Джек непринужденно болтал с ними, и Кейт подивилась его великолепному самообладанию. Вероятно, он не испытал такого же взрыва эмоций, как она, заключила Кейт. Не мог испытать, раз умудрялся вот так легко, вскользь, как ни в чем не бывало вести разговор. Страсть, видимо, не одинаково действует на мужчину и женщину. Но с ее стороны это была не просто страсть — была еще и любовь. Может, разница в этом. Она заставила себя поздороваться с девушками и на подгибающихся ногах побрела на кухню, где плюхнулась на ближайший стул и стала приводить мысли в порядок.
Кейт отчаянно старалась изгнать Джека Карстерза из своего сердца, но, кажется, он врос в него на веки вечные. Ничего, похоже, не помогало. Она хотела заставить себя относиться к нему равнодушно, пыталась неделя за неделей. Но лишь стоило поверить, что это ей наконец удалось, как Джек смотрел на нее грешными сверкающими синими глазами, и вся ее решимость таяла. Или говорил что-нибудь низким, глубоким голосом, который неизменно пронимал ее до глубины души. Или мимоходом небрежно касался ее: легонько притрагивался к плечу, задевал бедром ее юбки — любое, самое невинное касание находило в ней чувственный отзыв.
И вот теперь этот поцелуй…
Восторг Джека от того, что он мог скакать верхом, делал его совершенно неотразимым. В такие минуты она была готова отбросить всякую осторожность и пристойность, забыть обо всем на свете и отдаться ему, пока он ее хочет. И такие минуты случались все чаще и чаще.
Единственным выходом Кейт видела его предложение, которое она категорически отвергла, — убраться с глаз долой, — и на которое никак не могла заставить себя решиться. В любом случае через несколько месяцев ей придется уехать, поэтому она будет рядом с ним, пока может…
К тому времени, как в комнату, неся свежее молоко с фермы, вошли девушки, Кейт уже взяла себя в руки. Ей удалось за все утро больше не столкнуться нос к носу с Джеком. Они виделись разве что издалека. Целый день Кейт находила различные предлоги, чтобы избегать его.
Но вечером Джека прямо-таки распирало от эмоций, поэтому обедать в одиночестве он не мог и настоял на том, чтобы вечернюю трапезу превратили в праздник; он то и дело подливал всем вина, даже Милли с Флоренс, и нес такую несусветную чушь, что довел всех до коликов. Кейт, прежде совершенно не знавшая его с этой стороны, была очарована. Карлос тоже оказался на высоте, его темное лицо озаряла широкая улыбка, когда он подстрекал Джека на все более и более глупые подшучивания над девушками и Мартой, от которых комната наполнялась безудержным хихиканьем.
Как оказалось, все это время Карлос подогревал масло и готовил мази для Джека, продолжая лечение в тайне от Кейт. Истории о том, каким чудом удавалось избежать разоблачения, как Кейт едва не ловила их, вызывали восторженные восклицания и дружный истерический хохот — Джек выступал сначала в роли Карлоса, потом Кейт, затем Марты, а напоследок надутого деревенского аптекаря.
«В подобном настроении он совершенно неотразим», — подумала Кейт, вытирая слезы смеха. Она вдруг поняла, что таким он, видимо, был до войны.
Должно быть, именно этот Джек обручился с Джулией, с замиранием сердца осознала Кейт: остроумный, обходительный и полный жизни. Мужчина, который в высшем свете чувствовал себя как дома. По которому наверняка сходили с ума все женщины, будь они простого происхождения, как Милли, Флоренс и Марта, или же «голубых кровей», как Джулия, кем бы она ни была, и как его собственная бабушка.
Кейт отчетливо поняла, что он достаточно окреп и телом и душой, чтобы вернуться в мир, от которого отрекся. Мир, где он будет в кругу равных себе и в своей стихии. Она уныло размышляла, возвратится ли он теперь к Джулии, когда, по-видимому, выкарабкался из пучины страдания.
Она должна радоваться за него, уговаривала она себя. И она радовалась… за него.
