- То же, о чем рассказала консьержка дома номер двадцать восемь. Да вот, кстати, текст письма.
Карманьоль вынул из кармана лист бумаги и прочел вслух, в то время как Жибасье пробежал листок глазами.
'Дорогой сын!
Я нахожусь в Париже со вчерашнего вечера под именем Дюбрея. Прежде всего я навестил Вас: мне сообщили, что Вы еще не вернулись, но что Вам переслали мое первое письмо, и, значит, Вы скоро будете дома. Ест Вы прибудете нынче ночью или завтра утром, жду Вас в полдень в церкви Успения у третьей колонны слева от входа'.
- Ага, очень хорошо! - заметил Жибасье.
Так, за разговором, они подошли к паперти и вошли в церковь Успения ровно в полдень.
У третьей колонны слева стоял прислонившись г-н Сарранти, а Доминик, опустившись рядом с ним на колени и оставаясь незамеченным, целовал ему руку.
Впрочем, мы ошиблись: его видели Жибасье и Карманьоль.
VII
Как организовать мятеж
Двоим полицейским хватило одного взгляда; в ту же минуту они отвернулись и направились в противоположную сторону - к хорам.
Однако, когда они развернулись и не спеша двинулись в обратном направлении, Доминик по-прежнему стоял у колонны на коленях, а Сарранти исчез.
Жибасье был близок к тому, чтобы усомниться в непогрешимости г-на Жакаля, однако его восхищение начальником полиции лишь возросло: сцена, описанная и как бы предсказанная г-ном Жакалем, длилась не более секунды, но она все же имела место.
- Эге! - крякнул Карманьоль. - Монах на месте, а вот нашего подопечного я не вижу.
Жибасье поднялся на цыпочки, бросил натренированный взгляд в толпу и улыбнулся.
- Зато его вижу я! - заметил он.
- Где?
- Справа от нас, по диагонали.
- Так-так-так...
- Смотрите внимательнее!
- Смотрю...
- Что вы там видите?
- Академика, он нюхает табак.
- Так он надеется проснуться: ему кажется, что он на заседании... А кто стоит за академиком?
- Мальчишка! Он вытаскивает у кого-то из кармана часы.
- Должен же он сказать своему старому отцу, который час!
Верно, Карманьоль?.. Та-а-ак... А за мальчишкой?..
- Молодой человек подсовывает записочку девушке в молитвенник.
- Можете быть уверены, Карманьоль, что это не приглашение на похороны... А кого вы видите за этой счастливой парочкой?
- Толстяка, да такого печального, словно он присутствует на собственных похоронах. Я уже не в первый раз встречаю этого господина во время печальных церемоний.
- Ему, верно, не дает покоя грустная мысль, что к себе на похороны он прийти не сможет. Впрочем, вы уже близки к цели, друг мой. Кто там стоит за печальным стариком?
- А-а, и впрямь наш подопечный!.. Разговаривает с господином де Лафайетом.
- Неужели с самим де Лафайетом? - произнес Жибасье с уважением, какое даже самые ничтожные люди питали к благородному старику.
- Как?! - изумился Карманьоль. - Вы не знаете господина де Лафайета?
- Я покинул Париж накануне того дня, когда меня должны были ему представить как перуанского кацика, прибывшего для изучения французской конституции.
Двое полицейских, заложив руки за спину, с благодушным видом не спеша направились к группе, состоявшей из генерала де Лафайета, г-на де Маранда, генерала Пажоля, Дюпона (де л'Эра)
и еще нескольких человек, которые примыкали к оппозиции и тем снискали всеобщую любовь. Вот в это время Сальватор и указал на полицейских своим друзьям.
Жибасье не упустил ничего из того, что произошло между молодыми людьми. Казалось, у Жибасье зрение было развито особенно хорошо: он одновременно видел, что происходит справа и слева от него, подобно людям, страдающим косоглазием, а также - спереди и сзади, подобно хамелеону.
- Я думаю, дорогой Карманьоль, что эти господа нас узнали, - проговорил Жибасье, одними глазами показав на пятерых молодых людей. - Хорошо бы нам расстаться - на время, разумеется. Кстати, так будет удобнее следить за нашим подопечным. Надо только условиться, где мы потом встретимся.
- Вы правы, - согласился Карманьоль. - Эта мера предосторожности нелишняя. Заговорщики хитрее, чем может показаться на первый взгляд.
- Я бы не стал высказываться столь категорично, Карманьоль. Впрочем, не важно, можете оставаться при своем мнении.
- Вам известно, что мы должны арестовать только одного из них?
- Конечно! А что делать с монахом? Он натравит на нас весь клир!
- А мы арестуем его как Дюбрея за то, что он учинит в церкви дебош.
- И ни за что другое!
- Хорошо! - кивнул Карманьоль и пошел вправо, а его собеседник нырнул влево.
Оба описали полукруг и расположились так: один - справа от отца, другой - слева от сына.
Началась месса.
Священник говорил слащаво, все сосредоточенно слушали.
По окончании мессы учащиеся Шалонской школы, доставившие гроб в церковь, подошли, чтобы снова его поднять и отнести на кладбище.
В ту минуту, как они склонились, чтобы в едином порыве поднять тяжелую ношу, высокий, одетый в черное, но без какихлибо знаков отличия человек появился словно из-под земли и повелительным тоном произнес:
- Не прикасайтесь к гробу, господа!
- Почему? - растерянно спросили молодые люди.
- Я не намерен с вами объясняться, - заявил господин в черном. - Не трогать гроб!!
Он повернулся к распорядителю и спросил:
- Где ваши носильщики, сударь? Где ваши носильщики?
Тот вышел вперед и сказал:
- Но я полагал, что тело должны нести эти господа...
- Я не знаю этих людей, - оборвал его человек в черном. - Я спрашиваю: где ваши носильщики? Немедленно приведите их сюда!
Можно себе представить, что тут началось! Нелепое происшествие произвело в церкви волнение; поднялся шум, предшествующий обыкновенно буре; толпа ревела от возмущения.
Очевидно, незнакомец чувствовал за собой силу, потому что в ответ на возмущение присутствовавших лишь презрительно ухмыльнулся.
- Носильщиков! - повторил он.
- Нет, нет, нет! Никаких носильщиков! - закричали учащиеся.
- Никаких носильщиков! - вторила им толпа.
- По какому праву, - продолжали молодые люди, - вы нам запрещаете нести тело нашего благодетеля, если у нас есть разрешение близких покойного?
- Это ложь! - выкрикнул незнакомец. - Близкие настаивают на том, чтобы тело было доставлено обычным порядком.
- Он говорит правду, господа? - обратились молодые люди к графам Гаэтану и Александру де Ларошфуко, сыновьям покойного, вышедшим в ту самую минуту вперед, чтобы идти за гробом. - Это правда, господа? Вы запрещаете нам нести тело нашего благодетеля и вашего отца, которого мы любили как
