слегка пошатнулась и закрыла глаза, чтобы ничего не видеть. Старуха сердито заворчала и пихнула девушку вперед.
В следующий миг ее схватил за руку верховный жрец Имигег и втащил на помост позади рычащего леопарда. Взревев, зверь бросился на девушку, но Имигег все рассчитал, и, остановленный цепью, хищник вздыбился в нескольких шагах от девушки, вспарывая воздух когтями.
Осознав весь драматизм положения, в котором оказалась девушка, Старик пришел в ужас. Охваченный ненавистью к неграм и страдая от собственного бессилия, он чуть не задохнулся. Он мучился от невозможности что-либо предпринять, между тем как вид девушки разжигал в нем пламя страсти. Вспоминая про то, как он дерзил и хамил ей, он едва не сгорал от стыда. И тут глаза девушки, устремленные в зал, встретились с его глазами.
Мгновение она равнодушно смотрела на него, а когда узнала, на лице ее отразилось удивление и недоверие. Девушка не сразу сообразила, что он тоже пленник. Его присутствие напомнило ей о грубости, с которой он обращался с ней при первой встрече.
Она восприняла его как еще одного врага, но сам факт, что он – белый, придал ей некоторую уверенность. Невозможно было представить, чтобы, при всех его пороках, он остался бы в стороне, позволив неграм держать в плену белую женщину и измываться над ней.
Но вскоре девушка сообразила, что он, как и она, всего лишь пленник, однако не отчаялась.
Она задавалась вопросом, что за странная прихоть судьбы свела их снова и в таком месте.
Она не ведала о том, что его схватили, когда он пытался помочь ей, такое не могло ей даже присниться. Знай она об этом и о двигавшем им чувстве, то для нее рассеялась бы даже та ничтожная уверенность, которую придавало ей его присутствие. Она же знала лишь то, что он человек ее расы, и его пребывание здесь внушало долю оптимизма.
Не один Старик, все присутствующие глядели, не отрываясь, на стройную, грациозную фигурку и прекрасное лицо новой верховной жрицы, глядели прищурясь, оценивающе. Среди них – Боболо, чьи налитые кровью, хищные глаза похотливо впились в белую девушку. Боболо жадно облизывал толстые губы. Свирепый вождь испытывал жажду, но жажду особого свойства.
Церемония посвящения верховной жрицы в сан продолжалась. Руководил действом Имигег, не замолкавший ни на минуту. Время от времени он обращался то к какому-нибудь младшему жрецу, то к жрице, а затем снова к богу Леопарду. Каждый раз, когда зверь отвечал, всех воинов охватывал священный трепет, за исключением Старика и белой девушки, которые быстро сообразили, что публику попросту дурачат.
За разыгрываемым варварским спектаклем наблюдал еще один зритель, примостившийся на краю балки. В первую минуту он тоже опешил, услышав говорящего леопарда, однако интуитивно заподозрил обман, хотя никогда не слыхал о чревовещателях.
Это был мушимо, рядом с которым, дрожа при виде такого скопища леопардов, примостился дух Ниамвеги.
– Мне страшно, – заныл он. – Нкима боится. Давай вернемся в страну Тарзана. Там Тарзан король, а здесь его никто не знает, и он не лучше какого-нибудь гомангани.
– Опять ты заладил про каких-то Нкиму и Тарзана, – недовольно сказал мушимо. – Не понимаю, о ком это ты. Я мушимо, ты дух Ниамвеги. Сколько раз я должен повторять?
– Тарзан – это ты, а Нкима – это я, – убеждала обезьянка. – Ты же тармангани.
– Я дух далекого предка Орандо, – возразил человек. – Разве не так сказал Орандо?
– Не знаю, – дух Ниамвеги устало вздохнул. – Я не понимаю языка гомангани. Знаю только то, что я – Нкима, и что Тарзан сильно изменился. С тех пор, как на него упало дерево, он стал совсем другим. А еще я знаю, что мне страшно. Не хочу здесь оставаться.
