теперь чувствовала лишь благодарность. Она решила стать ему образцовой женой, сделать его счастливым. У него не будет повода сожалеть о своем выборе!
– Вам нехорошо, мисс Бесслер?
Лиззи вздрогнула, услышав за спиной голос Марсдена. Он стоял в нескольких футах от нее с озабоченным видом.
– Вы шли и вдруг остановились, а теперь стоите, не двигаясь с места.
Долго ли он за ней наблюдал? Неужели шел за ней от самого дома? И почему она задрожала от сладостного волнения, как только поняла, что он здесь?
– Напротив, как нельзя лучше, благодарю, – холодно ответила она.
Прошлым вечером, за обедом и после, он вел себя безукоризненно. Марсден, стоило ему захотеть, умел быть совершенно очаровательным гостем, что заставляло Лиззи еще больше ненавидеть его за намеренную провокацию в поезде.
– Как я понимаю, вы можете принимать поздравления, даже если официальное сообщение появится в газетах только через несколько дней, – продолжал он.
– А вам теперь не нужно ломать голову, почему я все еще не замужем, несмотря на мои исключительные достоинства, – заявила она.
Лиззи снова зашагала в направлении дома, потому что леди не стала бы останавливаться, чтобы поговорить с джентльменом. Марсден не отставал ни на шаг.
– Не правда ли, сегодня чудесная погода?
– В самом деле, – отозвалась она.
– Обед вчера был потрясающий. Никогда не ел ничего вкуснее.
– Совершенно с вами согласна.
– Как говорят, мадам Дюран тоже восхитительна.
В его голосе зазвучали похотливые нотки. Лиззи взглянула на него – снова эта гадкая улыбка!
Ну уж с нее хватит! Через несколько недель она станет миссис Сомерсет. Не обязана она терпеть наглость простого секретаря. Лиззи остановилась.
– Мистер Марсден, мне крайне неуютно, когда вы смотрите на меня подобным образом. Была бы крайне признательна, если бы это прекратилось.
Он принял невозмутимый вид. Глаза у него были серые, точно кашемировый шарф, которым он обмотал шею – еще одна примета его тщеславия. Лиззи нисколько не удивилась бы, узнав, что Марсден носит вкладыши в ботинках, чтобы казаться выше ростом – не ниже ее пяти футов десяти дюймов.
– Простите. Неужели так заметно? – ответил он с искренним удивлением. – Значит, вы заметили, что я не могу оторвать от вас взгляда.
Его признание отозвалось в ней странной, пугающей дрожью.
– Буду признательна, если вы все-таки попытаетесь, поскольку для нас обоих будет лучше, если мы останемся в хороших отношениях – ради мистера Сомерсета, – заявила она высокомерно.
– Возможно, необходимость соблюдать приличия для нас с вами отпадет сама собой, – возразил Марсден. – Я еще не решил, стоит ли мне допускать, чтобы мистер Сомерсет женился на женщине с вашими… необычными пристрастиями. У меня еще есть несколько дней, чтобы принять решение.
– Прошу прощения? – вскричала Лиззи.
Но ее возмущение было не совсем искренним. Скорее она была – охвачена страхом. Неужели он знает про Генри? Иначе почему заговорил о «необычных пристрастиях»? Она старательно избегала этого термина, потому что считала его применимым только к суфражисткам, «синим чулкам» и женщинам, так или иначе не приемлемым в высших сферах общества.
Если Марсден сообщит Стюарту о ее прошлом, кто поручится, что он не сочтет также своей обязанностью сообщить и всем остальным? Если их с Генри отношения станут достоянием общества, ей останется только удалиться в убогий домишко на вересковой пустоши и прожить там остаток жизни в позорном изгнании.
– Париж. Дом мадам Белло. Красная комната с зеркалами, – сказал Марсден.
Лиззи уставилась на него, ничего не понимая. Потом до нее дошло.
– Отрицайте же, – подсказал Марсден. – Посмейтесь надо мной и скажите, что это просто игра моего грязного воображения. Что вы никогда – ни за что! – не делали ничего подобного. Даже не подозревали, что такое существует! Отвратительно!
– Ох, прошу вас. – У Лиззи даже голова закружилась от облегчения. То, что видел Марсден, было сущей ерундой. Они со Стюартом могли бы весело посмеяться вместе, узнай он о том случае! – Не будем шокировать благоразумие мистера Сомерсета. Неужели вы думаете, что он сильно расстроится из-за того, что я однажды позволила этой неразборчивой француженке себя поцеловать? Уверяю вас, вещи куда хуже случаются в лучших школах на европейском континенте.
– Полагаю, он бы расстроился, если бы невеста предпочла ему его собственного повара.
