вдруг вырвалось: «Алкоголь – это я». В другой раз, чокаясь с Гребенщиковым, он задумчиво сказал: «Люблю я тебя, Боря. Люблю! Но не очень…» В свою очередь, сам Гребенщиков любил цитировать другую пословицу «Звуков Му»: «Человек человеку – композитор».
На правах старого друга Липницкого и Троицкого Мамонов стал принимать участие в совместных с питерцами квартирных концертах в «салоне на Каретном», который он называл «Дом культуры». Это было для него отличным тренингом: начинающий артист мог повариться в соку, а точнее, в самых сливках русского new wave – ничего более свежего и стилистически актуального в отечественном роке той поры не существовало и близко. Липницкий, впрочем, поначалу не воспринял экзерсисы бывшего школьного товарища всерьез и представлял его друзьям как эдакую диковинку, экзотический курьез. Троицкий, напротив, горячо втолковывал всем, включая владельца квартиры, насколько все это ярко, самобытно и круто.
Наконец, Мамонов сам предложил Липницкому, в котором всегда чувствовался неплохой организатор, объединить усилия в работе над проектом. Прозвучало это крайне своевременно: антикварный бизнес, в котором по уши погряз Александр Давидович, находился в глубоком кризисе. Кто-то уже сел в тюрьму, кто- то – на иглу, всех плотно обложили мастера «глубокого бурения». В моду входило выражение «антиквариат – это тебе не муха на палке». Так что Саша был рад сменить род занятий и с головой уйти в прогрессивное искусство. К тому же он реально ощутил, что его школьный друг добился в творческом саморазвитии чего-то весьма значительного.
Музыкантов в формирующейся группе не хватало: кроме потенциально верного клавишника Паши Хотина и сидевшего в колонии Лёлика, из которого Мамонов твердо надеялся вырастить гитариста, рассчитывать было не на кого. Среднестатистический профессиональный музыкант, услышав поющего Мамонова, мог и осатанеть. Стало ясно, что придется натаскивать кого-то из своих.
Какое-то время Петр Николаевич пытался сделать бас-гитаристку из своей новой жены Ольги, эффектной танцовщицы кордебалета, работавшей в знаменитых своими варьете московских ресторанах «Новый Арбат» и «Звездное небо». Появилась она в мире «Звуков Му» очень изящно.
«Как-то раз мы отправились в еврейский театр Шерлинга на Таганке, который тогда еще не был уничтожен,– рассказывает Александр Давидович. – Зашли и видим: в фойе светлая шатенка ест мороженое. Мы встали в „стойку“: как разбирающимся в женской красоте мужчинам она нам сразу понравилась. Худая, необычная, в темных тонах. Скромная, но с шармом, романтично- бледная. Открытое поедание мороженого придавало ей, такой томной женщине, особую пикантность. Познакомились, обменялись телефонами… Оля была девушка с амбициями, ей хотелось большего, чем мог предложить советский ресторанный шоу-бизнес. Может быть, в какой-то степени ее тотальное увлечение возлюбленным и потом мужем, „Звуками Му“, – сублимация. Ей как артистке свою индивидуальность в условиях того времени реализовать толком не удавалось. А тут – человек вопреки всему смог такое… И она все сложила на этот алтарь. Безусловно, в их отношениях была сильнейшая эротическая составляющая. И Ольга, и Петр – одаренные, яркие в плане эротики люди. Именно Ольга Мамонова стала источником вдохновения для песни „Ремонт“, когда они с Петей сами отремонтировали свою квартиру в Чертаново».
Но как бы Олю ни вдохновляли Петр Николаевич и «Звуки Му» в целом, дергать изящными пальчиками толстенные струны на бас-гитаре ей было слишком тяжело. К тому же недавнюю звезду кордебалета тогда уже куда больше интересовали совсем другие проблемы: в момент начала репетиций она была на седьмом месяце беременности.