– Сейчас, – пообещал мушимо, внимательно разглядывая толпу.
Тут он увидел белых, девушку и мужчину, и сразу понял, что их ожидает, но это не вызвало у него ни сострадания, ни чувства кровной близости. Он был духом предка Орандо, чернокожего воина, сына чернокожего вождя, поэтому участь чужаков-тармангани ни в коей мере его не трогала.
Вдруг цепкий взгляд мушимо зажегся живейшим интересом. Под одной из устрашающих масок он приметил знакомые черты, но не удивился, так как с некоторых пор пристально изучал этого жреца. Мушимо чуть заметно улыбнулся.
– Идем, – шепнул он духу Ниамвеги и вылез на крышу храма.
Легкой кошачьей поступью мушимо уверенно побежал по коньку крыши, обезьянка помчалась за ним по пятам. Достигнув середины, он пружинисто перепрыгнул с покатой крыши на ближайшее дерево, и как только дух Ниамвеги оказался рядом, их тотчас поглотила кромешная тьма ночи.
Между тем на большом глиняном помосте храма жрецы разожгли костры, над которыми на примитивных треножниках развесили котлы, а младшие жрецы вынесли из дальнего помещения куски мяса, завернутые в банановые листья.
Жрицы стали закладывать мясо в котлы, жрецы тем временем принесли кувшины из выдолбленных тыкв, наполненные хмельным напитком, и пустили по кругу.
Утолив жажду, воины начали танцевать.
Нагнувшись вперед и отставив локти, они задвигались в медленном темпе, высоко поднимая ноги. В руках они держали щиты и копья, что было не так-то просто из-за длинных кривых когтей из стали, насаженных на пальцы. Из-за нехватки места в переполненном зале воины топтались не сходя с места, останавливаясь лишь за тем, чтобы как следует приложиться к проносимому мимо кувшину.
Танец сопровождался ритмичным пением, вначале тихим, затем все более и более громким, по мере убыстрения танца, и вскоре зал представлял собой толпу беснующихся, завывающих дикарей.
На помосте, доведенный до исступления всеобщим гвалтом, а также запахом кипящего в котлах мяса, бесновался на цепи бог Леопард. Перед разъяренным хищником, словно одержимый, отплясывал верховный жрец, вдохновленный содержимым кувшина. Он то наседал на хищника, то отскакивал в сторону, уворачиваясь от когтей взбешенного зверя.
Еле живая от страха и кошмарных предчувствий, Кали-бвана затаилась в дальнем конце помоста. Ее рассудок мутился от окружающего ада. Она видела, как принесли мясо, но не догадывалась о его происхождении до того момента, когда из банановых листьев выпала человеческая рука. Жуткий смысл увиденного парализовал девушку.
Белый пленник, бросавший на девушку частые взгляды, попытался с ней заговорить, но конвоир с размаху ударил его по губам, заставляя молчать.
По мере того, как выпивка и танцы оказывали все более дурманящее воздействие на дикарей, возрастал и страх белого за безопасность девушки. Пленник знал, что хмель и религиозный экстаз скоро лишат дикарей остатков их слабого разума, и он боялся даже подумать, что вскоре они способны будут учинить, коли уже сейчас вышли из-под контроля своих вождей. А то, что и вожди, и жрецы опьянели не меньше своих подданных встревожило Старика еще больше.
Боболо так же не спускал глаз с белой девушки. В его пьяном мозгу рождались коварные замыслы. Он понимал, в какой она опасности, и хотел сберечь ее для себя. Боболо неясно представлял себе, как осуществить задуманное, но идея всецело завладела им. Вскоре его глаза случайно приметили Старика, и Боболо напряг свой слабый умишко.
Белый хочет спасти женщину. Боболо знал и помнил это. А раз белый хочет спасти ее, то станет защищать ее.
Пойдем дальше. Белый стремится к побегу.
Что еще? Пленник считает Боболо своим другом.