– Чего решительно не может быть, иначе я бы азартно предавалась школьным шалостям. А мадам Белло просто повезло застать меня в минуту крайней скуки. Поверьте, когда она сбросила платье и нагнулась ко мне поверх своей позолоченной кровати, у меня не возникло ни малейшего намерения доставить ей удовольствие.
Мистер Марсден смотрел на Лиззи долгим взглядом, словно пытаясь убедиться, говорит ли она правду, как будто правда имела большое значение лично для него.
– Очень хорошо, – сказал он наконец, – что ее муж вошел минуту спустя.
– Действительно хорошо.
– Я всегда восхищался искусным представлением, которое вы устроили, держа ее за руку и вытирая ей пот со лба. Вы сообщили мужу, что она надышалась какой-то отравы.
Это и было представлением, могла бы сказать Лиззи самой себе.
– Развратная парочка, – сказала она. – Мадам прикинулась шокированной, нырнула под одеяло, бросая на меня умоляющие взгляды. И я не уверена, что приход мужа был случайным.
Мистер Марсден сдавленно фыркнул, внезапно развеселившись. Его искренняя веселость удивила Лиззи – никогда раньше она не видела, чтобы Марсден радовался простодушно, как ребенок.
– Какая жалость, право же, что ваши наклонности в духе Сафо, – заявил он. – Просто обожаю хорошую мелодраму.
– Поищите ее в другом месте, сэр, – ответила она. – А теперь, если вам больше нечем меня шантажировать, мне мора. Приятного дня.
Марсден кивнул:
– Увидимся на похоронах, мисс Бесслер.
Лиззи пошла прочь. Но, поднимаясь по ступенькам лестницы, ведущей к дому, она оглянулась. Марсден стоял там, где они расстались, и наблюдал за ней. Утренний ветерок играл концом его шарфа.
– Я вас искал, – сказал Стюарт Лиззи, возвращающейся в дом со стороны реки.
Он хотел извиниться. Невеста впервые посетила его дом, а он едва справлялся с ролью хозяина и будущего супруга. Целый вечер Стюарт находился под впечатлением обеда – и добрую часть ночи. Поэтому все, на что он был способен, это притвориться, что слушает беседу Марсдена с мистером Бесслером, и время от времени кивать в наиболее подходящих местах.
– Я долго гуляла, – ответила Лиззи, похоже, совсем не замечая его рассеянности. Обернувшись назад, она обвела взглядом широкую аллею, что вела к кованым воротам, закрывающим выход к реке, и сады по обе стороны аллеи. – Фэрли-Парк просто прекрасен.
– Вы могли бы поселиться здесь?
– Запросто. Я уже полюбила это место.
– Рад слышать, – сказал Стюарт. – Знаю, вы мечтали о более величественном доме.
– О нет! Прошу вас, Стюарт, не напоминайте, какой заносчивой я когда-то была. Я очень стыжусь собственного тщеславия.
Он улыбнулся:
– Вами двигало не тщеславие, а честолюбие. Все-таки я кое-что знаю о честолюбии.
– Сэр? – позвал кто-то.
Стюарт обернулся. Перед ним стояла экономка.
– Да, миссис Бойс?
Миссис Бойс подала ему конверт из коричневой бумаги.
– Сэр, это нашли горничные. Мы решили, что вам необходимо взглянуть.
«Похоронить вместе со мной», – было написано на конверте. Старательный, официальный почерк Берти, который Стюарт знал с тех времен, как они писали друг другу почти ежедневно, пока в течение последних лет в Хэрроу почерк брата не изменился, превратившись в свободный курсив с множеством завитушек.
– И где же горничные это нашли?
– В альбоме с эскизами мистера Бертрама, – ответила миссис Бойс. Экономка спросила Стюарта, что делать с многочисленными альбомами Берти, и он велел их куда-нибудь убрать. – Я велела проложить эскизы салфетками, и в одном из ранних альбомов горничные наткнулись на этот конверт. Следует ли распорядиться, чтобы его положили в гроб?
Конверт был легким и незапечатанным – вероятно, при жизни Берти никто не совал нос в его альбомы, кроме самого хозяина. Стюарт вытряхнул на ладонь содержимое конверта.
Две фотографии. Первая была семейным портретом – Берти и его родители. Берти, примерно пяти-шести лет, маленький, светловолосый, стоял возле матери, которая держала его за руку.
На второй были два мальчика. Один из них Берти, второй… Стюарт не сразу сообразил, что вторым мальчиком был он сам. Они сидели на каменной скамье, с напряженными, серьезными лицами – нужно ведь сидеть совершенно неподвижно, иначе фотография выйдет смазанной.
Вот так они сидели, взявшись за руки. Почему-то это зрелище поразило Стюарта. Он быстро убрал снимок обратно в конверт.
«Похоронить вместе со мной».
Он отдал конверт экономке:
– Да, пусть его положат в гроб.
