Затем повернулся к Сен-Люку.
– Ну как, сын мой, прошла твоя голова? Сен-Люк поднес руку ко лбу и испустил жалобный вздох.
– Вообрази, – продолжал Генрих, – я видел Бюсси д'Амбуаза. Ай! Сударь, – воскликнул он, обращаясь к куаферу, – вы меня обожгли.
Куафер бросился на колени.
– Вы видели Бюсси д'Амбуаза? – переспросил Сен-Люк, внутренне трепеща.
– Да, – ответил король, – можешь ты понять, как эти растяпы, которые на него впятером набросились, ухитрились упустить его из рук? Я прикажу колесовать их. Ну а если бы ты был с ними, как ты думаешь, Сен-Люк?
– Государь, вероятно, и мне посчастливилось бы не больше, чем моим товарищам.
– Полно! Зачем ты так говоришь? Ставлю тысячу золотых экю, что на каждые шесть попаданий Бюсси у тебя было бы десять. Черт возьми! Надо посмотреть, как это у тебя получается. Ты все еще дерешься на шпагах, малыш?
– Ну конечно, государь.
– Я спрашиваю, часто ли ты упражняешься в фехтовании.
– Почти ежедневно, когда здоров, но когда болен я ни на что не гожусь.
– Сколько раз тебе удавалось задеть меня?
– Мы фехтовали примерно наравне, государь.
– Да, но я фехтую лучше Бюсси. Клянусь смертью Христовой, сударь, – сказал Генрих брадобрею, – вы мне оторвете ус.
Брадобреи упал на колени.
– Государь, – попросил Сен-Люк, – укажите мне лекарство от болей в сердце.
– Ешь побольше, – ответил король.
– О государь, мне кажется, вы ошибаетесь.
– Нет, уверяю тебя.
– Ты прав, Валуа, – вмешался Шико, – я и сам испытываю сильные боли не то в сердце, не то в желудке, не знаю точно где, в потому выполняю твое предписание.
Тут раздались странные звуки, словно часто-часто защелкала зубами обезьяна.
Король обернулся и взглянул па шута.
Шико, в одиночку проглотив обильный ужин, заказанный им на двоих от имени короля, весело лязгая зубами, что-то поглощал из чашки японского фарфора.
– Вот как! – воскликнул Генрих. – Черт возьми, что вы там делаете, господин Шико?
– Я принимаю помаду внутрь, – ответил Шико, – раз уж наружное употребление мне запрещено.
– Ах, предатель! – возмутился король и так резко дернул головой, что намазанный помадой палец камердинера угодил ему прямо в рот.
– Ешь, сын мой, – с важностью проговорил Шико. – Я не такой деспот, как ты; наружное или внутреннее – все равно, оба употребления я тебе разрешаю.
– Сударь, вы меня задушите, – сказал Генрих камердинеру.
Камердинер упал на колени, как это проделали до пего куафер и брадобрей.
– Пусть позовут капитана гвардейцев! – закричал Генрих. – Пусть немедленно позовут капитана.
