никому не показываясь на глаза, и продумай план действий. Жаль, что я недостаточно коварен! Но увы, заговорщик из меня никакой. Впрочем, я буду держать ушки на макушке и в случае чего дам тебе знать о надвигающейся опасности. Объявится кто-то из твоей родни, немедленно направлю к тебе.
– Если до них дойдут эти слухи, тебе не придется этого делать. – Пейтон допил вино и собрался уходить. – Будь начеку. Если Родерик заподозрит, что я рассказал тебе все, он попытается и тебя убить.
– Я буду осторожен. Впрочем, мне не дадут забыть об опасности ночные кошмары, которые, вне всякого сомнения, начнут мне сниться после историй, которые ты мне порассказал. И по моему скромному мнению, тебе давным-давно бы следовало обзавестись какими-нибудь союзниками, которые бы знали всю правду. Иди же и придумай хороший план. Я и сам попытаюсь выдумать что-нибудь, однако на мои способности надеяться не приходится.
– Ах, кузен, ты себя недооцениваешь! Ты умен. Просто хитрить и изворачиваться не умеешь, но это скорее достоинство, чем недостаток.
«Однако ему теперь придется и хитрить, и изворачиваться», – думал Пейтон, направляясь к дому. Из замка он выскользнул украдкой, что было унизительно, но ничего другого ему не оставалось. Если родичи Родерика столкнутся с ним лицом к лицу, вряд ли станут медлить с расправой. Конечно, гордость требовала, чтобы он не отступал, но его могли ранить, а то и убить. А Кирсти и детям он нужен живой и здоровый, чтобы защищать их. Так что уж лучше он затаится и нападет на Родерика с тыла.
К тому времени, как он добрался до дома, гнев обуял его. Где люди, которых он считал своими друзьями? Быстро же они от него отвернулись. Только Брайан, его родич, точнее, свойственник, был на его стороне. Пейтон прошел в кабинет, налил большую полную кружку вина и тут подумал, что слишком уж он погрузился в мелочные заботы придворной жизни, где были только лесть и мимолетные, неискренние привязанности.
Из мрачной задумчивости его вывел стук во входную дверь. Тут в кабинет влетела Кирсти, и он замер на месте. Лицо у Кирсти было перепуганное.
– Кто там? – спросил он, ставя кружку на стол и торопливо подходя к ней.
– Не знаю, – ответила она. – Я как раз оказалась в большом зале, когда стали открывать дверь, а эта комната была ближе всех. Надеюсь, здесь найдется место, где мне можно спрятаться. Кто бы ни пришел, нельзя, чтобы меня обнаружили здесь.
Пейтон схватил ее за локоть, подвел к большому гобелену, висевшему на стене, и отвел в сторону тяжелую ткань. За гобеленом оказалась ниша, где мог укрыться вооруженный человек.
– Как много, оказывается, в твоем доме всяких закутков и каморок, Пейтон.
– Все сложнее, чем ты думаешь. – Он ткнул пальцем в камень, который чуть выдавался из кладки. – Если надавить на него, то позади тебя откроется дверь. Как только возникнет хоть малейшее подозрение, что тебя могут обнаружить, прячься за этой дверью. А сейчас залезай в нишу.
Она залезла в нишу и повернулась к нему лицом, и он тут же потянулся ее поцеловать. В этот момент они услышали голос Йена и второй, женский. Голоса стремительно приближались к кабинету. Рука Кирсти легла на его грудь, но мгновение спустя на лице ее появилось сердитое выражение: она узнала голос женщины. Правда, изумление Пейтона свидетельствовало о том, что он не ждал этой гостьи. Однако Кирсти не успокоилась. Слишком трудно было забыть о том, что впервые она повстречалась с Пейтоном как раз тогда, когда он собирался забраться через окно к этой особе и провести в ее объятиях долгую ночь.
– Я что, должна сидеть в этой дыре, пока ты развлекаешься с леди Фрейзер? – прошипела она.
– Не будь дурой, – посоветовал он, быстро поцеловал ее и опустил тяжелый гобелен. – Постарайся сделать то, что у тебя хорошо получается, – замри и сиди тихо-тихо.
Кирсти хотела было чертыхнуться, но вовремя прикусила язык. Здравый смысл подсказывал ей, что Пейтон никаких свиданий никому не назначал и не стал бы никого приглашать в свой дом, где столько всего следовало скрывать от посторонних глаз. Но когда дело касалось пышнотелой, прекрасной леди Фрейзер, здравый смысл изменял Кирсти. Эту женщину природа щедро наделила всем тем, чего, увы, лишена была сама Кирсти: леди Фрейзер была прославленной придворной красавицей и обладательницей роскошной фигуры. И Кирсти боялась, что, едва Пейтон взглянет на прелестную голубицу леди Фрейзер, тотчас же пожалеет, что связался с костлявой вороной.
– Так вот где ты прячешься! – воскликнула леди Фрейзер, распахнув дверь и устремив на Пейтона яростный взгляд; на Йена, топтавшегося у нее за спиной, она вовсе не обращала внимания.
– Миледи? – Пейтон заметил, что Йен нервно шарит глазами по комнате, и успокоил его незаметным кивком на гобелен, прежде чем дать ему знак выйти. – Я не ждал вас. Неужели я, как бессердечная свинья, мог позабыть о назначенном свидании?
