вас полмиллиона франков.
Продолжая улыбаться, Сальватор помахал Петрусу рукой, и тот задумчиво побрел на улицу Нотр-Дам- де-Шан.
Нам нечего делать в мастерской художника, а потому последуем за Сальватором, но не на улицу О-Фер, где ему нечего было делать, а на Вареннскую улицу, где располагалась контора достойного нотариуса, которого мы уже имели честь представить нашим читателям под именем мэтра Пьера-Николя Баратто.
XIII
Нотариус-мошенник
Нотариусы что цыплята, с той лишь разницей, что цыплят едим мы, а нотариусы едят нас. Существуют хорошие и плохие нотариусы, как есть хорошие и плохие цыплята.
Господин Баратто принадлежал к этой последней категории: это был плохой нотариус в полном смысле этого слова, хотя пользовался в Сен-Жерменском предместье репутацией неподкупного человека, каким слыл в Ванвре честнейший г-н Жерар.
Стоял вопрос о том, чтобы вознаградить его за такую порядочность и избрать мэром, депутатом, государственным советником или кем-нибудь еще в этом роде.
Господин Лоредан де Вальженез покровительствовал мэтру Баратто. Он добивался у министра внутренних дел присуждения мэтру Баратто ордена Почетного легиона. Как известно, г-н Лоредан де Вальженез пользовался неограниченным кредитом и добился этого креста; честнейший нотариус был награжден, к великому возмущению своих клерков, смутно догадывавшихся о том, что их хозяин заложил недвижимость, которая ему как будто не принадлежала; они потихоньку обвиняли его в утайке ипотек, или, точнее, закладе чужого движимого имущества под видом своего и между собой насмешливо называли своего достойнейшего хозяина нотариусом-мошенником.
Обвинение было не совсем справедливо. Утайка ипотек заключается, выражаясь языком юриспруденции, в продаже двум разным покупателям одной и той же принадлежащей вам вещи.
Но какими бы осведомленными ни считали себя клерки, мэтр Баратто не был замешан в такого рода преступлении, он лишь заложил то, что ему не принадлежало. Прибавим, что, когда он совершил этот проступок, он был главным клерком, а не нотариусом, и совершил-то его, чтобы купить контору. Купив контору на приданое жены, он возместил долг и ликвидировал на основании вполне законных расписок следы первоначального преступления. Таким образом, прозвище, которое дали клерки мэтру Баратто, можно было считать дважды несправедливым. Но надо быть снисходительными к молодым завистникам, потерявшим голову при виде красного банта, будто быки на арене перед ярко-красным плащом матадора.
К этому сомнительному персонажу - после того, что мы сказали, название главы не покажется вам преувеличением - Сальватор и отправился после разговора с Петрусом.
Он пришел в ту минуту, как мэтр Баратто провожал старого кавалера ордена Святого Людовика и низко ему поклонился.
Подняв голову, он увидел Сальватора на том самом месте, где только что стоял благородный клиент, перед которым мэтр так униженно кланялся. Г-н Баратто бросил на комиссионера презрительный взгляд, словно спрашивая: 'Это еще что за мужлан?'
Сальватор сделал вид, что не понимает его молчаливого вопроса, и мэтру Баратто пришлось воспроизвести его вслух; он прошел мимо Сальватора, не замечая его приветствия и обратившись к одному из своих клерков с таким вариантом вопроса:
- Что угодно этому человеку?
- Я хочу поговорить с вами, сударь, - отвечал комиссионер.
- Вам поручено передать мне письмо?
- Нет, сударь, я пришел переговорить с вами лично - Вы?
- Да.
- Вы хотите заключить сделку в моей конторе?
- Мне необходимо с вами поговорить.
- Передайте главному клерку, что вам угодно мне сообщить; это будет все равно как если бы вы изложили свою просьбу мне.
- Я могу говорить только с вами.
- Тогда зайдите в другой раз. Сегодня я занят.
- Прошу меня извинить, сударь, но я должен изложить вам свое дело именно сегодня.
- Лично мне?
- Да.
Непоколебимый тон Сальватора произвел на мэтра Баратто некоторое впечатление.
Он обернулся с удивленным видом, потом словно покорился и сиросил, не приглашая, однако, Сальватора в кабинет:
- Что вам угодно? Изложите свое дело в двух словах.
- Это невозможно, - возразил Сальватор. - У меня дело не из тех, какие решаются на ходу.
- Но вы хотя бы обещаете излагать кратко?
- Мне понадобится не меньше четверти часа, да и то не уверен, что спустя это время вы решитесь исполнить мое желание.
- В таком случае, милейший, если ваше дело столь трудное...
- Трудное, но исполнимое.
- Ах вот как? Но вы же торопитесь!.. А знаете ли вы, что такой человек, как я, не может терять попусту время?
- Верно. Но я заранее вам обещаю, что вы не пожалеете о потраченном на меня времени. Я явился от имени господина де Вальженеза.
- Вы? - удивился нотариус, выразительно глядя на Сальватора, будто хотел сказать: 'Какое отношение этот комиссионер имеет к г-ну де Вальженезу?!'
- Я! - кивнул Сальватор.
- Прошу в мой кабинет, - пригласил мэтр Баратто, побежденный упорством Сальватора. - Впрочем, я не понимаю, что общего может быть между господином де Вальженезом и вами.
- Сейчас поймете, - пообещал Сальватор, проследовав за мэтром Баратто в его кабинет и притворив за собой дверь в контору.
Нотариус обернулся на звук хлопнувшей двери и спросил:
- Зачем вы закрываете дверь?
- Чтобы ваши клерки не слышали, что я вам скажу, - пояснил Сальватор.
- Это, стало быть, тайна?
- Вы можете судить об этом сами.
- Хм! - с сомнением обронил мэтр Баратто, взглянул на комиссионера с некоторым беспокойством и устроился за столом, словно артиллерист в окопе.
Он с минуту разглядывал посетителя, затем нетерпеливо произнес:
- Говорите же!
Сальватор огляделся, увидел стул, подвинул его к стрлу и сел.
- Вы садитесь? - изумился нотариус.
- Я же вас предупредил, что у меня к вам дело не меньше чем на четверть часа.
- Но я не приглашал вас садиться!
- Знаю, однако я подумал, что вы не сделали этого по забывчивости.
- С чего вы это взяли?
- Потому что вот в этом кресле сидело лицо, которое вы принимали до меня.
- Это же был граф де Нуартер, кавалер ордена Святого Людовика!
- Вполне возможно. Однако в Кодексе сказано: 'Все французы равны перед законом', а я такой же француз, как граф де Нуартер и даже, может быть, лучший гражданин, чем он, потому-то я и сажусь, как это сделал он. Но поскольку мне тридцать четыре года, а ему семьдесят, то я сижу на стуле, а не в кресле.
Лицо нотариуса выражало все большее удивление.
Словно разговаривая сам с собой, он произнес:
