– Я ухожу, дорогая. У вас есть прекрасная возможность поговорить с Дэвидом. Помните одно: вы с мистером Эшлен дом созданы друг для друга. Я и Сэм в этом уверены.
Эмили улыбнулась, провожая Маргарет.
– Вы оба такие милые, но что разбито, то не склеишь, Маргарет.
– Глупости! Мистер Хьюстон намекнул, что может лично вмешаться. Вы ведь не хотите, чтобы ваш брак был восстановлен президентским указом, не так ли, дорогая?
– Вы такая насмешница, – рассмеялась Эмили. Маргарет завязала ленты шляпки, поцеловала Эмили в щеку и попрощалась.
– С Днем святого Валентина, дорогая, – сказал вернувшийся Дэвид.
Держа на руках дочку, Эмили рассматривала странный предмет мебели, который он привез. Это напоминало скамейку на полозьях со спинкой из спиц, как у качалки. Но половина сиденья также была огорожена спицами, образуя нечто наподобие кроватки.
– «Мамина качалка», – объяснил Дэвид. – Последний крик моды для мамаш, дорогая. Ты садишься сюда, а ребенка кладешь вот в эту колыбельку.
Эмили села, как он показал.
– Какая у Камиллы хорошенькая подушечка в виде сердца, – заметил Дэвид. – Кто вышил ее имя?
– Маргарет Хьюстон сегодня подарила эту подушку, – ответила Эмили.
Дэвид взял Камми и положил ее в огороженную часть качалки.
– О, смотри, она открыла свои чудесные глазки! Добрый день, маленькая кузина! А теперь, Эмили, раскачивайся. Твой младенец засыпает, а ты можешь свободно вязать, или что там еще делают женщины, пока их дети спят.
Эмили развеселилась:
– Спасибо, Дэвид. Это очень остроумно. Твое письмо было довольно коротким. Расскажи, что привело тебя в Хьюстон?
– Дела. Надо кое-что приобрести для весеннего сева.
Но в основном ты. Я волнуюсь, как ты здесь одна.
– Я не одна, у меня есть Холли и Джейкоб, – возразила Эмили. – Сейчас я послала их за покупками. Они взяли с собой маленького Джейкоба.
– Это еще одно дело, которое я должен с тобой обсудить, – сурово продолжал Дэвид. – Пять человек в этом крохотном домике…
– Он вовсе не крохотный! – перебила Эмили. – Здесь две большие спальни, по одной на семью. Мы очень хорошо здесь устроились.
Дэвид покраснел.
– Прости меня, Эмили. Я не хотел быть грубым. Но я буду рад купить тебе просторный дом. Дядя хочет, чтобы у тебя было все, что ты пожелаешь. Он очень тревожится о тебе.
В глазах Эмили зажглась надежда.
– Он говорил тебе, что тревожится?
– Ему и не надо говорить.
Она пожала плечами. Воцарилось неловкое молчание. Потом Дэвид откашлялся и спросил:
– Банк сообщил тебе о кредите, который я открыл на твое имя?
– Да. Ты очень щедр. Не думаю, что мне понадобится так много денег.
– Ну, дорогая, боюсь, что мне придется проявить твердость. У тебя должно быть все, что нужно, понимаешь? Все предметы роскоши, пока… Пока ты не вернешься домой к дяде. Ты ведь не навсегда покинула его.
Эмили перестала раскачиваться и посмотрела на Дэвида в упор.
– Эдгар что-нибудь говорил обо мне? Что он скучает, хочет, чтобы я вернулась? Хоть что-нибудь…
– Нет, дорогая. – Дэвид тяжело вздохнул. – Но это написано у него на лице, Эмили. Вернись домой, дорогая, ты нужна ему. Эдгар в этот холод на целые дни уезжает верхом, когда не пьян, и почти ни с кем не разговаривает.
У Эмили при этих словах сжалось сердце, и она сдавленным голосом произнесла:
– Не могу, Дэвид. Я не доверяю ему. Мне теперь надо думать о ребенке.
И оба посмотрели на безмятежно спящую Камиллу.
– Да, ты права, дорогая. Но неужели надежды на примирение нет?
– Дэвид, наверное, только надежда и есть. Расскажи мне о твоем дяде и Оливии. Что сделала его первая жена с вами со всеми? Эдгар замкнулся в прошлом, Мария чувствует себя отчаянно неуверенно, ты говоришь, что никогда не женишься. И Аарон… – Голос ее сорвался.
Дэвид посмотрел на Эмили с сочувствием.
– Не надо, дорогая, не будем вспоминать этого негодяя. Ты только причинишь себе ненужные страдания.
