Потом уже, когда Сонцев предстал перед полковником Ренцелем и имел с ним секретный разговор, и после того, как взятый в плен пан Хвостатый был выдан на милость пана Ильховского, а все еще оглушенный пан Рыбинский связан и усажен в телегу для прямой доставки в штаб- квартиру русской армии, братья наконец остались одни и поведали друг другу о всех своих приключениях и жизненных переменах.
Наутро князь Сонцев поспешал со своим тайным посольством в Дрезден, и великан Федор привычно взбадривал кнутом шестерку запряженных цугом лошадей. Среди людей Сонцева не хватало только Иоганна Гофмана, сраженного во вчерашней перестрелке.
Юлий Цезарь или
Александр Македонский?
Самое худшее состояние для человека, быстрого и скорого в своих поступках,— нерешительность. И хотя шведский король Карл XII убеждал себя, что он задерживается в Саксонии по делам самым неотложным и государственным: нужно, мол, добрать контрибуцию,— все-таки он, когда по ночам оставался наедине с собой, не мог обманываться этими мелочами, и перед ним вставало главное — куда двинуть свою прославленную армию: на запад или на восток?
Пороховой дым полз по карте Европы. Армии Великого союза и Франции жгли и разоряли Фландрию, Брабант, Рейнские провинции, Италию и Испанию. На востоке русские заняли большую часть Речи Посполитой, вторглись в Прибалтику. Судьбы истории одинаково колебались и на западе и на востоке, и дух замирал от того, что от него, 25-летнего венценосца, зависит изменить ход европейской истории в том или ином направлении. Ему было бы легче, если бы он мог понять, что в конечном счете от него зависит лишь частный случай, а не вечный бег истории, но он не мог этого понять, с детства приученный к мысли, что историей и судьбами народов управляют немногие великие люди.
Запах порохового дыма был ему всегда приятен — то был запах воинской славы, а он жил ради славы, как иные жили ради женщин, игры или денег. Но теперь даже этот запах, который повис над Альтранштадтом (беспрестанно испытывали новые пушки и приучали нович- ков-бомбардиров к ночной стрельбе), раздражал его, напоминал о том, что окончательное решение все еще не принято. Просыпался он с неприятным ощущением пловца, который вот-вот должен нырнуть в бодрящую воду, но не решается, мнется на берегу и синеет от холода.
Александр Македонский или Цезарь? — так он ставил для себя вопрос; куда же ему теперь двинуть шведскую армию? Там, на востоке, его ждет легкий поход до Москвы и неминуемая победа, но много ли славы в победе над русскими варварами? Правда, Александр Македонский снискал себе славу победой над варварами царя Дария. И потом из России можно было спуститься через Кавказ на юг и войти в края, некогда покоренные Александром Македонским. Карл XII относился к такому походу вполне серьезно, и командировал даже нескольких офицеров разведать возможные пути в Египет.
На западе его манила прогулка до Вены, через богатую Чехию, сражения с прославленными полководцами: Евгением Савойским, герцогом Мальборо. Там ждали лавры Цезаря. Но, с другой стороны, идти на Вену — значит таскать каштаны для французского короля Людовика XIV, «великого короля», как называют его в Европе, но Карл-то его таким не почитал. В глубине души он был уверен, что в мире один великий король — он сам. И мысли Карла XII все чаще обращались к Александру Македонскому. Там, на востоке, он ни для кого не будет таскать каштаны, он просто воспользуется тем, что великие западные державы воюют между собой, и создаст на востоке свою империю, окруженную такими полу-вассальными государствами, как Польша Станислава Лещинского. В Москве он, возможно, посадит на престол царевича Алексея, если тот будет столь же покорен, как король Станислав. Возможно, просто выгонит русских за Волгу, а в Москве поселит шведских и немецких колонистов. Надобно поступать по обстоятельствам — так говорил Цезарь, так будет действовать и он.
