семейств нашей страны, сэр. Почему вы избрали скромную карьеру секретаря?
Разумеется, все вокруг знали, что отец отрекся от него, лишив наследства. Так что даже благородное право выбора оказалось не про него. Марсден просто вынужден был работать.
– Праздная жизнь не для меня, – сообщил он, разглядывая собственные руки. Ухоженные руки, вот только на правой ладони виднелось пятнышко – очевидно, чернильный след.
Лиззи вонзила в Марсдена нож, оставалось лишь его повернуть.
– Но ведь есть множество достойных способов времяпрепровождения, не работая по найму. Вы могли бы посвятить себя искусству, литературе, наукам. Могли бы возглавить благотворительные общества – они бы много выиграли, имея такого организатора, как вы. Могли бы стать членом парламента.
– Увы, эти благородные занятия не приносят ни гроша, – ответил Марсден. – Уверен, вам, как и мне, было бы мучительно строить жизненные планы, не имея в кармане ни пенни.
О, эти муки Лиззи уже познала.
В случае смерти отца дом достанется старшему брату. Отец никогда не мог похвастать богатством. А мать, уверенная в том, что Лиззи удачно выйдет замуж, растратила почти все, что получила в приданое, на двух сыновей. Если Лиззи кончит старой девой, ей придется изобретать чудеса экономии. Она гнала от себя эту мысль, но вдруг ужасная перспектива замаячила в смутном отдалении, становясь реальнее год от года.
Но естественно, Марсдену она в этом ни за что не признается.
– Нет. Боюсь, вы одиноки в своих опасениях. Бедность – ваш удел, сэр, а не мой.
Марсден посмотрел на Лиззи, и она поразилась суровости его взгляда.
– Ах, мисс Бесслер! – сказал Марсден почти весело. – Ваша жестокость способна разбить любое сердце, менее крепкое, чем мое.
Сцена в точности напоминала картину предыдущего вечера. Из-за поворота показался огромный черный экипаж, его колокольчик нежно позвякивал в неподвижном вечернем воздухе. Подъездная аллея тонула в золотистом сиянии, пробивающемся сквозь малиновые и пурпурные закатные облака. С запяток соскочили два рослых лакея.
Но на сей раз сам мистер Сомерсет вышел встретить прибывших – двух джентльменов и одну леди. Новость, что эта леди вскоре станет миссис Сомерсет, уже успела облететь поместье. Горничные предвкушали пышную свадебную церемонию. Миссис Бойс недовольно морщилась при мысли, что в ближайшем будущем дом наводнят непоседливые дети.
С террасы Верити наблюдала, как молодая леди выходит из кареты. Очень высокая, очень красивая, модно одетая. Яркая и темноволосая, как и мистер Сомерсет.
Их взаимная привязанность бросалась в глаза. Когда они приветствовали друг друга, их руки оставались сцепленными на миг больше, чем нужно, даже для четы помолвленных. Потом они рука об руку направились к дому – прекрасная пара, просто дух захватывало. Склонив головы, они тихо переговаривались, всецело поглощенные друг другом.
Верити подавила желание схватить сигарету. Это просто недоразумение, что он до сих пор не женат. Ему нужны наследники, а Фэрли-Парк нуждается в хозяйке. Он поступает именно так, как должен.
Хозяин и его гости вошли в дом. Слуги унесли багаж, экипаж уехал. Верити задумчиво смотрела на опустевшую подъездную аллею.
Стюарт двигался вперед. А она, Верити, была обломком прошлого, ископаемым, мухой в курке янтаря, которой неведомо, что прошли миллионы лет и мир изменился до неузнаваемости.
Теперь у нее нет выбора. Она уйдет.
Обед от начала до конца был сущим мучением.
Неизвестно почему, но приготовленная мадам Дюран еда странно действовала на Стюарта – вопреки всем законам логики. Гостям ее блюда пришлись по вкусу – Марсден был вообще в восторге. А Стюарт сидел как на вулкане, и с каждым проглоченным кусочком что-то обрывалось в его душе.
Сегодня он не мог встать и уйти, как прошлым вечером, не мог приказать лакею унести блюда – он был не один за столом. Старался есть как можно меньше. Но крошечная молния все равно разит, как молния, и даже малый огонек способен обжечь.
Иногда он даже не понимал, что ест – каково на вкус падение с утеса? Он просто ел, и все его существо содрогалось от страха и отвращения, не желая подчиниться, но не в силах помешать этому яростному пробуждению чувств.
Ее стряпня производила в нем странный эффект. Он не мог не думать о женщине на кухне, которая обладала могучей колдовской силой. Прибегала ли она к искусству алхимии, чтобы выделить чистый элемент любовной тоски, чтобы пропитать им свои блюда? Или взяла неразбавленное желание и замаскировала его безобидным на вид карамельным кремом?
– В Париже о ней отзываются как о богине, – благоговейным тоном сообщил Марсден.
