снизу.
– Осторожно, лестница.
Да уж, будьте спокойны, хватит с меня того, что я сегодня один раз уже шлепнулся. Мы снова углубились в недра барьера по крепким широким ступеням, покрытым досками.
Вдруг открылась дверь в снежной стенке, и я очутился в хозяйстве Бьоланда и Стюбберюда. Высота помещения – около двух метров, длина – четыре с половиной, ширина – два с небольшим. Пол усеян стружками, от них было как-то уютнее и теплее. На примусе стоял жестяной ящик, из него валил пар.
– Как дела?
– Хорошо. Вот, гнем полозья. Я тут прикинул, выходит, что можно уменьшить вес до двадцати двух кило.
Я не верил своим ушам. Амундсен утром по дороге сюда рассказывал мне, какие у них тяжелые сани – 75 килограммов каждые. И вот Бьоланд берется довести их до 22 килограммов, это меньше трети первоначального веса! Кругом в снежные стены вбиты крючки и вделаны полки для инструмента. Верстак Бьоланда производил внушительное впечатление, он был вырублен в снегу и покрыт досками. Такой же мощный верстак, только покороче, тянулся вдоль другой стены. Это явно рабочее место Стюбберюда. Мы не застали его, но было видно, что он занят обстругиванием ящиков для саней, чтобы сделать их полегче. Заметив готовый ящик, я наклонился и рассмотрел его поближе. На верхней стороне, где была вделана круглая алюминиевая крышка, я прочел: первоначальный вес – 9 килограммов, уменьшенный – 6 килограммов. Нетрудно было уразуметь, что значит такая экономия в весе для людей, которые готовились к дальнему переходу.
В помещении была всего одна лампа, но она давала вполне достаточно света. Мы простились с Бьоландом. Я убедился, что забота о санях отдана в надежные руки.
Мы прошли в тамбур и встретили Стюбберюда. Он наводил порядок, готовясь к празднику. Пар, который вырывался из кухни, когда отворяли двери, осел на потолке и стенах тамбура слоем инея в несколько дюймов толщиной. И теперь Стюбберюд сметал этот иней длинной метлой. Я понял, что к Иванову дню и здесь будет все сверкать.
Вошли в дом. На плите кипел и бурлил обед. Пол в кухне чисто вымыт, линолеум празднично блестит. То же и в комнате. Уборка произведена, сияет линолеум на полу, стол покрыт праздничной белой клеенкой. Воздух чист, абсолютно чист. Все койки прибраны, табуретки расставлены по местам. Сейчас в комнате никого не было.
– Вы видели только частицу наших подземных дворцов, но я хотел сначала подняться с вами на чердак, посмотреть, как там. Следуйте за мной.
Мы вышли на кухню и по прибитым к стене ступенькам поднялись к чердачному люку. Амундсен зажег электрический фонарь, и сразу стало светло. Первым делом мое внимание привлекла библиотека. Собрание книг Фрамхейма выглядело очень представительно. На трех полках – книги под номерами от 1 до 80. Рядом лежал каталог, и я заглянул в него. Литература на все вкусы. На каталоге в уголке написано: «Библиотекарь Адольф Хенрик Линдстрем». Он еще и библиотекарь? Поистине, мастер на все руки.
Длинными рядами стояли ящики с брусничным вареньем, морошкой, фруктовым соком, сливками, сахаром и пикулями. В одном углу я увидел нечто вроде фотолаборатории. Слуховое окно завешено, стоят бачки для проявления, мензурка и прочее. Ни один метр чердака не пропадал даром.
Осмотрев его, мы спустились вниз, чтобы продолжать обход. В тамбуре навстречу попался Линдстрем, он нес лед на большом подносе, очевидно, для получения воды.
Мой спутник вооружился большим, мощным фонарем, и я понял, что сейчас начнется подземное странствие. Отправной точкой стала дверь в северной стене тамбура. Через нее мы вошли в крытый ход. Темно, как в могиле… Здесь от фонаря было мало проку. Казалось, его тусклый, мертвенный свет не проникает за пределы стеклянного колпака. Я шел ощупью. Мой хозяин остановился и прочел мне доклад о блестящем порядке, которого им удалось добиться сообща. Я слушал внимательно. Того, что я успел увидеть, было вполне достаточно, чтобы я безоговорочно подтвердил этот отзыв. Однако на этом участке мне оставалось только принимать услышанное на веру, ибо в коридоре царил кромешный мрак.
