История группы «Звуки Му»

К слову, на базе той же 187-й школы на Большом Каретном (в советские времена это была улица Ермоловой) была организована английская спецшкола № 30. Классом младше Мамонова учился другой юный футболист – будущий бас-гитарист «Звуков Му» Александр Давидович Липницкий. До тюрьмы у них с Петром Николаевичем дело, правда, не дошло, но из школы обоих выгнали почти одновременно: Мамонова – за диверсию со взрывом в кабинете химии, а Липницкого – за небезответную звериную ненависть к педагогу по математике.

Мать Липницкого вышла замуж за переводчика Брежнева Виктора Суходрева, большого меломана, лично знакомого с самим Фрэнком Синатрой. Редких западных пластинок в их доме было бесчисленное множество. Надо сказать, что Мамонов с Липницким были чуть постарше, скажем, Гребенщикова с Макаревичем, и элитная столичная спецшкола вкупе с коллекцией Суходрева открыли им уникальную для советских рок-меломанов возможность сформировать свои вкусы на добитловской музыкальной культуре. Помимо Чабби Чаккера в фаворе у будущих кормчих «Звуков Му» находились, к примеру, Рэй Чарльз, Айк и Тина Тернер. «Черная» Америка счастливым образом завоевала их сердца раньше британского «окультуренного» рок-н-ролла, заложив магический фундамент для последующего проявления животной, буреломной русской дикости. Вскорости рок-героем номер один для Мамонова с Липницким станет такая экзотическая и эксцентричная фигура, как Кэптен Бифхарт (Captain Beefheart), а The Beatles в их глазах, нужно ли пояснять, всегда будут оставаться далеко позади Rolling Stones…

В бытность старшеклассником Мамонов стал барабанщиком дворового ансамбля «Экспресс», базовым двором которого была воспетая еще Гиляровским знаменитая Малюшенка между Большим Каретным и Цветным бульваром. В самой варварской форме «Экспресс» исполнял стандарты «битлов», «роллингов» и даже только успевших зародиться Led Zeppelin. Уже тогда юный Петр проявлял тягу к мультиинструментализму: по рассказам очевидцев, он, бывало, играл и на дешевых клавишах – причем с такой былинной экспрессией, что клавиатура оказывалась залита кровью. А однажды на «джем-сейшене» в дружественной школе № 636 Мамонов, как всегда, барабанил, а вот Липницкий пел (!) модную, не так давно записанную в оригинале «Satisfaction». Впрочем, после окончания школы период музицирования для друзей прервался более чем на десятилетие.

Период меломании, однако, продолжался. В начале 70-х друзья знакомятся с молодым коллекционером грампластинок Артемом Троицким: конкретно Липницкого с ним особенно сблизила обоюдная любовь к творчеству Van Der Graaf Generator. Помимо того, они активно тусовались с золотым поколением московских хиппи, во главе которых стоял знаменитый Юра «Солнышко» Бояков, и не пропускали ни одного концерта культовых в «волосатой» среде «Ветров Перемен» Александра Лермана. Вялый хиппистский пацифизм, впрочем, претил экспрессивному нутру Петра Николаевича. Дело доходило порой до открытых конфликтов: однажды Мамонов настолько озлобился, что отлупил зарвавшуюся волосню досками от скамеек. Гораздо больше его менталитету подошли бы идеалы панк-движения, но для этого будущий солист «Звуков Му» родился слишком рано.

Не любил Мамонов и «Машину времени». Если Липницкий охотно посещал концерты Макаревича и Кє в той самой 30-й школе, то Петр Николаевич принципиально обходил их стороной. «Мамонов всегда вел себя по отношению к „Машине“ крайне агрессивно, – вспоминает Липницкий. – Никогда не здоровался, смотрел волком. Было полное ощущение, что вот-вот даст кулаком по дыне. Свойством его артистического таланта всегда было категорическое нетерпение пошлости – то есть отсутствия вкуса и стиля».

Между тем нашим героям нужно было как-то зарабатывать на жизнь. Липницкий вскоре с головой уходит в теневой антикварный бизнес, а вот Мамонову решения финансовых вопросов даются с большим трудом. Он попеременно осваивает и забрасывает непостижимо широкий спектр профессий: работает наборщиком в типографии, заведующим отделом писем в журнале «Пионер», банщиком, лифтером, корректором, рабочим в продуктовом магазине, в бойлерной на ТЭЦ и, наконец, переводчиком с норвежского (к слову, последнюю и самую цивильную в этом списке специальность будущему творцу подарила его мама, Валентина Петровна Мамонова, известная переводчица со скандинавских языков). Перед глазами будущего артиста, как в калейдоскопе, сменяли друг друга сюрреалистические картинки иллюстрированной энциклопедии советской жизни. Накопившиеся параноидальные впечатления переплавятся в дальнейшем в творчество. Причем иногда – самым простейшим образом: например, работая в «Пионере», Петр Николаевич увлекался патологическими стихами, которые присылали в журнал безумные советские дети. Одно такое особо отъявленное стихотворение превратилось впоследствии в текст песни «Звуков Му» «Восторг».

