируем собак, рядом с которыми нам предстоит жить. Собака узнает мир, действуя самостоятельно и наблюдая за другими, а также общаясь с нами, — и в конце концов становится членом семьи. Чем больше времени вы проводите вместе, тем быстрее складывается характер собаки и тем прочнее связь между ней и вами.

Нюх

Утро. Пумперникель забредает в гостиную, когда я накладываю ей корм. Она выглядит сонной, но нос у нее начеку, и она поводит им из стороны в сторону, будто делает зарядку. Пумперникель тянет морду к еде, не двигая телом, и принюхивается. Смотрит на меня. Снова нюхает. Выносит решение. Пятится от миски и обнюхивает мою руку — усы щекочут, мокрый нос обследует ладонь. Мы идем гулять, и нос Пумперникель виртуозно собирает запахи улицы.

Обычно мы не обращаем внимания на запахи. Органы обоняния в сравнении с органами зрения поставляют небольшую долю получаемой нами за день сенсорной информации. Комната, в которой я нахожусь, представляет собой фантасмагорическую смесь цветов, поверхностей, движения, теней и света. Ну, если я принюхаюсь, то смогу услышать запах стоящего рядом кофе и, может быть, новой книги — но только если суну нос между страниц.

Мы редко обращаем внимание на запахи, а если и замечаем их, то лишь потому, что они приятны или неприятны нам. Они редко становятся просто источником информации. Одни запахи мы считаем привлекательными, другие отпугивающими, некоторые остаются нейтральными (так бывает со зрительными ощущениями). Мы наслаждаемся запахом — или избегаем его. Мой мир кажется лишенным запахов, хотя это, разумеется, не так. Наше слабое обоняние несомненно ограничивает наше желание узнать больше о том, как пахнет мир. Ученые уже сделали достаточно, чтобы внушить нам зависть к животным с хорошим обонянием, в том числе к собакам. Мы видим мир, а собаки его чуют. Вселенная собаки похожа на слоеный пирог из запахов. И она ничуть не беднее нашего мира зрительных образов.

Нюхачи

Пумперникель внимательно нюхает, погрузив нос в траву, обследуя землю и даже не отрываясь, чтобы передохнуть; она изучает протянутую руку; будит меня, щекоча усами; высоко поднимает морду, пытаясь уловить далекий запах. За этим следует легкий чих, как будто Пумперникель прочищает ноздри от случайно попавших туда молекул запаха.