Глава 11
Однажды в полдень на исходе февраля, в пору ясных погожих деньков — вестников того, что зима неумолимо сдает свои права, перед парадным входом Севеноукса остановился изящный парный двухколесный каррикл[44]. Немного погодя появился еще один, по изяществу даже превосходящий первый, а следом — элегантный фаэтон и несколько грумов, ведущих под уздцы великолепных лошадей. Очевидно, что подобного спортивного вида экипажами правили молодые, состоятельные щеголи. Из этих, таких разных, экипажей вышли трое джентльменов и, весело выкрикивая «Безумный Джек!» и обмениваясь добродушными выпадами по поводу мастерской езды друг друга или отсутствия таковой, поднялись на крыльцо.
Кейт открыла парадную дверь и замерла. Она не ждала посетителей, особенно таких франтов, как эти. Девушка стояла, словно статуя, едва замечая их довольно восторженное настроение. Низкорослый, круглолицый мужчина стремительно прошел мимо нее, на ходу бросая ей тяжелое, со множеством пелерин пальто[45] и шляпу с высокими бортами. Посмотрев наверх лестницы, он выкрикнул:
— Эй, Джек! Безумный Джек Карстерз. Выходи, хватит прятаться, парень, и дай нам выпить!
Высокий худощавый молодой человек передал ей еще одно теплое, с пелеринами дорожное пальто и касторовую шляпу[46] с загнутыми полями и, смеясь, последовал за другом. Последний из гостей вручил ей тяжелую, отделанную шнуром шинель, и спокойно произнес:
— Сэр Тоби Фенвик, мистер Леннокс и полковник Френсис Мастертон к мистеру Карстерзу.
Полковник Мастертон? Военный?
— Пожалуйста, подождите в гостиной слева от вас, сэр, а я постараюсь найти мистера Карстерза.
Джентльмен поднес монокль к глазам. Кейт сильнее съежилась за кучей одежды в руках. Закончив осмотр, полковник слегка улыбнулся и лениво проследовал в комнату, указанную Кейт. Выйдя из холла, она бросила все пальто на стул и рухнула поверх них, сердце бешено колотилось в груди.
Переполошилась почем зря, строго отчитывала она себя. С какой стати он ее узнает? Только потому, что полковник? Да, скорее всего, сотни полковников даже и не бывали на Пиренеях. А сотни других слыхом не слыхивали о Кейт Фарли. Какая нелепость думать, что именно этот мог ее узнать. Она-то уж точно не узнала ни его, ни остальных.
Приходя в себя от страха, Кейт отправила Милли разыскивать Джека, пока сама раскладывала простую закуску — хлеб, масло, вино и бренди. Потом послала Флоренс в гостиную, чтобы разжечь камин. Флоренс вернулась очень быстро, румяная и хихикающая. Кейт сжала губы — ведет себя, как трусиха, заставляя девушек терпеть все это. Когда-то же ей все равно придется встретиться с гостями Джека.
Внезапно Кейт кое-что вспомнила. Она взлетела вверх по ступенькам и помчалась к себе в комнату. Усердно порывшись в большом дубовом сундуке, Кейт выпрямилась, ликующе размахивая белым чепцом, какой носят старые девы и который заприметила пару недель назад. Она надела убор, тщательно заправив торчащие завитки волос, и крепко завязала его под подбородком. Потом посмотрелась в зеркало. Замечательно. Чепец был уродлив до безобразия и слишком велик для нее. На нем красовались кружева, банты из лент и оборка, свисающая почти до ресниц. В таком она могла встречать любых гостей-военных, не страшась быть раскрытой. Кейт еще раз глянула на себя в зеркало и захихикала: она едва узнавала саму себя.
Она поспешила вниз и, не обращая внимания на изумленные взгляды Милли и Флоренс, а также на испуганный вздох Марты, забрала поднос с закусками и вошла в гостиную с высоко поднятой головой. Только так: иначе из-под оборок ничего не было видно.
— Бренди — вот это уже другое дело.
К Кейт, покинув теплое местечко у камина, подскочил самый высокий из джентльменов и забрал с подноса графин с бокалом.
— Эй, негодяй! — воскликнул щекастый молодой человек. — Удрать тебе с этим не удастся, даже не думай. А ну-ка, налей и мне!
Он тоже схватил бокал и кинулся вслед за другом. Кейт осенило: эти двое уже успели где-то — как
