— Да, утром ко мне пришел монах с этим ужасным и радостным известием; он долго еще беседовал со мной о тебе и нашей любви.
— Ты ни в чем ему не открылась? — спросил Лоренцино.
— Открылась, но на исповеди.
— Луиза, Луиза!..
— В этом нет ничего страшного, монахом был фра Леонардо, воспитанник Савонаролы.
— Луиза, Луиза, я и самого себя боюсь… И ты виделась с отцом?
— Нет, монах сказал, что отец не хочет пока со мной видеться.
— Выходит, мне повезло больше, чем тебе: я его видел.
— Когда?
— Вчера вечером.
— Здесь, в твоем доме?
— Нет, на пороге твоего; он видел, как я входил туда, и подождал, пока я выйду.
— И ты с ним говорил?
— Да.
— Боже мой, что же он сказал?
— Он предложил мне стать твоим мужем…
— И?
— Я отказался, Луиза.
— Отказался, Лоренцо?..
— Отказался.
— Но ведь ты говоришь, что любишь меня?
— Я и отказался потому, что люблю тебя, Луиза.
— Господи Боже мой! Неужели ты останешься для меня вечной загадкой, Лоренцо? Ты отказался!..
— Да, поскольку сейчас не время. Послушай меня, Луиза… Тебя известно все, что говорится обо мне во Флоренции?
— О да! — быстро перебила его девушка. — Но, клянусь, Лоренцо, я никогда не верила ни одному дурному слову о тебе.
— Не стремись казаться сильнее, чем ты есть, Луиза: ты не единожды усомнилась.
— Так бывает, когда тебя нет рядом, Лоренцо; но как только я тебя вижу, как только слышу твой голос, как только
встречаюсь взглядом с твоими глазами, что неотрывно смотрят в мои, как в эту самую минуту, я говорю себе: весь свет может обманываться, но мой Лоренцо не обманывает меня!
— Верно, Луиза. А посему суди сама, каково мне было, видя, как мне дается сокровище, заветная цель всех моих надежд, и когда достаточно моего кивка, чтобы оно стало моим, и лишь руку надо протянуть, чтоб им завладеть, — каково мне было отказаться! Да, отказаться от того, за что в Другое время я не пожалел бы жизни!.. Ты не знаешь, Луиза, и никогда не узнаешь, сколько я выстрадал в эту ночь, сколько проглотил горьких слез, сколько затаил жестоких мук…
Бедное дитя! Да отведет Господь от твоей благословенной головки даже тень бедствий, тягот и бесчестья, которые он сосредоточил над моей!
И Лоренцино со вздохом спрятал лицо в ладони.
— Почему же ты отказался? — спросила девушка.
— Потому, — отвечал Лоренцино, порывистым движением беря ее руки и сжимая их, — потому, что мне достает сил переносить унижение, когда оно гнетет одного меня; но то, что я могу вытерпеть сам, я не допущу для той, которую люблю. Лицо моей любимой должно быть непорочным, чистым и улыбающимся; эту девственную непорочность, эту ангельскую чистоту и неизменную просветленность я нашел в тебе.
И с новым вздохом он заключил:
— Став сейчас женой Лоренцо, ты утратила бы все это.
— Но настанет такой день, правда, Лоренцо, когда больше не будет ни помех, ни тайн между нами? — робко спросила девушка. — День, когда перед лицом всех мы сможем открыто признаться, что любим друг друга?..
— О да! — воскликнул Лоренцо и, вскинув к небесам одну руку, другой прижал к сердцу свою любимую. — И я надеюсь, день этот недалек!..
— Друг мой, он будет лучшим днем моей жизни! — сказала девушка.
— И великим днем для Флоренции! — продолжал Лоренцино, впервые, может быть, давая воодушевлению увлечь себя. — Ни одна герцогиня не вступает на трон в сопровождении такого ликования и славословий, какие окружат тебя! Да не оставят меня Бог и твоя любовь, Луиза, и, клянусь тебе, действительность превзойдет все твои мечты о счастье!
— Стало быть, Лоренцо, если отец меня позовет…
