— Растут хорошо, — одобрительно прокомментировал он. — Сколько здесь было саженцев?
— Около пятисот, — отвечала я.
Я открыла калитку, и он, пройдя вперед, осмотрел иголки, нагибая и отпуская ветви, он проверил их упругость. Затем шагами измерил площадь в десять ярдов и, шевеля губами, подсчитал, сколько на нее приходится деревьев.
— Хорошо, — наконец сказал он. — Разумеется, я дам деньги под эту плантацию. Контракт находится при мне. Общественная земля содержится так же хорошо?
— Да, — ответила я. — Но это в другой стороне. Давайте сейчас отправимся туда.
Мы вернулись к коляске, и сообразительный мистер Ллевеллин не стал мне предлагать помощь, пока я, взяв Соррель под уздцы, разворачивала ее на узкой тропинке. Садясь в коляску, он с уважением улыбнулся мне.
Коляска спустилась с холма и покатила в направлении Экра. Поравнявшись с новой мельницей, мы встретились с мисс Грин, которая кормила кур около своей двери, я ответила на ее поклон, и она проводила взглядом нашу удалявшуюся коляску, видимо, гадая, что за человек сидит рядом со мною. Скоро она все узнает. Я не делала тайны из моих планов.
Мы проехали через лес, застывший в морозном молчании, и вскоре дорога привела нас к внезапно открывшейся общественной земле. Вдруг я услышала треск сильных крыльев и над нашими головами проплыл треугольник гусей, летящих в западные края, к теплу.
— Вот эта земля. — Я кивком указала на общественную землю. — Я показывала вам ее на карте. Все это перед вами. Слегка холмистая, много кустов и вереска, несколько деревьев, которые надлежит выкорчевать, и два ручья.
Я старалась сдерживаться, но моя любовь к общественной земле, кажущейся медно-золотой в этом холодном зимнем свете, заставила мой голос дрогнуть от отчаяния. Один из ручейков находился рядом с нами, и до нас донеслось нечастое позванивание капель подтаявшего на солнце льда.
Ветки кустов сияли бронзой на фоне серебристой изморози. Березки, которые мне придется вырубить, были моими любимыми деревьями, их белые, как бумага, стволы и пурпурно-коричневые ветви напоминали изящный рисунок на вазе севрского фарфора. На вереске еще сохранились бледно-серые цветочки, и сейчас они казались вылепленными из инея. Там, где замерз влажный торф, земля была твердой, как камень, в долинах же белый песок хрустел от мороза, как сахар, и казался таким же сладким.
— Вы это тоже огораживаете? — Лицо мистера Ллевеллина выражало, как мне показалось, недоумение.
— Здесь нет никаких проблем с юридической точки зрения, — уверила я его. — Вся земля полностью принадлежит Вайдекру. Используя ее как общественную, мы только отдаем дань традиции. Наши люди охотились здесь на мелкую дичь, пасли скот, собирали дрова и хворост. В старые времена заключалось раз в год соглашение между сквайром и деревней, но записей об этом не сохранилось. — Я улыбнулась, но мои глаза оставались холодными. — И даже если б они сохранились, — продолжала я иронически, — лишь немногие из наших людей сумели бы их прочесть. Следовательно, нет никаких причин оставлять эту землю в их пользовании.
— Вы не поняли меня. — Мистер Ллевеллин говорил мягко, но что-то в его лице изменилось. — Неужели вы решились вспахать эту землю плугом, выровнять холмы, засыпать ручьи и в результате засадить все пшеницей?
— Таковы мои намерения. — Мое лицо стало таким же печальным, как его.
— Хорошо, хорошо. — Больше он ничего не сказал.
— Вы заинтересованы в закладной на эту землю? — небрежно спросила я, когда мы повернули домой.
— Разумеется, — холодно ответил он. — Это обещает хорошую прибыль. Вы бы желали получить деньги наличными или мне перечислить их вашим лондонским банкирам?
— В Лондон, если вас не затруднит, — сказала я. — У вас имеется их адрес.
