— Квинт!
Капюшон нацелился на гостиницу, а голос из-под него произнес:
— Томас Квинси Райли, по глазам вижу, вы хотите задать еще один, самый последний вопрос. Смелее!
Поколебавшись, я сказал:
— Ладно, спрошу. Под этим Капюшоном действительно настоящая темнота? Может, там есть радиоантенна, или система зеркал, или потайные отверстия?
— Томас Квинси Райли, вы начитались выписанных из Рэйсина, штат Висконсин, фирменных каталогов 'Игры, фокусы, маскарады'.
— А что такого?
— Перед смертью завещаю этот колпак тебе — вот наденешь его и узнаешь, что такое настоящая темнота.
Голова повернулась в мою сторону, и я почти ощутил, как глаза прожигают темную материю.
— Сейчас, к примеру, я могу посмотреть сквозь твои ребра и увидеть сердце, похожее на цветок или на кулак, который то сжимается, то раскрывается. Веришь?
Я приложил кулак к груди:
— Верю, сэр.
— Ну и хорошо.
Он повернулся и указал своим Капюшоном на двенадцатиэтажное здание гостиницы.
— Знаешь, что я тебе скажу?
— Что, сэр?
— Прекрати говорить мне 'мистер Мистериус'.
— Нет, я не смогу!
— Не зарекайся! Я добился, чего хотел. Машины идут нарасхват. С божьей помощью. Но точку ставить рано, Квинт. Надо стремиться вверх и намечать новые цели. Как ты считаешь, получится из меня Человек-Муха?
Я чуть не задохнулся:
— Хотите сказать…
— Вот-вот-вот. Неужели ты не видишь меня на высоте шестого этажа, восьмого, двенадцатого, откуда я, не снимая Капюшона, машу рукой толпам зрителей?
— Ух ты!
— Рад, что ты одобряешь мою затею. — Мистер М. сделал шаг вперед и начал взбираться по стене, нащупывая опоры и залезая все выше. Оторвавшись от земли приблизительно на метр, он спросил:
— Какое можно предложить
Я зажмурился и выпалил:
— Верхотур.
— Верхотур! Лучше не придумаешь! Полагаю, нас ждут к завтраку.
— Наверно, сэр.
— Пюре из бананов, пюре из кукурузных хлопьев, пюре из овсянки…
— Мороженое! — подхватил я.
— Почти совсем растаяло, — уточнил Человек-Муха и стал спускаться со стены.
Где она, милая девушка Салли?
Кто-то тронул пожелтевшие клавиши, кто-то подхватил мелодию, а кто-то (это был я) впал в задумчивость. Текст песни медленно вливался в меня приятной, хотя и грустной волной:
Я стал напевать. Даже вспомнил, как там дальше:
— Была у меня знакомая по имени Салли, — сказал я.
— Надо же, — не глядя, откликнулся бармен.
Как сейчас помню, — продолжал я. — Моя первая девушка. И действительно, как в песне поется, интересно узнать, куда ее жизнь занесла. Где-то она сейчас? Остается только надеяться, что у нее все в порядке: семья, пятеро детей, муж приходит домой вовремя, ну, может, разок в неделю задерживается, день рождения ее помнит — или не помнит, смотря как ей больше нравится.
— Нужно вам ее повидать, — отозвался бармен, протирая стакан и по-прежнему не глядя в мою сторону.
Я медленно потягивал джин.
Завсегдатаи, сгрудившиеся вокруг пианино, допевали последние строчки. Я слушал, закрыв глаза.
Пианино умолкло, и зал снова наполнился разговорами и приглушенным смехом.
Я поставил пустой стакан на стойку и, открыв глаза, с минуту его изучал.
— Знаете, — обратился я к бармену, — вы подали мне хорошую мысль…
С чего же начать? — думал я, выйдя на улицу, встретившую меня дождем и холодным ветром; приближалась ночь, мимо мчались автобусы и машины, и мир внезапно наполнился звуками. А начинать ли вообще? Может, не стоит?
Меня и прежде посещали такие мысли, постоянно. Иногда по воскресеньям, когда можно спать хоть целый день, я вдруг вскакивал от того, что мне слышался рядом чей-то плач, а проснувшись, чувствовал
