— Доктор, — прервал его человек, сидящий в инвалидном кресле, печально качая головой. — Бренди, жидкие мази. Расслабленные мышцы, напряженные мышцы! Какое все это имеет значение, если я больше никогда не смогу ходить?
— Не падайте духом, сенатор! — подбадривал его доктор.
Сабрина, глядя на этого старого человека, чьи щеки украшали пышные седые бакенбарды, никак не могла понять, то ли он действительно совсем выжил из ума, то ли только притворяется. И почему своим доктором сенатор выбрал именно этого? «Возможно, потому, что такой не станет задавать слишком много вопросов», — подумала девушка. Поначалу она была крайне поражена тем, что сенатор не вызвал полицию сразу же. Хотя потом, подумав, Сабрина пришла к выводу, что, в чем бы он ни обвинил их, ему могли быть представлены встречные обвинения.
Этот ужасный человек по-прежнему пристально смотрел на нее. На губах его играла улыбка, нет, не улыбка, а, скорее, усмешка, холодная, злая. От такой усмешки мороз пробежал • по коже. Он словно бы предостерегал ее, угрожал и обещал: «Я непременно отомщу! Найду способ, выберу самое подходящее время. Вот уж в чем, милочка, можешь не сомневаться! У меня хватит сил, вот увидишь!»
Сабрина решила никак не реагировать на его язвительную усмешку. Возможно, если бы в комнате не было доктора, она бы просто рассмеялась ему в лицо и ответила колкостью. Ты не сможешь причинить мне боль, старый глупец, сказала бы она. Не сможешь! Скайлар нашла способ остановить тебя, едва ты попытался!
Он был довольно красив, всегда уверен в себе. Голос — продуманно тихий, размеренный. Избиратели знали его как доброго человека, щедрого дарителя, состоящего во многих благотворительных организациях, и сильного политического деятеля, всегда готового отстаивать интересы тех, кто голосовал за него.
Откуда им было знать, каким беспринципным, жестоким, не останавливающимся ни перед чем человеком он мог быть, когда дело касалось его собственных интересов? Способным даже убить…
Сабрина протянула бренди, как велел доктор, глядя сенатору прямо в глаза. Девушка поспешно убрала руку, не позволив его пальцам дотронуться до нее. Она надеялась, что Бог простит ее молитвы о том, чтобы этот человек остался калекой на всю жизнь, а после смерти отправился прямиком в ад. И Бог простит ее за желание отравить этого негодяя. Эта мысль возникла у нее сразу после его падения. Однако Скайлар отговорила ее, и не из страха предстать перед судом или взойти за это на эшафот. Скайлар беспокоилась лишь об их душах. «Нет, Боже мой, так нельзя, — говорила она. — Неужели ты не понимаешь, мы не можем уподобляться этому чудовищу? Мы должны найти другой способ отомстить ему, при жизни».
Доктор отошел к столу разбирать полотенца и растирания.
— Начнем процедуры прямо сейчас! — радостно сообщил он. Сенатор продолжал насмешливо смотреть на Сабрину, играя бокалом с бренди.
— Ты очень добрая девочка, Сабрина! — с издевкой проговорил он. — Единственное утешение в моем горе!
— Чтоб ты сдох! — тихо, почти шепотом произнесла она.
— О нет, милочка, я проживу жизнь другую, — пообещал сенатор. — И хорошенько позабочусь о тебе, сладкая моя. Уж будь уверена, позабочусь. На мои плечи возложена ответственность за тебя. Ах, что за сладкое бремя!
— Ты больше никогда не сможешь прикоснуться ко мне, негодяй!
— Господь да поможет страждущим.
— О да, несомненно, поможет!
Сенатор в ответ громко расхохотался. Доктор с недоумением взглянул на него.
— Ах, доктор! Сабрина и вправду свет моей жизни! — пояснил он.
Доктор понимающе кивнул и снова вернулся к своей работе. А сенатор двинул коляску ближе к девушке, но та поспешно отступила на шаг назад. Улыбка на его лице, многих вводившая в заблуждение, сменилась выражением неприкрытой злобы.
— А что до другой… — тихо проговорил он. — Можешь не сомневаться, она свое получит. Думаете, вы такие сообразительные? Вздорные девчонки! Полагаете, будто свободны? А вот и нет. Считай, она уже покойница! К твоим словам никто не прислушается, что бы ты ни говорила, и не имеет никакого значения, что ты была там…
Сабрина отступила еще на шаг.
— Доктор! Оставляю вас с пациентом, не хочу мешать, — громко проговорила она. С минуту она пристально смотрела на сенатора, а потом произнесла, понизив голос: — Вам никогда не найти ее.
Сабрина повернулась и вышла из комнаты.
Сенатор посмотрел ей вслед. Краска бессильной ярости заливала его лицо, но как только девушка закрыла за собой дверь, он начал хохотать и опустил взгляд вниз, на свои ноги.
Господи, благослови Америку!
Ступни уже слегка дергались, он мог даже капельку пошевелить ими. Пройдет совсем немного времени, дней, может быть, недель…
Он будет снова ходить. Но пока об этом никто не знает. Ни одна живая душа. Скорее всего Сабрина и будет первой, с кем он разделит радость своего выздоровления.