Двинулись дальше, и только что выслушанный доклад о порядке на базе меня настолько успокоил, что я выпустил анорак своего спутника, за который крепко держался. И напрасно выпустил.
Миг, и я растянулся во весь рост на полу. Наступил на что-то круглое, и оно повергло меня на пол. В падении я схватил что-то руками – тоже нечто круглое – и теперь лежал, судорожно держась за таинственный предмет. Естественно, мне захотелось посмотреть, что же это может валяться на полу здесь, в этом царстве порядка. В слабом свете фонаря я разглядел… головку голландского сыра. Чтобы не нарушать порядок, я положил его на место, потом сел и глянул себе под ноги: на что я наступил? Еще один сыр. А рядом, лопни мои глаза, валялся третий представитель того же семейства. У меня начало складываться свое, особое мнение о порядке на базе, но я ничего не сказал. Интересно, почему идущий первым не споткнулся о сыр? «А, ну да, – ответил я сам себе, – просто он хорошо изучил здешние порядки».
У восточного торца дома ход хорошо освещался через врезанное в этот торец единственное окно. Я смог получше осмотреться. Прямо напротив окна, в той части барьера, которая составляла противоположную стену хода, было прорублено огромное отверстие, которое вело куда-то во мрак.
Мой спутник все здесь знал, и я мог положиться на него. Один я вряд ли решился бы туда входить. За отверстием туннель расширялся, переходя в довольно большое помещение со сводчатым потолком в толще барьера. Лопата и топор на полу, вот и все, что я тут увидел. Для чего же служит этот зал?
– А, столько снега и льда ушло на получение воды для нашего хозяйства.
Так вот он, «колодец» Линдстрема, где он все эти месяцы вырубал снег и лед для приготовления пищи, питья и умывания. В одной из стен под самым полом было небольшое отверстие, как раз впору, чтобы пролезть человеку.
– Теперь постарайтесь съежиться и следуйте за мной, мы навестим Ханссена и Вистинга.
С этими словами мой спутник змеей скользнул в отверстие. Я живо бросился на пол и полез за ним. Мне вовсе не улыбалось оставаться одному в полной темноте. На ходу я успел поймать его за штанину и не выпускал ее, пока не увидел свет впереди. Ход был настолько тесным, что нам пришлось ползти на коленях. К счастью, он оказался не длинным. Оканчивался он довольно просторным, почти квадратным помещением. Посередине стоял низкий стол, на этом столе Хельмер Ханссен собирал заново сани.
Несмотря на лампу и свечи, было довольно темно. Потом я сообразил, что виной тому, вероятно, множество темных предметов. У одной стены сложена в большие кучи меховая одежда, прикрытая сверху одеялами от падающего с потолка инея. У другой стены нагромождены сани. По соседству с входом лежала шерстяная одежда. Любой магазин в Кристиании мог бы позавидовать такому ассортименту. Анораки, свитеры, нижнее белье невероятной толщины и размеров, носки, варежки и многое другое.
Вход помещался в углу, образованном этой стеной и той, вдоль которой стояли сани. А за санями находилась завешенная дверь, из-за нее доносился странный гул. Мне очень хотелось узнать, что это за звук, но сперва я хотел послушать, о чем говорят здешние обитатели.
– Ну, как вам теперь нравится крепление, Ханссен?
– Ничего, выдержит. Во всяком случае, лучше того, что было прежде. Взгляните, как они закрепляли концы.
Я тоже наклонился, чтобы посмотреть, как выглядит крепление. Прямо скажу, увиденное меня поразило. Разве так делают? Моряк придает большое значение тому, как закреплен конец веревки, связывающей вместе те или иные части. Он знает: если концы плохо заделаны, самая тщательная вязка долго не продержится. Отсюда непременное правило – как можно лучше заделывать концы. А тут конец веревки был укреплен маленьким штифтиком вроде тех, которыми обычно прикрепляют ярлычки.
– Представляете себе, если бы мы с этим отправились к полюсу!
Эта оценка, похоже, в самой мягкой форме выражала мнение Ханссена о такой работе. Я посмотрел на новые крепления и согласился с Ханссеном, что они себя должны оправдать.
Не очень-то приятно делать такую работу при минус 26° (такую температуру показывал термометр), но Ханссен явно с этим не считался. Я слышал, что Вистинг тоже участвует в этой работе, но его что-то не было видно. Где бы он мог быть? Мой взгляд невольно обратился к занавеске; из-за нее-то как раз и доносился гул, который я слышал. Меня распирало любопытство. Наконец обсуждение вопроса о