Нет, не богиня, а колдунья, исповедующая черную магию. Она обволакивала его радостями, которые он считал недостойными и невозможными. Заставляла забыть, что он респектабельный мужчина средних лет, который вот-вот станет еще респектабельней, когда женится и взойдет новой звездой на политическом небосклоне.
Стюарт был раздражен, не в силах объяснить, что с ним происходит. Раньше, когда он ел, еда была всего лишь едой. А кухарка – кухаркой.
Глава 7
Почувствовав сильный голод, Верити перепугалась не на шутку.
Вот уже несколько недель у нее не было аппетита. Сегодня за целый день она не съела ни крошки. И вдруг сейчас поняла, что просто умирает с голоду.
Вместе с голодом проснулись старые страхи – умереть в сточной канаве, попасть в работный дом, стать одной из тех женщин с нарумяненными щеками и цепким взглядом, которые посылают воздушные поцелуи проходящим мимо мужчинам, а потом ведут их наверх, в свои убогие комнатенки.
Верити не догадалась купить что-нибудь съестное на обратном пути в гостиницу. От хозяина помощи ждать не стоило. Он и без того был возмущен ее поздним возвращением, уже успел закрыть дверь на засов – у него респектабельное заведение. «Никому не позволено уходить и приходить среди ночи», – ворчал он.
Потом включился голос разума, и мрачная хватка голода ослабела, уступив место другому страху, от которого тряслись поджилки и сладко замирало сердце: Верити панически боялась Стюарта Сомерсета.
Разумеется, думать о нем было намного приятней: ей вспоминались обрывки разговоров, едкие комментарии Берти и долгие минуты эйфории, когда щеки вспыхивали жарким румянцем.
Теперь, когда Верити сознательно принялась размышлять о Стюарте Сомерсете, оказалось, что она знает о нем довольно много, от Берти и из сплетен, которых наслушалась еще до того, как стала любовницей Берти. Мать мистера Сомерсета работала в мастерской известнейшей в Манчестере модистки. Весной тысяча восемьсот пятьдесят четвертого года сэр Фрэнсис вызвал эту самую модистку в Фэрли-Парк в отчаянной попытке развлечь жену, которая отказывалась вставать с постели уже три месяца кряду после того, как получила увечье. Модистка привезла с собой дюжины рулонов лучших тканей и двух искуснейших швей.
Леди Констанс было не так легко уговорить встать с одра болезни, но вот Нельду Лэм долго уговаривать не пришлось. Через десять лет, когда леди Констанс уже не было в живых, Нельда Лэм вернулась в Фэрли-Парк и привезла с собой прискорбный результат предыдущего визита, а именно девятилетнего мальчугана, точную копию сэра Фрэнсиса.
Мачьчик, хоть и явился из трущоб, быстро привык к жизни в имении. Сэр Фрэнсис недоверчиво хмурил брови, когда отправлял его в Регби, одну из девяти лучших частных школ, занесенных в «Акт о частных школах» от 1868 года. Но мальчик отца не разочаровал. Он демонстрировал блестящие успехи во всем, за что брался, спокойно и уверенно превосходя брата, который был одаренным атлетом и далеко не последним в науках.
«Он словно автомат», – часто повторял Берти. Заводной механизм, который только и умеет, что маршировать в одном-единственном направлении – вперед, к успеху и новым сияющим вершинам.
«Зануда. Сухарь. Моралист. Не сумел бы повеселиться, явись к нему счастливый случай собственной персоной под кремом-англез и вцепись в лацкан его сюртука».
Берти отпускал колкости в адрес брата, а Верити потешалась над его словами. Был чудесный летний день, год назад. Они с Берти устроили отличный пикник, обедали под открытым небом, лишь чуть-чуть уступающим в своей невероятной голубизне ее глазам – по словам Берти, с облаками такой первозданной мягкости, что они казались перышками из перины самого Бога.
«Думаю, что по сравнению с вами кто угодно покажется занудой, сухарем и моралистом», – ответила она Берти, влюбленная дурочка. Берти, с его жаждой удовольствий, приятной наружностью и уверенной манерой справляться сответственностью, возложенной на него в столь юном возрасте, в то время владел ее сердцем.
Так вот, в этой скачке Берти отстал на целый корпус, а Стюарт Сомерсет оказался вовсе не занудой, сухарем или моралистом. Нет, он был героем, скромным, проницательным, безупречного поведения и – щеки Верити вновь зарделись – вполовину не столь стыдливым, как расписывал ей Берти.
«Если это необходимо.
Не хотите ли проверить?»
Почему она так громко – было слышно на три улицы – назвала гостиницу?
Потому что хотела его. Верити ясно видела признаки надвигающейся грозы: трепет, страстная тоска, взбудораженные надежды.
Как будто личный опыт не отучил ее возлагать все надежды на мужчину! Ей стало грезиться – тут еще и голод поспособствовал, – что в дверях ее комнаты стоит мистер Сомерсет, а перед ним в воздухе волшебным