Когда она захочет убежать.
А он бросится за ней вдогонку.
Поленья жарко потрескивали в камине. Воспоминания, казалось, не хотели отпускать Ястреба.
Когда отец приехал за матерью, она взяла себе христианское имя Кэтрин. Она была молода и по-прежнему хороша собой, многие воины хотели сделать ее своей, но она предпочла остаться со своим отцом. Ястреб понимал: она ждала. Ждала, когда ее храбрый белый воин вернется за ней, жила ради своего сына и надеялась, что когда-нибудь этот день наступит. Она всегда поддерживала Ястреба, а он платил ей безграничной любовью. Но вот пришел день, и она начала отдаляться, хотя едва ли ее можно было упрекнуть в этом, ведь мальчик уже достаточно повзрослел, чтобы начать принимать решения самому…
Белый мужчина дал христианское имя и ему. Теперь его следовало называть Эндрю Дэвид Даглас. Белый человек не пытался повлиять на него. Он просто пришел и сказал, что всегда будет любить его, всегда будет рад видеть в своем доме. Ястреб не знал, как следует поступить, что ответить на предложение белого незнакомца. Но Длинный-Как-Миля напомнил о посетившем Ястреба видении, о том, что он должен научиться понимать многие языки.
И дед, и мать умоляли его не отказывать Дэвиду Дагласу. Однажды Ястреб сидел рядом с дедом. Сомнения не давали ему покоя. Нужно было принять какое- то решение.
— Дэвид Даглас — вождь в своих владениях, белые люди называют его лордом. В Шотландии он человек, окруженный почестями, каких прежде удостаивался его отец.
— Но кто мы такие по сравнению с Шотландией? Американцы постоянно вторгаются на наши земли!
Дед улыбнулся, качая мудрой седой головой.
— Он пришел сюда как воин, желая добиться цели, которую себе поставил. Возможно, в его жилах течет кровь кочевника. Он много читал об огромных прериях, поросших высокой сочной травой, раскинувшихся без конца и края, читал о людях, которые живут другой жизнью. Он приехал сюда увидеть все это. Мы захватили его в плен, но не убили. Даже перед лицом смерти он держался с нами скорее как друг, который хотел узнать нас, чем как враг, способный только ненавидеть. Он старался приобрести знания и мудрость. Не к этому ли стремимся и мы? Он хотел изучить нашу религию, образ жизни, традиции.
— Но он покинул нас.
— Его отец и брат умерли, а белая жена была очень больна. Он любил обеих своих жен, но должен был выполнить свой долг по отношению к женщине, которую взял в жены первой. А потом вернулся сюда. Хоть место его в других землях, сердце — здесь. Теперь он поручил другим позаботиться о титуле и владениях, которые со временем отойдут его старшему сыну по законам, принятым в мире белых людей, и привез своего сына, твоего брата, сюда, к реке, где живем и мы. Он хорошо знает твой мир и расплатился за это знание кровью. Сначала он был нашим пленником, потом породнился с нами. — Дед глубоко вздохнул, затем продолжил, глядя на Ястреба: — Придет день, и на эти земли потянутся широким потоком белые люди. Видение это посетило меня много лет назад.
— Но белые люди уже пришли сюда!
Дед поднял руку, призывая выслушать.
— Тот поток еще предстоит увидеть! Но прежде будет кровь, много крови. Прерия пропитается кровью, нашей кровью, но остановить белых людей мы не сможем, а потому кто-то должен стать им другом. Кто-то должен бороться. Кто-то должен умереть. А кто-то должен жить. Иначе окажется, что жизни наши были отданы напрасно. Ты понимаешь меня?
— Я понимаю лишь то, что должен бороться!
— Самая трудная та война, которую мы ведем сами с собой. Ответь мне, Ястреб, когда у индейца племени сиу есть две лошади, а у его соседа нет ни одной, что должен он сделать?
Грозный Ястреб нахмурился.
— Отдать соседу вторую лошадь. Мы всегда должны помогать друг другу, должны быть щедрыми. Этому нас учат с рождения…
— Тогда ты должен быть щедрым с мужчиной, который является твоим отцом. Ты всегда будешь одним из сиу. Но и белым будешь всегда. Не думай только о себе. Ты должен поделиться любовью с матерью, своими людьми и со своим белым отцом.
Слова деда запали юноше глубоко в душу, впрочем, как и видение и слова святого человека.
Но в конце концов главной причиной, почему он дал согласие отправиться с лордом Дэвидом Дагласом, стало то, что Звонкий Жаворонок — Кэтрин — тяжело заболела. Она таяла буквально на глазах, ей было уже не под силу сшивать шкуры бизонов для вигвама, шить одежду или даже меховые сумки. Зимой, когда ветер задувал дым в вигвам, она задыхалась. А не дай Бог, на деревню нападут белые, кроу или другие враги, убежать по холоду и снегу она бы не смогла. Ей нужен был покой и уход, которые лорд Даглас страстно хотел дать. Как бы недоверчиво Ястреб ни относился к Дэвиду, он не мог не замечать,
