кроме кошек. Это ее выбор, и она, в общем, ничего не имеет против, просто почему-то странно встретить другого одинокого человека. Так два мореплавателя могут неожиданно столкнуться на мысе Доброй Надежды. Они понимают друг друга, но из-за особенностей своей жизни, вероятно, никогда не подружатся.
Эд возвращается с громадным бокалом белого вина. Рут отдает ему красное, и он поднимает из-за этого чрезмерную суматоху.
— Ну что, Рут? — Эд стоит возле нее и, похоже, наслаждается редкой возможностью смотреть на кого-то сверху вниз. — Нашли какое-нибудь зарытое сокровище?
Но Рут не хочется говорить Эду об останках в грязи, о торках, даже о хендже. Она и сама не знает, почему просто думает, что эти тайны должны еще какое-то время принадлежать только Солончаку. Дэвид не в счет — он чуть ли не часть болота.
— Я преподаю в университете, — наконец сообщает она. — Мы почти не занимаемся раскопками. Во всяком случае, студенты каждую весну находят одно и то же.
— Почему?
— Просто мы знаем, что здесь есть, — объясняет Рут. — А откопать что-то им нужно. Американцы, если ничего не найдут, потребуют свои деньги обратно.
— Американцы, — неожиданно произносит Дэвид, — отвратительные люди. В прошлом году здесь было несколько человек, пытались поймать песчанку. Очевидно, думали, что она ранена.
— Что такое песчанка? — спрашивает Эд.
На лице Дэвида появляется удивление.
— Это птица. Самая обыкновенная. Они бегают по морскому берегу у кромки воды в поисках корма. Эти американцы сочли ее раненой, потому что она не летала.
— Здесь, должно быть, есть интересные птицы, — замечает Эд безо всякого интереса. И снова начинает подскакивать, высматривая, с кем бы еще поболтать.
Но Дэвид преобразился.
— Замечательные, — говорит он, и глаза его блестят. — Болота для птиц просто рай. Столько пищи. Во время перелетов тут останавливаются целые стаи, чтобы подкрепиться.
— Эти болота для них как заправочная станция на шоссе, — соглашается Рут.
Дэвид смеется:
— Совершенно верно! Зимой Солончак усеян птицами, все ищут что-то съедобное на болоте. Иногда здесь бывает, к примеру, до двух тысяч короткоклювых гуменников, летящих из Исландии и Гренландии, и много местных водоплавающих: гоголей, полукрякв, крохалей, широконосок, шилохвостей. Я видел даже жулана.
Рут слегка ошеломлена всеми этими названиями, но ей нравится, как они звучат, и нравится разговаривать с профессионалом, человеком, тоже увлеченным своей работой. Эд тем временем тихо отходит.
— Я видела бекасов, — сообщает она. — И кажется, слышала выпь. У них такой зловещий голос.
— Да, у нас есть на болоте гнездящаяся пара, — кивает Дэвид. — Вы, наверно, слышали самца. Они кричат по утрам. Крик у них громкий, разносится на мили.
Они ненадолго умолкают, и Рут удивляется, как ей уютно в молчании. Ей не хочется заполнять его рассказами о кошках. Вместо этого она отпивает глоток вина и говорит:
— А эти деревянные столбики на болоте…
Удивленный Дэвид хочет что-то сказать, но тут торопливо входит Сэмми и приглашает их к столу.
— Вы должны общаться. Мы не допустим, чтобы вы просидели весь вечер молча.
Оба покорно поднимаются и следуют за ней на кухню.
Нельсон тоже на вечеринке. Более шикарной и гораздо более шумной. Она проходит в комнатах над винным баром, игристое вино льется рекой. Из динамиков несется музыка, быстро расходятся ломтики поджаренного хлеба. Нельсон, приехавший прямо со службы, съел штук двадцать, и его слегка подташнивает. Очень хочется курить.
— Нравится?
Его жена Мишель выглядит элегантно в отливающем золотом платье.
— Нет. Когда можно будет поехать домой?
Она смеется, делая вид, что это шутка.
— Это новогодняя вечеринка, здесь принято сидеть до полуночи.
— У меня есть идея получше. Давай возьмем какое-нибудь готовое блюдо и поедем домой.
— Мне здесь нравится.
Она широко улыбается в доказательство и отбрасывает за плечо белокурые волосы. Нельсон вынужден признать, что она выглядит потрясающе.
— А кроме того, — хмурится она, — как на это посмотрят Тони и Хуан?
Тони и Хуан ее боссы, совладельцы салона-парикмахерской, которой Мишель управляет. Они геи, и Нельсона это мало волнует, поскольку ему не нужно ходить на их сборища. Он находит свои взгляды на сей счет вполне просвещенными и обижается, когда Мишель обвиняет его в пристрастности.
— Они не заметят. Здесь полно людей.
— Заметят, да и вообще я не хочу уходить. Будет тебе, Гарри. — Она касается его руки, проводит наманикюренным ногтем вверх по рукаву. — Успокойся. Не ершись.
Он смягчается.
— Я не ершусь. Я здесь единственный не привлекаю к себе внимания.
— Мне нравятся твои волосы, — говорит Мишель. — Совсем как у Джорджа Клуни.
— Имеешь в виду — седые?
— Красивые. Пошли, выпей еще.
— А пива здесь нет? — жалобно спрашивает Нельсон. Но позволяет увести себя.
Рут и Дэвид, стоя у окна оранжереи, наблюдают, как Дерек и Эд пытаются устроить фейерверк. Оранжерея, еще одна пристройка к дому, обращена окнами к Кингс-Линн, и в небе уже видны россыпи огней, которыми люди приветствуют Новый год. Однако у Эда ничего не получается. Моросит дождь, и его зажигалка не действует. Сэмми выкрикивает из окна советы, все волнуются. До полуночи остается десять минут.
— Любопытная традиция, — замечает Дэвид, — зажигать фейерверки в новогоднюю ночь.
— Наверно, они должны символизировать освещение пути Новому году, — говорит Рут.
— Или сожжение старого? — высказывает предположение Сью, жена Дерека.
— Что скажете о высоком брюнете, шагающем через порог в полночь? — интересуется Сэмми. — Нужно это устроить.
— А у нас есть высокие брюнеты? — смеется Сью.
— Ну, у Эда темные волосы… — предательски хихикает Сэмми и поворачивается к Дэвиду, которому явно хочется провалиться сквозь блестящий сосновый пол. — А вы?
— Боюсь, волос у меня маловато, — говорит тот.
— Ерунда. Вы подойдете.
— А он не должен держать кусок угля? — спрашивает молчавшая до сих пор Николь. Рядом с этой маленькой француженкой Рут чувствует себя слонихой.
— Отопление у нас нефтяное, — продолжает Сэмми. — Но он может держать горшочек с мармайтом[10].
— Мармайт! — Николь демонстративно содрогается. — Какой ужасный английский вкус.
— Он черный, все остальное не важно, — говорит Сэмми.
Рут внезапно вспоминаются блуждающие огоньки и осужденный кузнец, бродящий по подземному миру с куском угля от адской печи. Снаружи фейерверк наконец взлетает в воздух. Небо заполняется зелеными и желтыми звездами. Все аплодируют. В глубине комнаты, на экране телевизора, восторженная толпа третьеразрядных знаменитостей ведет рядом с башней Биг-Бена обратный отсчет.