Петр с грустью понял, что новая Тина Уэймут из жены не получится. Правда, много лет спустя из Ольги Мамоновой получился директор последнего состава «Звуков Му»… А тогда, андроповской зимой 1982/83 года, друзья решили, что функции директора и бас-гитариста группы постарается совместить Саша Липницкий. (Кстати, больше всех эта идея грела именно Ольгу, освобожденную от бас-гитарной пытки.) Помимо басиста группе, правда, требовался еще и барабанщик, но научиться играть на барабанах в тридцать лет– дело уж слишком мудреное. А что бас-гитара – четыре струны… И Саша стал самоотверженно пытаться освоить инструмент, который до этого ни разу не держал в руках. Сразу же обнаружилось, что чувством ритма Липницкий не обладает, но для Петра важнее было то, что это его старый надежный друг, с которым они, бывало, стояли спина к спине в темных дворах Большого Каретного и отбивались вдвоем от десятерых. «Не было и мысли, чтобы Саша дрогнул!»– с гордостью рассказывал потом Мамонов друзьям. Чтобы разобраться с бас-гитарой, мужественный Липницкий даже изобрел собственную нотную грамоту: он завел специальную тетрадь в клеточку, нарисовал в ней 4 линии (струны) и стал обозначать последовательность, в которой требовалось дергать нужным пальцем за нужную струну нужное количество раз, да еще с нужной силой. Мамонову столь серьезный подход к делу очень нравился.
По рекомендации Цоя с Гребенщиковым барабанщиком этого невероятного ансамбля поначалу стало молодое питерское дарование из свиты Сергея Курехина – 16-летний Сергей Бугаев по кличке Африка, ученик «аквариумиста» Петра Трощенкова, будущий герой фильма «АССА» и художник- бизнесмен. В марте 1983 года начались репетиции, и стало ясно, что играют все вкривь и вкось. Было решено натаскивать неофитов в отсутствие и без того обладающего чувством ритма Хотина и подключить его к делу попозже, когда все более-менее наладится. Пару месяцев Мамонов, Липницкий и Африка втроем отчаянно рвали струны и барабанные пластики прямо в «салоне на Каретном»: Африка привез из Питера и разместил в гостиной Липницкого полную барабанную установку Amati. К счастью, звукоизоляция в доме была хорошая, равно как и приученные ко всему соседи.
В мае 1983 года пустующее место Лёлика, продолжавшего отбывать срок где-то под Брянском, решил занять Артем Троицкий, обладавший тогда купленной у легендарного «Вайта» Белова гитарой «Star-7». У Троицкого, как и у Мамонова, имелся опыт игры в школьных ансамблях: в Праге, где работали его родители, журналисты-международники, он тряс маракасами в ансамбле The Whirlwinds; а затем, после событий 1968 года, уже в Москве, Артем пел и играл на басу в группе Cry Babies. Но собственно на гитаре он ранее играл только дома, для себя: по его воспоминаниям – «всяческий нойз под ритм-бокс, опираясь на концепцию Хендрикса» . Сей факт оказался роковым: Троицкий пытался привносить эти авангардные «соляки» в «Звуки Му» и упорно не желал играть аккордами, а Мамонов безуспешно стремился склонить его к манере игры Энди Саммерса из Police. Кроме того, Артем каждый раз интерпретировал одну и ту же вещь по-новому, и Петр Николаевич, пытавшийся заставить его остановиться на какой-либо удачно прозвучавшей гитарной партии, наталкивался на непонимание строптивого партнера. «Петр говорил мне: „Все, играй так!“– вспоминает Артемий Кивович. – А для меня это было бы сродни стоянию у конвейера в ботинках Чарли Чаплина в фильме „Новые времена“».
Павел Хотин, в свою очередь, вспоминает, что Артем тогда выглядел как настоящий голливудский красавец и, стало быть, еще и по имиджу не вписывался в «Звуки Му» – ансамбль монстров. Люди в группе и впрямь были как на подбор: лысеющий щербатый Мамонов с птичьим носом, лысый и чернобородый «Карабас-Барабас» Липницкий, Хотин с лицом вампира, ушастый малолетка Африка… Короче, Троицкий в группе не прижился. «Да и слава Богу,– рассуждает Липницкий. – А то сломал бы себе жизнь. Был бы сейчас такой худой, заросший алкоголик… Зато смотрелись бы они потом с Лёликом не хуже, чем Рон Вуд с Кейтом Ричардсом».
