взысканиям предпочитал заключение и длительные посты. Но гордость ее, вернее, то немногое, что у нее осталось от гордости, бывала уязвлена всякий раз, когда кто-либо намекал на ее худобу. Впрочем, теперь, когда ей предстоит бороться за жизнь, вряд ли стоит надеяться, что фигура ее изменится к лучшему. И дело не только в том, что сытные трапезы станут для нее редкостью, но, главное, в ее положении нельзя ставить сытость выше собственной безопасности и безопасности тех невинных созданий, которых она стремилась защитить.
Едва только Кирсти собралась с духом, готовясь предстать перед сэром Пейтоном, как Крошка Элис мягким, но твердым движением втолкнула ее в большой зал и повела прямехонько к сэру Пейтону. Он встал, слегка поклонился, и Кирсти не заметила, как оказалась сидящей рядом с ним. Крошка Элис, поставив на стол перед ней изрядное количество еды, удалилась. Кирсти была ошеломлена той скоростью, с какой подготовка к этому важному свиданию перешла в само свидание.
Она отпила эля и принялась осторожно изучать сэра Пейтона. Разговоров об этом человеке ей довелось слышать немало, и пару раз она даже видела его мельком. Сегодня ночью Кирсти следовала за ним по темным улицам к месту его ночного свидания, но возможность как следует его разглядеть представилась только сейчас. Глядя, с какой небрежной грацией он развалился в огромном кресле резного дуба, она поняла, почему женщины вздыхают по нему.
Он был грациозен и элегантен, от кончиков изящных рук с длинными пальцами до носков дорогих сапог. Одет он был как придворный, английский или французский джентльмен, но без тех излишеств, к которым питают пристрастие щеголи. Камзол не слишком короток, носки сапог не чрезмерно остры, цвета – темно-зеленый и черный – неяркие и хорошо сочетались. Костюм сидел на нем безукоризненно. Пейтон не был чрезмерно высок. Но внешность не оставила бы равнодушной ни одну девушку. Грацией, подтянутостью и силой он напоминал хорошо откормленное животное. «Скорее, хищника», – поправила себя Кирсти, припомнив, что он слыл распутником.
У него было красивое, мужественное лицо. Чуть припухлый рот. Кирсти усилием воли отвела взгляд от его соблазнительных губ. Золотисто-карие глаза с изумрудно-зелеными искорками, казалось, созданы для того, чтобы ловить и удерживать женские взгляды. Красиво посаженные под изящными дугами каштановых бровей, обрамленные густыми ресницами, эти глаза, несомненно, были оружием соблазнителя. Густые рыжевато- золотистые волосы, аккуратно зачесанные назад, казались такими мягкими, что Кирсти захотелось к ним прикоснуться. Не без разочарования она вынуждена была признать, что его вошедшая в поговорку распущенность скорее всего объяснялась не столько бессердечием соблазнителя, сколько тем, что он охотно брал то, что ему предлагали.
– Итак, миледи, – заговорил Пейтон, – теперь вы можете сообщить мне, что именно заставило вас искать моей помощи?
Он молча ждал, пока она прожует хлеб. Внешность этой девушки невольно наводила на мысль, что ее прозвище Тень дано ей было не только из-за сверхъестественной ловкости, с какой она превращалась в тень. Густые блестящие черные как вороново крыло и еще влажные после мытья волосы были заплетены в нетугую косу, которая спускалась до узких бедер. Серые глаза, чуть раскосые, но не узкие, опушенные длинными густыми черными ресницами, то и дело меняли цвет, черные брови вразлет слегка поднимались к вискам, точно следуя необычному разрезу глаз. Ни пятнышка не виднелось на светлой молочно-белой коже. В чертах, которыми природа наградила ее лицо, было что-то неземное – и в едва заметной вздернутости точеного носа, и в легкой заостренности подбородка. Настоящий «невинный эльф». Но это пока не взглянешь на чувственные, полные губы…
Пейтон внимательно разглядывал девушку, стараясь делать это незаметно. Длинная изящная шея, роскошная копна волос. Несмотря на худобу, выпуклости маленьких грудей и изгиб талии выглядели весьма соблазнительно.
Он уже желал ее, и желал очень сильно. Наверное, подумал Пейтон, его друзья очень бы удивились, узнай они, что он воспылал желанием к такой малорослой и хрупкой особе. Обычно его влекло к женщинам с пышными формами. Вряд ли он смог бы объяснить, отчего ему невыносимо хотелось заключить эту девушку в объятия, но чувство это несомненно заявляло о себе.
– Так ты говоришь, муж пытался тебя утопить? – вновь заговорил он в надежде, что за разговором кровь его не будет так сильно бурлить.
– Да. Сэр Родерик Макай взял меня в жены, когда мне исполнилось пятнадцать лет, почти пять лет назад. Еще до свадьбы я пыталась переубедить моего отца, который выбрал сэра Родерика мне в женихи, потому что сэр Родерик, несмотря на свою привлекательную наружность, был мне неприятен. Но поскольку я не нашла ни одного разумного довода, чтобы объяснить мою неприязнь, отец проигнорировал мои возражения. В конце концов я перестала сопротивляться, тем более что моя семья нуждалась в деньгах, которые давал сэр Родерик. Неурожай и прочие несчастья привели нас едва ли не на грань голода той зимой. Итак, облекшись в одежды благородной мученицы, я вышла замуж за этого дурака.