Сам Мамонов стихи писал уже в 70-е годы, но, возможно, непосредственный толчок к песенному творчеству ему дала любовная драма, случившаяся в жизни Петра Николаевича на рубеже десятилетий.

«В 1979 году у Мамонова, который к тому времени уже был женат первым браком, подходившим к концу, появилась новая девушка – Оля Горохова по кличке „Мозги“,–  вспоминает Липницкий. – Кличка была обусловлена тем, что она любила говорить мужчинам: „У тебя нет мозгов“. Лечила: дескать, мужчина должен женщину обеспечивать. Именно ей были посвящены „Муха – источник заразы“, „Люляки баб“ и некоторые другие ранние песни „Звуков Му“. Познакомились мы с ней в ресторане „Сосновый бор“ на Рублевском шоссе в Горках-2, куда приехали на концерт „Удачного приобретения“. Они тогда выступали „золотым составом“: Вайт, Матецкий, Михаил „Петрович“ Соколов…»

«Если говорить про какой-то „инспирейшн оф Мамонов“, то я уверена, что никакого такого „инспирейшн“ у него уже не было после меня,– считает Ольга «Мозги» Горохова, проживающая ныне в Генте (Бельгия). – Только я его по-настоящему инспирировала! Он был зверь, а я очень любила природу. Познакомились мы так: я сидела в ресторане у окна и скучала. Вдруг подъезжают три тачки и оттуда вываливается толпа людей в разноцветных костюмах. Пришли, сели, Липницкий стал кидать какие-то купюры в оркестр… Начались гуляние, танцы… Танцевали так, что весь ресторан встал и начал хлопать. Я смотрела на этих людей, открыв рот. Потом один из них, в клетчатых штанах, – это был Петя, – подошел ко мне со словами: „Кто это тут такой сидит?“ – „Это я“. И он пригласил меня на танец. Я сначала сконфузилась и сказала: „Я не умею танцевать“. – „А я тоже не умею танцевать! Я вообще в „Пионере“ работаю“.

На следующий день я иду по Каретному ряду, ловлю такси – и вдруг вижу: на другой стороне улицы стоит тот самый человек в клетчатых штанах, с которым я танцевала накануне. И я стала кричать ему через улицу: „Эй, эй, ты, эй!“ Он тоже узнал меня, перебежал на мою сторону, мы вместе поймали такси, он дал мне свой телефон…

Ухаживать он совершенно не умел: был очень косноязычен, заикался. С женщинами совершенно не мог общаться! Тем он мне и понравился – этой неумелостью своей. Но потом мы стали жить у „Космоса“ на ВДНХ, где все время было полно иностранцев. Я смотрела на них и говорила ему: „Петя, ну что ты такой нищий?“ Я тогда преподавала на курсах иностранных языков при Министерстве просвещения, получала 120 рублей в месяц, мы на них и жили. Петя тогда из „Пионера“ ушел, сидел дома, время от времени надевал наушники и с дурной мордой слушал Weather Report. А я думала: „Какой ужас, что он там слушает, какую-то какофонию, надо поскорее его бросать“. Мне тогда все время снилось, что я от него убегаю, улетаю куда-то наверх, а он меня ловит и тянет вниз. Вот я ему и говорила: „Петя, спустись вниз! Хватит стихов! Иди работать, Петя! Невозможно же!“ И пошел Петя тогда работать в баню. Мы сняли квартиру в Медведково, и он стал приносить домой полные карманы какой-то немыслимой мелочи. Приносил, разбрасывал ее по коврам и кричал: „На тебе деньги, на!“ А я говорила: „Это мало, это мелочь! Давай еще!“ Мне кажется, что работа в бане его тяготила, физически он очень уставал – от жары, может быть, да к тому же еще делал людям массаж… Домой приходил очень измотанный и иногда впадал в агрессию. Кончилось все тем, что нас выгнали с той квартиры, мы приехали ко мне на Киевскую, и моя мама говорит: „Хм, ты что тут, с Петькой собираешься жить?“ – „Да!“ – „Ну уж нет! Скажи ему, чтобы он к себе ехал!“ И Петька уехал.

Я его называла „муравей“, а он меня – „муха“. „Муха – источник заразы“ – это отсюда. „Муха“, „мухочка“, все „му“ да „му“… Я уверена, что и название группы отсюда же появилось: ведь группа возникла, когда я его бросила, на этом импульсе. Все произошло на нервной почве.

Он был неприкаянный, а мне хотелось стабильности, стабильного мужа. Еще я боялась, что ребенок родится алкоголиком и будет лысый, как Петя. Он очень много пил – правда, когда входил в запой,