- Вот сук.
- Какой сук?
- На котором он повесился.
- Кто?
- Бедный Жорж.
Я вспомнил историю о повешенном, о котором был отчасти наслышан.
- Ага! А кто был этот бедный Жорж?
- Несчастный мальчик - так его звали.
- Почему же его так звали?
- Потому что он и был несчастным мальчиком.
- Зачем он повесился?
- Он был несчастным мальчиком.
Я понял, что продолжать расспросы бесполезно. Мой необыкновенный проводник постепенно представал передо мной в истинном свете: это был круглый дурак.
Теперь я схватил его за руку и почувствовал, что он дрожит.
Я снова приступил к нему с вопросами и заметил, что теперь даже голос его дрожит.
Тогда я понял, что его нежелание показать мне ночью сад и дом объясняется страхом.
Оставалось выяснить, почему он носит траур, почему у него черное лицо и черный нос. Я как раз собирался его об этом расспросить, но мой проводник не дал мне раскрыть рта и, словно торопясь поскорее уйти от проклятого дерева, снова устремился в чащу, приговаривая:
- Хватит, хватит, идемте!
Теперь он шел впереди.
Мы снова вошли в лес. Он занимал не больше арпана земли, но деревья были такие толстые и посажены настолько часто, что казалось, будто лес раскинулся на несколько миль.
Что касается жилища, это был типичнейший в своем роде старинный дом: все, что только можно, было разбито, потрескалось, обвалилось. Вы поднимались на крыльцо по лестнице из четырех или пяти ступеней, оттуда попадали в комнату, выходившую на Восточную улицу, тоже по каменной лестнице, но винтовой; ступеньки ее разошлись, и во многих местах зияли щели.
Я собирался подняться, но в третий раз почувствовал, как рука моего проводника тянет меня назад.
- Сударь! Что вы делаете? - остановил он меня.
- Осматриваю дом!
- Поостерегитесь! Дом-то этот еле стоит: чуть посильнее дунешь - он и рухнет.
И действительно, то ли кто-то снаружи дунул слишком сильно - северный ветер, например, - то ли и не нужно было дуть на этот дом, - часть дома в самом деле обвалилась и по сей день лежит в развалинах.
Я не только вернулся с винтовой лестницы, на которую начал было всходить, но на всякий случай спустился и с крыльца.
Мой осмотр был окончен, мне оставалось лишь выйти. Но где же выход?
Похоже, проводник угадал мое желание и горячо его разделял: он живо ко мне обернулся.
- Ну что, хватит с вас? - спросил он.
- А я все видел?
- Абсолютно все.
- Тогда идемте к выходу.
Он отворил небольшую дверь, невидимую в потемках и скрытую сводом; мы очутились на Восточной улице.
Я автоматически шел за своим проводником до самого погребка: мне было любопытно посмотреть, каким образом вернется Какус в свою пещеру.
В наше отсутствие погребок осветился; рядом с входом горела свеча. Внизу у лестницы ждал человек, как две капли воды похожий на моего проводника; я даже подумал, что это его тень:
он был черен с головы до ног.
Два негра пошли навстречу один другому и поздоровались за руки, потом заговорили на языке, показавшемся мне незнакомым, но, прислушавшись, я узнал овернский говор.
После того как я напал на след, остальное понять оказалось несложно.
Я имел дело всего-навсего с одним из членов знаменитого братства карбонариев - темнота и воображение все преувеличили и поэтизировали.
Я дал своему проводнику три франка за причиненное беспокойство, он снял шляпу, и по полоске телесного цвета, образовавшейся в том месте, где шляпа натерла ему лоб и сбила угольную пыль, я определил, что предположения мои верны.
Теперь, спустя более двадцати восьми лет после того случая, я извлек это воспоминание на свет и поместил его, может быть не совсем к месту, в этой части нашего повествования; сделал я это затем, чтобы читатель лучше себе представлял место действия.
В этот безлюдный сад на Восточной улице, окружавший одинокий полуразвалившийся дом, мы и просим читателя последовать за нами в ночь на 21 мая 1827 года.
XXXI
Помоги себе сам, и Бог поможет тебе
Итак, в понедельник, 21 мая, в полночь, в лесу, по левую руку, если идти со стороны улицы Анфер, - впрочем, вполне вероятно, что сегодня там пройти невозможно:
цепь на воротах приклепали, так нам, во всяком случае, показалось, когда мы проходили в тех местах в последний раз и бросили ретроспективный взгляд на события, театром которых было это место, - по правую руку, если заходить с Восточной улицы, собрались (их привел угольщик, или проводник, или сторож, которого мы уже представили читателям и который был не кто иной, как наш друг Туссен Бунтовщик) двадцать карбонариев в масках, то есть особая вента.
Почему и каким образом эта вента избрала сие место для своих собраний? Объясняется это просто.
Вы помните ту ночь, когда г-н Жакаль, спускаясь по веревке в Говорящий колодец, стал свидетелем тайного сборища карбонариев в катакомбах; вы помните, что после этого г-н Жакаль отправился в Вену и заговор, имевший целью похищение герцога Рейхштадского, провалился.
Агенты проболтались об этом открытии, и о визите г-на Жакаля стало известно заговорщикам.
Визит этот, нарушивший тщательно разработанный план генерала Лебастара де Премона, не очень напугал парижских заговорщиков, как могло показаться на первый взгляд. Если бы в катакомбы спустились хоть десять полков солдат, то и они не смогли бы поймать ни одного карбонария: тысячи тайных подземных ходов вели в надежные убежища. Заметим, кстати, что в нескольких местах катакомбы были заминированы и довольно было одной искры, чтобы все левобережье взлетело на воздух.
Правда, вместе с городом погибли бы и заговорщики, но не так ли умер Самсон?
Впрочем, зачем была эта крайность? Не лучше ли на время оставить катакомбы, рискуя вернуться туда в крайнем случае?
Мест для собраний хватало, и если бы в катакомбах стало несподручно собираться, их можно было бы использовать как пути сообщения с домом того из братьев, кто предоставлял свое жилище для сбора.
Так и обстояли дела до тех пор, пока один из братьев, живший на улице Анфер, не заметил однажды, что подвал, через который он проникал всегда в катакомбы, соединялся в восточной части с одним из подвалов пустовавшего дома; но в подвале, пусть даже и безлюдного дома, собираться было небезопасно.
Тогда в погребке прорыли углубление футов в тридцать, потом пробили ход на волю и очутились в лесу. Под земляные стены подвели подпорки во избежание обвалов; в конце этого подземного хода сделали выход, рассчитанный на одного человека, и решили, что до нового приказания вполне можно собираться в этом тихом месте, а если кто-нибудь чужой туда сунется - пустить ему пулю в лоб.
Пусть не удивляется читатель, что мы с такими подробностями описываем это подземелье, желая придать нашему рассказу как можно больше правдоподобия: более пятидесяти домов в том квартале, где