– То есть ваш союз оказался неудачным?
– Не то слово. – Кирсти принялась за мясной пирог, пока Пейтон с нетерпением ждал продолжения истории.
– По твоей или его вине? Может, ты оказалась бесплодна?
Сделав добрый глоток эля, она ответила:
– По его вине, он просто не дал мне возможности, зачать ребенка. – Кирсти вздохнула и покачала головой. – Надежда иметь детей – единственное, что, как я думала, поможет мне смириться с этим браком. Но этот человек обманул и меня, и мою родню. Он знал, что я не буду иметь от него детей. Это была одна из причин, почему он хотел убить меня.
– Он страдал половым бессилием? Но как может мужчина пойти на убийство ради сохранения этой тайны?
– Сэр Родерик вовсе не страдает половым бессилием. По крайней мере не со всеми. Сначала я думала, он не может только со мной. – Она поморщилась и принялась чистить яблоко. – Я и сейчас кожа да кости, а уж когда мне было пятнадцать, и говорить нечего. Сначала я решила, что он женился на такой уродине, как я, только ради того, чтобы получить земли, которые я унаследовала от матери. Прошло некоторое время, прежде чем я начала понимать, что к чему, и догадалась, что моя внешность тут вовсе ни при чем. Вот тогда-то я стала внимательнее приглядываться к тому, что творилось кругом. Стыдно признаться, но почти три года я была как слепая: ничего не видела и не понимала, только оплакивала свою горькую долю.
– Ты была очень молода, – заметил Пейтон, желая утешить ее, но Кирсти лишь передернула плечами. – Почему же ты не вернулась в дом отца и не потребовала, чтобы брак был расторгнут?
– Ну да, вернуться в дом отца и рассказать всем, что мой муж не в силах выполнить свой супружеский долг из-за отвращения, которое испытывает ко мне? Как это ни глупо, я молчала из гордости. Но постоянно думала о том, что мой муж молод и здоров, и просто терялась в догадках. Он постоянно наказывал меня и по делу, и без дела. Но прежде чем предпринять какие-либо действия, я обнаружила ужасную правду.
Доев яблоко, она потянулась за очередным куском хлеба.
– И что же это за правда? Твоему мужу нравились мужчины?
– Нет. Дети.
Пейтон резко выпрямился в кресле, и по спине его пробежал холодок. Рассказ девушки бередил старые раны и вызвал печальные воспоминания. Он был прехорошеньким ребенком, потом миловидным юношей. К счастью, ему удалось избежать противоестественных домогательств в полном смысле этого слова, однако пришлось познакомиться с темной стороной жизни в весьма юном возрасте. И сейчас, слушая Кирсти, он, с одной стороны, хотел заставить ее замолчать, а с другой – сражаться с подобным злом не на жизнь, а на смерть.
– Маленькие мальчики? – спросил он.
– И маленькие девочки, – ответила она. – Но чаще все же мальчики. Даже теперь меня часто принимают за ребенка, так мало женственного в моей фигуре. Скорее всего он потому и решил жениться на мне: думал, сможет заставить себя совокупляться со мной и зачать одного-двух детей. Узнав правду, я долгие часы проводила в часовне, благодаря Бога за то, что сэр Родерик не смог исполнить свой супружеский долг, потому что кара за его противоестественные пристрастия неминуемо пала бы на головы моих детей. – Кирсти почувствовала, как Пейтон напрягся, и вдруг поняла, что этот красивый мужчина был некогда очаровательным ребенком. Это наполнило ее душу печалью. – По правде говоря, предпочитай он мужчин, я нашла бы в себе силы смириться с этим. Конечно, и церковь, и закон осуждают такие отношения, но когда речь идет о взрослых людях, это совсем другое дело. Я ведь хотела прийти к какому-нибудь соглашению с сэром Родериком: например, пообещать хранить его секрет, а он чтобы взамен дал мне свободу и возможность вступить в другой брак.
– Ты уверена, что он использует именно детей?
– Совершенно уверена. – Кирсти отхлебнула бодрящего напитка. – Слухи давно ходили, но, когда я начала понимать их смысл, твердо решила узнать всю правду. Я стала замечать, что сэр Родерик всегда держит самых маленьких при себе, что странно, и что все дети в доме хороши собой, и что порой бывает так: какой-то ребенок некоторое время живет в доме, а потом вдруг исчезает. И вскоре поняла, что ласки и объятия, которые он расточает малышам, далеко не отеческие. Тогда Я стала искать способ застать его врасплох. И однажды мне это удалось. – Она снова отхлебнула эля. – То, что я увидела, мне снится до сих пор в кошмарных снах. Не знаю, как я сдержалась и не бросилась в комнату убить негодяя. Только вряд ли я убила бы его, а вот он заставил бы меня умолкнуть навсегда.
– Ты
