вокруг бумагу.
Ее драгоценные записи… были разодраны в клочья.
Сердце Кэролайн бешено заколотилось.
И тут, словно почуяв опасность, девочка открыла глаза и неуклюже встала на ноги.
— Ты, маленькая…
Кэролайн сделала к ней шаг, но ребенок прошмыгнул мимо со скоростью лисицы и, выскочив за дверь, обрел свободу.
Кэролайн с решимостью устремилась к выходу. Но не успела она взяться за ручку двери, как деревянная створка открылась, и в конюшню вошел ее муж. Маленькая разбойница, отчаянно вырываясь, висела у него под мышкой.
Кэролайн была так поражена этой встречей, что почти забыла про девочку.
Они молча уставились друг на друга. Суровое осунувшееся лицо Брента было мокрым от дождя. Кэролайн тяжело дышала. Ей было совершенно все равно, что он подумает. Записи, которые она методично собирала в течение пяти лет, были уничтожены!
Она сгорбилась и заплакала.
— Что она сделала? — тихо спросил Брент, опустив девочку на землю и взяв ее за руку. Малышка продолжала вырываться.
Кэролайн закрыла лицо руками.
— Она… она испортила мои книги, порвала мои записи… — Она резко вскинула голову. — Я хочу, чтобы она никогда больше здесь не появлялась!
Он глубоко вздохнул.
— Это невозможно.
Она удивленно уставилась на него.
— Она моя дочь, Кэролайн.
Прошло несколько секунд, прежде чем она поняла значение этих слов. Впервые в жизни Кэролайн испугалась, что сейчас упадет в обморок.
— Ч-что? — переспросила она, ухватившись за толстый деревянный шест.
Брент снова вздохнул и прижал девочку к своей ноге. Та наконец-то перестала вырываться.
— Это моя дочь. Ее зовут Розалин.
Пораженная до глубины души, Кэролайн медленно опустилась на охапку сена.
— Я тебе не верю, — прошептала она.
— Ты только взгляни на нее, Кэролайн, — попросил он. Она медленно перевела взгляд на девочку. Большие светло-карие глаза, опушенные черными ресницами, смотрели на нее с нескрываемым любопытством. Ее лицо было скорее овальным, чем квадратным, и мягче в линиях. Но, может быть, при другом освещении…
Внезапно девочка улыбнулась, и все сомнения Кэролайн разом отпали. Ее улыбка была совершенно неотличима от улыбки Брента.
Кэролайн в полном замешательстве откинула голову назад и уставилась вперед невидящим взглядом.
Воцарилась тишина. Даже дождь перестал грохотать по крыше.
Брент не знал, что сказать. Кэролайн выглядела такой несчастной! Он медленно опустился на корточки.
— Она не совсем в порядке, Кэролайн.
Она резко взглянула на него своими большими блестящими глазами, обрамленными мокрыми ресницами. Такие же мокрые волосы облепили щеки и шею. Платье облегало каждый изгиб красивого тела.
— Что с ней? — спросила она надтреснутым голосом.
Брент сел на сено, подобрав ноги и положив локти на колени. В руке он покручивал соломинку.
— Она… дикая, Неуправляемая. Кэролайн усмехнулась:
— И, видимо, незаконная.
Он прекрасно понимал, каково ей сейчас, и простил ее грубость.
— Ее мать — французская куртизанка…
— Ты шутишь?
— Нет, не шучу, Кэролайн. Ее зовут Кристин Дюмон. Она красива, с экзотической внешностью, женщина из Лиона. Ей удалось попасть в наполеоновское окружение. Она появилась на моем пороге немногим больше четырех лет назад. К одеялу была приколота записка от ее матери. Когда она попала сюда, у нее началась лихорадка. Если бы не Недда, она бы не выжила.
— Давай не будем об этом сейчас… — простонала Кэролайн.
Брент повернул голову и увидел, что она сидит совершенно неподвижная, упершись невидящими глазами в землю. Наверное, он выбрал не самое удачное время, чтобы рассказать о своем прошлом.
Отбросив соломинку, он подался назад и прошептал:
— Розалин слабоумная, Кэролайн. Ее нельзя ничему обучить. Она проводит почти все время с Неддой.
Кэролайн молчала. По правде сказать, сейчас ее не волновало темное прошлое мужа. В ее затуманенной голове билась одна-единственная мысль: мечта, которую она лелеяла годами, была разорвана в клочья и валялась на полу конюшни. И виной всему — ее новоявленная падчерица.
Слезы опять покатились ручьем по ее щекам, и она начала дрожать от холода и потрясения. Заметив это, Брент сбросил плащ и накинул его ей на плечи.
— Почему? — страдальчески спросила Кэролайн.
— Это… сложно…
— Я говорю не о тебе! — закричала она. — Я говорю о мужчинах, которые не дают женщинам пробиться к успеху!
Он смотрел на нее, как на безумную. Она быстро встала, сбросив его плащ. Он поднялся и взял ее за руку.
— Не трогай меня, — сказала она с убийственным спокойствием.
Брент убрал руку. Кажется, сейчас ему было нечего сказать.
— Моя жизнь была прекрасной до того дня, как я встретила тебя, лорд Уэймерт. Теперь все мои мечты ушли в прошлое.
— Я думаю, ты преувеличиваешь…
— Преувеличиваю? — Она отступила назад. — Ты знаешь, как трудно женщине, которая хочет заняться наукой? Нас не берут на учебу, мы не имеем возможности получить такое же образование, как мужчины. Единственное, что позволено делать дамам, вышедшим из приличных семей, это изучать грамматику и музыку с гувернантками, чтобы потом развлекать мужчин в светских салонах, писать нелепые стишки и часами бренчать на фортепьяно. — Кэролайн ткнула себя пальцем в грудь. — Господь наделил меня талантом, но у меня есть один маленький недостаток — я женщина. Мне приходилось тайком получать знания и тайком заниматься любимым делом. -
Она расправила плечи и подбоченилась. — Несколько лет назад я начала посещать занятия в Оксфордском университете. — Увидев его вытянувшееся лицо, она расхохоталась: — Да-да, мой милый муженек, я ходила в университет вместе с другими женщинами, осмелившимися заняться наукой. И знаешь, где мы сидели? — Она скрестила руки на груди, ожидая его ответа. Брент тихо сознался:
— Не имею понятия. Кэролайн горько усмехнулась:
— Нигде! Нас вообще не пускали в класс, Брент. Нам разрешили стоять в коридоре и слушать лекции — при условии, что мы не будем мешать другим, то есть мужчинам. Какая забота со стороны тех, кто пишет законы! Мы не могли задавать вопросы преподавателям, не могли писать контрольные, не могли сидеть в удобных креслах. Нам разрешалось только слушать и быть невидимыми.
Она остановила свою тираду и вытерла щеки пальцами. Но это движение было бесполезным, ибо, когда она взглянула на порванную бумагу, ее глаза опять налились слезами.
— Я вела эти записи целых пять лет! — выдохнула она, указывая на клочки. — Вот все, что осталось от моих тетрадей, которые я исписывала, сидя на корточках в коридорах Оксфордского университета, пытаясь