Домой мы ехали в молчании, освещаемые ярким, но таким холодным зимним солнцем.
— С вами приятно вести дела, миссис Мак-Эндрю, — церемонно произнес мистер Ллевеллин, когда мы подъехали к конюшне. — Я не буду заходить в дом. Попросите запрячь мою лошадь, я сразу отправлюсь в обратный путь.
Он подошел к своей карете и протянул мне два контракта. Я приняла их, пробежала глазами и подала ему на прощание руку.
— Благодарю вас за ваш визит, — вежливо отозвалась я. — Желаю благополучного возвращения.
Он уселся в карету, лакей убрал ступеньки и закрыл за ним дверцу. Я слабо махнула рукой, и экипаж укатил.
День был холодным, но я продрогла не только от мороза. Меня сковывало холодное прощание мистера Ллевеллина. Совершенно чужой человек, он осудил меня за отношение к общественной земле, за предательство интересов бедных людей, доверявших мне, за мое стремление разрушить хрупкую красоту Вайдекра. Я вздрогнула. Повернувшись к дому, я увидела, что у двери стоит, наблюдая за мной, Селия. Она казалась встревоженной.
— Кто был этот джентльмен? — спросила она. — Почему ты не пригласила его в дом?
— Это всего лишь торговец, — ответила я, передавая поводья конюху. Подойдя к Селии, я слегка обняла ее и повела в дом. — Сегодня холодно. Пойдем погреемся у камина.
— Что его интересовало? — продолжала она расспросы. Я в это время снимала перчатки и шляпку, а потом позвонила, чтобы подали горячий кофе.
— Он хочет купить строевой лес с новой плантации, — предпочла я полуправду. — Я отвозила его туда и ужасно замерзла.
— Разве эти деревья уже готовы к вырубке? — удивилась Селия. — Мне кажется, это не так.
— Ты права, Селия, — ответила я. — Он — специалист по строевому лесу и дает вам гарантированную цену задолго до вырубки деревьев. Но наши деревья растут быстро, и скоро плантация будет готова. Селия, ты не бываешь там годами и совершенно не знаешь, как обстоит дело.
— Да, конечно, — согласилась Селия. — Я не интересуюсь землей так, как ты, Беатрис.
— Да и нет причин на это. — Я улыбнулась вошедшему Страйду и кивком велела налить кофе. — Зато ты блестяще присматриваешь за кухней. Что сегодня на обед?
— Суп из дичи и оленина, — рассеянно ответила Селия, — и еще несколько блюд. Беатрис, скажи, когда Джон вернется домой?
Неожиданность ее вопроса заставила меня вздрогнуть и взглянуть на нее. Она сидела на подоконнике, в руках у нее не было ни вязания, ни вышивки, но ее глаза не знали покоя — они изучали мое лицо. И я чувствовала, что ее мозг пытается разгадать эту непонятную для нее ситуацию.
— Только когда он будет совершенно здоров, — твердо ответила я. — Я больше не желаю таких сцен.
Как я и ожидала, она побледнела.
— Избави Бог, — прошептала она и невольно опустила взгляд на то место, где лежал связанный Джон, моля ее о спасении. — Если б я знала, что с ним будут так обращаться, я бы ни за что не поддержала твою идею послать его туда.
— Конечно нет. — Я внимательно следила за ней. — Но главное для него — это вылечиться. Кроме того, мне казалось, что это было его собственное желание.
Селия кивнула. В ее глазах я увидела тень возражения, но слушать его мне не хотелось.
— Я пойду переоденусь к обеду, — сказала я, поднимаясь с кресла. — Сегодня очень холодно. Давай возьмем детей в галерею и поиграем в волан.
Лицо Селии просветлело при упоминании о детях.
— О, отлично! — отозвалась она, но в голосе ее не было радости.
С помощью такой незамысловатой хитрости освободилась я от вопросов о мистере Ллевеллине, майорате, о том, зачем мне понадобились деньги. Главное, от расспросов о Джоне и его предполагаемом возвращении.
Селия ждала возвращения Джона к Рождеству. Рождество пришло и ушло, но Джон еще не
