- Я тебе потом объясню, - пообещал Эрбель, - а пока мы спасены!
- Постарайся сделать так, чтобы это произошло как можно скорее, взмолился третий номер, - у меня все занемело от холода.
- У меня тоже, - прибавил четвертый номер.
- Не волнуйтесь, - успокоил их Эрбель, - ждите здесь и постарайтесь, чтобы вас не отнесло течением, а остальное предоставьте мне.
Рассекая волну, словно дельфин, он поплыл к шлюпу.
Четверо беглецов старались, насколько могли, держаться рядом; они смотрели во все глаза и слушали во все уши, готовые действовать по обстоятельствам.
Они видели, как Пьер Эрбель исчез в ночной мгле, еще более непроницаемой в том месте, куда падала тень от шлюпа. Потом до их слуха донесся разговор на наречии, которое можно услышать в Нижней Бретани; двое пловцов были родом один из Сен-Бриека, другой из Кемперле и могли перевести слова собеседников; одним из говоривших был, очевидно, Пьер Эрбель.
- Эй, на лодке! Эй, на помощь!
Уже знакомый голос отвечал:
- Кто там зовет на помощь?
- Товарищ, земляк из Валлиса.
- Из Галлии? Из какой части Валлиса?
- С острова Англезей. Скорей, скорей, на помощь, не то я захлебнусь!
- Легко сказать 'на помощь'! А что ты делаешь здесь, в гавани?
- Я моряк с английского судна 'Корона', меня наказали ни за что, я и сбежал.
- Чего тебе надо?
- Да передохну немного, а потом поплыву к берегу.
- Зачем мне садиться в тюрьму из-за чужого человека? Проваливай!
- Да говорю же тебе, что тону! Помоги!
Говоривший, видимо, хлебнул воды и его накрыло волной.
Сцена была сыграна прекрасно, и беглецам на какое-то время даже показалось, что их товарищ в самом деле тонет: они поплыли в сторону шлюпа.
Но скоро до них снова донесся его голос:
- Ко мне! Ко мне! Неужели ты дашь утонуть земляку, когда для его спасения достаточно бросить фалреп, веревку.
- Ну-ка отвали!
- Ой, да, никак, это ты, Питкаэрн?
- Да, я самый, - удивился матрос. - А ты кто такой?
- Я-то?.. Веревку! Тону! Тону-у-у... Вер...
И волна снова накрыла его с головой.
- Ах, черт! Да вот веревка! Держишься?
Послышалось бульканье, когда захлебнувшийся хочет ответить, но не может, потому что в дыхательные пути попала вода.
- Ну, не отпускай!.. - проговорил Питкаэрн. - Что ж ты за моряк, увалень ты эдакий! Может, прикажешь тебе подъемное кресло подкатить? Сам не можешь забраться?
Но не успел валлиец договорить, как Эрбель, едва занеся ногу над релингом, схватил своего друга Питкаэрна в охапку, опрокинул его на палубу и, приставив ему нож к горлу, крикнул своим товарищам:
- Ко мне, ребята! Поднимайтесь на левый борт. Мы спасены!
Беглецы не заставили себя упрашивать; они поспешили к шлюпу и через минуту все четверо стояли на палубе.
Эрбель придавил Питкаэрна к палубе коленом и не отнимал от его горла ножа.
- Свяжите-ка этого парня и заткните ему рот, - приказал Пьер Эрбель, но никакого зла не причинять!
Потом, повернувшись к пленнику, продолжал:
- Дорогой Питкаэрн! Простите нам этот обман. Мы не английские дезертиры, а французы, сбежавшие с понтона. Мы позаимствуем у тебя шлюп, чтобы прогуляться во Францию, а как только дойдем до Сен-Мало или Сен-Бриека, ты свободен.
- Как же так вышло, что члены экипажа английского шлюпа говорят на бретонском наречии?
- При чем здесь английский экипаж? Это мы говорим на галльском языке.
- Я понял ничуть не больше, чем раньше, - признался Парижанин.
- Ты хочешь, чтоб я тебе все объяснил? - спросил Эрбель, как можно осторожнее затыкая рот Питкаэрну. - Надо, конечно, отдать ему справедливость...
- Признаться, я был бы не прочь разобраться, в чем тут дело.
- Сейчас я тебе расскажу то, что сам я узнал в коллеже.
- Рассказывай!
- Англичане из Уэльса - всего-навсего колония из Нижней Бретани, эмигрировавшая из Франции лет этак девятьсот тому назад и сохранившая в целости и сохранности родной язык. Вот как получилось, что уэльсцы говорят на бретонском наречии, а бретонцы - на уэльском, или валлийском.
- Вот что значит образование! - заметил Парижанин. - Эрбель! В один прекрасный день ты станешь адмиралом.
Тем временем Питкаэрна связали и заткнули ему рот.
- А теперь, - промолвил Пьер Эрбель, - надо согреться, обсушиться и посмотреть, нет ли на этом благословенном шлюпе чего-нибудь пожевать, а на рассвете выйдем из гавани.
- Почему не сейчас? - поинтересовался Парижанин.
- Потому, Парижанин, что из гавани можно выйти только после того, как адмиральское судно откроет ворота пушечным выстрелом.
- Это верно, - хором подтвердили беглецы.
Один из четырех товарищей остался часовым на бушприте, а трое других пошли разводить в каюте огонь.
К несчастью, одежду, намокшую в соленой воде, было не так-то просто просушить. Беглецы обшарили шлюп и нашли рубашки, штаны и матросские блузы, принадлежавшие друзьям Питкаэрна. Беглецы переоделись как могли, как вдруг с бушприта донеслось:
- Эй, там, внизу! Все наверх!
В одно мгновение все трое очутились на палубе.
Часовой поднял тревогу не без причины: к шлюпу приближались огни, и постепенно из темноты показались лодки с солдатами.
Лодки прочесывали гавань.
- Ну, визита не миновать! - предупредил Пьер Эрбель. - Надо взять дерзостью. Спрячьте нашего друга Питкаэрна.
- Сбросить его в воду? - предложил один из беглецов
- Да нет, просто спрячьте его получше.
- Слушай, Пьер, - заметил Парижанин, - а что если засунуть его в подвесную койку, накрыть сверху одеялом по самые глаза - никто и не заметит кляпа, а мы скажем, что он заболел.
Так для нас же лучше: больные одетыми не ложатся, одному из нас достанутся сухие штаны, куртка и блуза.
Предложение всем понравилось.
- А сейчас, - продолжал Пьер Эрбель, - пусть те, что говорят на валлийском наречии, постоят со мной на палубе, а остальные составят компанию Питкаэрну; я все беру на себя.
Когда Эрбель говорил: 'Я все беру на себя', все знали, что на него можно положиться. Парижанин и его напарник пошли вниз с Питкаэрном, а Эрбель и двое бретонцев стали ждать солдат.
Те не заставили себя ждать.
Одна из лодок взяла курс на шлюп.
Пьер Эрбель вскарабкался на релинг, чтобы его было лучше видно.
