сильнее и сыпал дождем мне в лицо, почти лишая способности видеть. Матросы говорят, что каждая седьмая волна выше остальных. Продвигаясь вперед, я стала считать их, и не седьмая, а девятая волна ударила меня между лопаток и сбила с ног, прежде чем я успела ухватиться за ветку.
Беспомощная, ослепленная и полузадушенная песком и водой, я барахталась, пока мои ноги снова не ощутили под собой почву. Волна, чуть меня не утопившая, еще и изменила направление моего движения. Гора передо мной больше не маячила. А маячило, всего-то футах в двадцати, большущее дерево.
Еще четыре волны, еще четыре рывка вперед, еще четыре попытки откатывающейся воды утащить меня назад, и я оказалась на болотистом берегу маленького заливчика, поползла вперед, поднялась, шатаясь и скользя, и бросилась в манящие объятия ближайшего дерева.
Со своего насеста на ветке, с высоты в двенадцать футов, я видела всю протяженность мангрового болота, через которое прошла, а за ним море. И то, что я видела, заставило меня еще раз изменить мнение относительно решения покинуть «Дельфин». Как бы скверно ни было сейчас на суше, тем, кто оказался в прибрежных водах, приходилось гораздо хуже.
Молнии разбивались о поверхность клокочущей воды, в то время как ветер и прилив сражались за власть над волнами. Дальше, в проливе, волны вспучивались до такой высоты, что казались катящимися холмами, а завывающий ветер продувал меня насквозь.
Вспышки молний и раскаты грома свирепствовали над моей головой.
«Артемида» была куда менее быстроходным судном, чем военный корабль, и я надеялась, что она сейчас находится далеко от грозового фронта.
В сотне футов от себя я видела мангровую рощу. Вода, шипя и пузырясь, то набегала, затапливая темные стебли, то обнажала сушу. Я обхватила руками ствол дерева и стала молиться. За Джейми и «Артемиду». За «Дельфин», за Аннеке Йохансен, за Тома Леонарда, за губернатора. И за себя.
Проснулась я уже при свете дня: нога застряла между двумя ветками и онемела от колена вниз. Выбравшись, а по сути чуть не свалившись со своего насеста, я плюхнулась ногами в мелкую воду залива, зачерпнула пригоршню для пробы и выплюнула. Конечно, то была уже не морская вода, но для питья все- таки солоноватая.
Одежда промокла, зато я изнывала от жажды. Буря давно стихла. Все вокруг выглядело мирным и спокойным, за исключением мангровых деревьев. Издалека доносились крики больших птиц.
Вода здесь была солоноватой, однако чем дальше от моря, тем более пресной она должна была становиться. Я постаралась оттереть грязь с ног и заковыляла в сторону суши.
Характер растительности начал меняться. На смену мангровым деревьям с сероватыми листьями приходила более яркая зелень, появилась густая трава и сочный донный мох. Впрочем, вымотанная и изнывавшая от жажды, я не могла плюхать по воде слишком долго: то и дело приходилось садиться, чтобы сделать передышку. Во время одного из таких привалов несколько маленьких четырехглазых рыбешек выпрыгнули неподалеку и с любопытством уставились на меня.
— По-моему, ты и сама выглядишь довольно странно, — сказала я рыбине.
— Вы что, англичанка? — недоверчиво спросила та.
На миг я ощутила себя Алисой в Стране чудес и, моргая, уставилась на рыбеху. Но потом я резко подняла голову и увидела человека задавшего этот вопрос.
Лицо его было обветренным и загорелым, цвета красного дерева, темные курчавые волосы густыми, без признаков седины. Он медленно вышел из-за мангрового ствола, словно боялся меня напугать.
Роста незнакомец был чуть выше среднего, дородный, широкоплечий, с резко очерченным лицом, по природе добродушным, но сейчас настороженным. Одежда на нем была поношенная, на плече висела холщовая сума, а на поясе — фляга из козлиной кожи.
— Vous кtes Anglaise? — повторил он свой вопрос по-французски. — Comment зa va?