Карл одним прыжком соскочил с походной кровати, где спал, укрытый солдатской шинелью.
Утро было солнечное, ясное, и ночные сомнения окончательно рассеялись — на восток, только на восток!
Карл XII энергично обмылся до пояса холодной водой, смыл все тревоги и сомнения. Дежурный драбант подвел лошадь.
Во время бешеной скачки ветер пузырем надувал белую рубашку, приятно холодил кожу. К завтраку король вернулся в том знакомом всем его генералам приподнятом настроении, которое означало, что решение принято и ничто не может изменить его.
После завтрака в королевскую палатку впорхнул камергер Цедергельм и доложил, что его величество дожидается депутация саксонских рыцарей. Карл стремительно вышел из палатки. Глава депутации — граф Цвирби, напоминающий Фальстафа толстяк, страдающий к тому же одышкой, с трудом согнулся в поклоне: мешали тяжелые рыцарские латы, жали ноги дедовские ботфорты с ржавыми шпорами.
От лица всех присутствующих граф убедительно просил его королевское величество отменить налог, которым шведы обложили поголовно все рыцарское сословие в Саксонии.
— Ведь ваше величество, как наследственный князь Померании и член Регенсбургского имперского сейма, знает, что рыцари в Германской империи не несут никаких податей. У них одна обязанность — служить в рыцарском ополчении.
Карл насмешливо рассматривал и толстяка оратора, и этих пузатых саксонских помещиков, столь нелепых в прадедовских стальных латах и шлемах. «Они явились ко мне точно на маскарад!» Король презрительно оттопырил нижнюю губу и обратился к стоящим за его спиной штабным офицерам, посмеивающимся над шутовскими нарядами депутации:
— Господа, когда вы вступили в Саксонию, вы видели рыцарскую кавалерию на полях сражений?
— Нет, сир, они стояли, очевидно, у саксонцев в дальнем резерве! — не без иронии ответил за всех полковник ниландцев граф Торстенстон.
— Вы слышали, господа рыцари?! Как член Регенсбургского сейма и князь Священной Римской империи германской нации, я недоволен вами, рыцари! Вы не выполнили свой долг перед нацией, а потому извольте платить подушную подать наравне с мужиками! — И, повернувшись спиной к рыцарям, Карл вернулся в палатку.
Депутация, понурив головы, отправилась к лошадям. Сюда сбежался чуть ли не весь шведский лагерь — посмотреть, как эти закованные в железо увальни, поддерживаемые своими конюхами и слугами, карабкались на лошадей.
Один из солдат смеха ради сунул в морду графской лошади горящий факел, и та понесла бедного графа по шведскому лагерю. Из составленных рядами палаток на отчаянные крики благородного графа выскакивали солдаты и офицеры и смеялись до упаду. Шум и гвалт поднялся такой, что окончательно ошалевший жеребец встал на дыбы, и граф рухнул оземь. Подняться в рыцарских латах самостоятельно он не мог и лежал на песке, пока конюхи не подняли его и не освободили от древних доспехов.
Между тем в королевской палатке Карла уже поджидал его генерал-квартирмейстер, он же начальник штаба, Аксель Гилленкрок. Предстояла большая работа.
Еще педелю назад Карл приказал своему штабу приготовить общую карту с указанием кратчайших путей из Саксонии до всех европейских столиц. Теперь карта лежала на столе, но, к изумлению Карла, на ней был указан только один путь — из Лейпцига в Стокгольм. Король недовольно нахмурился. Он зйал, конечно, что многие офицеры и солдаты устали от войны, тянущейся седьмой год, и что Гилленкрок выражает в данном случае мнение этой части армии. Но был ведь еще и Рёншильд. Карл приказал позвать фельдмаршала. Крючконосый суровый старик в королевской палатке превратился в самого льстивого придворного.
— Вот, полюбуйтесь, Рёншильд, на эту карту. Графу Гилленкроку, судя по всему, надоела война.