– Ты самая что ни на есть бессердечная свинья, – гневно промолвила леди Фрейзер, решительно подходя к нему. – Но о свидании мы не договаривались. И теперь я понимаю почему. Я хотела поймать тебя при дворе, но ты успел ускользнуть. Так где она?
– Она? – Пейтон подумал, что ему здорово повезло, когда обстоятельства вынудили его в свое время уйти из-под гостеприимного окна. Вела она себя как самая настоящая ревнивица и к тому же собственница. Как он этого не заметил, когда собирался вступить с ней в связь?
– Леди Кирсти Макай, маленькая женушка, больше похожая на тень, чем на женщину, которую собирается вытребовать у тебя сэр Родерик. Ведь это из-за нее ты пренебрег мною. Поверить не могу, что ты предпочел эту тощую девчонку.
– Мне горько слышать, миледи, что вы с такой поспешностью осудили меня, с такой легкостью поверили наветам, которые нашептал вам на ухо человек вроде сэра Родерика Макая. – Пейтону очень хотелось сообщить ей, что он и в самом деле предпочитает то, что может дать ему Кирсти, но к нему в дом леди Фрейзер привела уязвленная гордость, и он хорошо понимал, что весьма неблагоразумно прибавить к уязвленной гордости еще и обиду – не говоря уже о том, что нельзя выдавать Кирсти.
– Сэр Родерик вовсе не нашептывает. Он мужественно заявляет о том, что ему нанесено оскорбление. Стал бы он позориться, сообщать всем о том, что ты наставил ему рога, увел его жену, не будь это правдой? Ведь он не глупец.
– Не глупец? Жена покинула его. Об этом рано или поздно все равно все узнают, даже если сам он и не признался бы: Может, он нарочно хотел обвинить меня, а не кого-то другого. Ведь я прослыл сердцеедом. И все мужья, конечно же, на его стороне. Сочувствуют, утешают, забыв о его позоре. А может, он хочет отвлечь внимание от собственных темных делишек.
Скрестив на груди руки, леди Фрейзер хмуро смотрела на него.
– А, ты про сплетни о том, что ему нравятся маленькие мальчики. Кто-то мне говорил, что именно ты распускал эти слухи. Не понимаю, почему тебя волнуют пристрастия сэра Родерика, тем более что он предпочитает этих никому не нужных гнусных оборвышей, которыми кишмя кишат все переулки. И вообще, какое отношение это имеет к похищению его жены?
– Я не похищал его жены, – сказал Пейтон с плохо скрываемым отвращением.
Тут она улыбнулась и обвила его шею руками.
– Раз уж мы оказались вдвоем…
– Ах, какое искушение! – Он запечатлел легкий поцелуй на ее губах и стал высвобождаться из ее рук. – Но мне придется найти в себе силы ему противостоять. – Видя, что лицо ее потемнело от гнева, Пейтон торопливо добавил: – Как бы ни были лживы обвинения сэра Родерика в мой адрес, но его родичи к этим обвинениям прислушиваются. Я должен предупредить свою собственную родню о том, какая беда вот-вот постучится в мои двери, ведь мои неприятности могут бросить тень и на них. Я должен действовать быстро, если хочу предотвратить скандал, который легко может перерасти в бессмысленную кровавую усобицу.
Понадобилось еще немало уговоров, льстивых заверений и лживых, пустых обещаний, да еще и несколько поцелуев в придачу, прежде чем удалось ее выпроводить. Это неприятное посещение, подумал Пейтон, имеет все же одно преимущество: леди Фрейзер немедленно начнет рассказывать всякому встречному и поперечному, что леди Кирсти Макай вовсе не находится в доме сэра Пейтона. Но едва он вернулся в кабинет и отдернул гобелен, как ему пришлось испытать на себе гнев и презрение Кирсти. Но как ни странно, ревность Кирсти вызвала у него едва ли не восторг.
– Она ушла, – сообщил он, помогая Кирсти выйти из ниши.
– Да, бежит сейчас, бедняжка, к себе домой, и думает: скорее бы забраться в постель и предаться мечтам о всех тех утехах, что ты ей наобещал, – возмутилась Кирсти и тут же мысленно одернула себя: нельзя быть такой сварливой ревнивицей.
– Ну, что ты! Вспомни! Ведь я ни разу не пообещал ей сделать то-то и то-то, говорил лишь о том, как бы мне этого хотелось.
Кирсти в ярости уставилась на него.
– Весьма слабое утешение!
– Ах, девочка моя, она для меня ничто. – И Пейтон привлек Кирсти к себе.
– Ах да! – Девушка чуть отстранилась. – Теперь тебе известны планы Родерика.
– Он собирается отплатить мне той же монетой. – Пейтон направился к креслу, опустился в него, усадил Кирсти к себе на колени. – Признаться, мне стало не по себе, когда выяснилось, что за каких-то два дня я превратился в отверженного. Родерик рассказывает всем подряд, что ты сделала вид, будто утопилась, а сама скрываешься у меня в доме. Есть даже свидетели, видевшие, как ты сюда входила, а я продолжаю уверять, что вовсе тебя не знаю. Теперь я – гнусный похититель чужих жен, а он – обманутая жертва.
– Неужели кто-то поверил в такую ерунду? – спросила она.
– Боюсь, что да. Сэр