— Да, я англичанка, — прохрипела я. — Не будете ли вы добры дать мне немного воды?
Его светло-ореховые глаза расширились, но он не сказал ни слова, просто снял с ремня кожаную флягу и протянул мне. Я положила нож на колено, оставив под рукой, и жадно, чуть ли не давясь, припала к фляге.
— Осторожнее, — посоветовал он. — Пить слишком быстро — опасно.
— Знаю, — чуть запыхавшись, ответила я, опустив мешок. — Сама, слава богу, доктор.
Я снова припала к горлышку, но постаралась пить не так жадно.
Мой спаситель воззрился на меня насмешливо, но не без удивления. Вымоченная и просоленная морем, обгоревшая на солнце, насквозь пропотевшая, измазанная в грязи, со спутанными, падавшими на лицо волосами я походила на нищенку, а мои слова, надо думать, навели его на мысль, что я не просто побирушка, а еще и чокнутая.
— Доктор? — переспросил он по-английски, показав, что мыслит именно в том направлении, в каком я и предполагала. Он таращился на меня примерно так же, как встреченная задолго до него большая черная птица. — Доктор чего, осмелюсь спросить?
— Медицины, — ответила я между глотками.
Его черные брови полезли на лоб.
— Вот как? — произнес он после заметной паузы.
— Вот так, — ответила я в том же тоне, и он рассмеялся.
— Тогда позвольте представиться, мадам: Лоренц Штерн, доктор натуральной философии, Gesellschaft von Naturwissenschaft Philosophieren, Mьnchen[11].
Я заморгала.
— Натуралист, — пояснил он, указывая на висевшую через плечо полотняную котомку. — Бродил, знаете ли, в местах гнездования птиц-фрегатов в надежде понаблюдать за их спариванием, а вместо этого услышал ваш… хм…
— Разговор с рыбой, — закончила за него я. — А что, у них и вправду бывает по четыре глаза?
Вопрос был задан мною в надежде сменить тему.
— Да, кажется. — Лоренц перевел взгляд на рыбу, следившую за этой беседой с сосредоточенным вниманием. — Они используют свои необычно устроенные органы зрения при плавании в верхних слоях воды: когда верхняя пара глаз отслеживает происходящее на поверхности, нижняя работает под водой.
Он посмотрел на меня, пряча улыбку.
— Могу ли я надеяться, мадам лекарь, что мне будет оказана честь узнать ваше имя?
Я помедлила, думая, как лучше назваться, и, прикинув количество возможных союзников, решила сказать правду.
— Фрэзер. Клэр Фрэзер или миссис Джеймс Фрэзер, если угодно.
Последнее я добавила в слабой надежде на то, что статус замужней дамы добавит мне хоть чуточку респектабельности, несмотря на непрезентабельную внешность.
— Ваш покорный слуга, мадам, — отозвался он с учтивым поклоном и, глядя на меня, задумчиво потер переносицу. — Вы, наверное, жертва кораблекрушения?
Он выдвинул наиболее вероятное и приемлемое объяснение моего появления, так что мне оставалось лишь кивнуть.
— Мне нужно добраться до Ямайки, — сказала я. — Не сможете ли вы оказать мне помощь?
Он посмотрел на меня, чуть нахмурившись, словно размышляя, к какому виду по научной классификации можно меня отнести, но завершил эти размышления кивком. У него был широкий рот, прямо-таки созданный для улыбки: уголки его поднялись, когда Лоренц протянул руку, чтобы помочь мне.
— Конечно смогу. Но сдается мне, сначала нужно раздобыть для вас еду и, возможно, одежду, как думаете? К счастью, у меня тут неподалеку живет друг. Я отведу вас к нему, если вы не против.
До сих пор, из-за всех этих сменявших одно другое событий, я не слишком-то обращала внимание на требовательные сигналы моего желудка, но стоило лишь упомянуть о еде, как он стал заявлять о себе настойчиво и громко.
Когда мы вышли из пальмовой рощи, перед нами открылся широкий склон холма, на вершине которого я увидела дом или его развалины. Желтые, с потрескавшейся штукатуркой стены тонули в розовых
