понимает, что говорит что-то очень неприличное.
— В тот момент я не ожидал, что у меня появится компания, — пробурчал в ответ Эштон.
Мальчик смотрел на него все так же пристально.
— А вы и впрямь большой, как конь?
— Пол, помолчи!
Пенелопа с подносом в руках вошла в комнату и приблизилась к столу. Пол, сидевший на столе, поспешно спрыгнул на пол. Поставив на стол блюдо с фруктами и тарелку с печеньем и пирожными, Пенелопа мысленно поблагодарила судьбу за то, что на нее вдруг накатило желание приготовить что-то вкусненькое. Не хватало еще, чтобы в доме не нашлось совершенно ничего такого, что можно было бы предложить гостям. Этот визит и без того давал ей немало поводов для смущения.
Приготовив все к чаю, Пенелопа строго взглянула на Пола, смотревшего на нее с ангельской кротостью, — то был верный признак того, что мальчик что-то замышлял. Но она решила, что отчитает его позже, — ей не хотелось, чтобы этот разговор состоялся в присутствии пяти джентльменов, сидевших в гостиной.
— Будьте любезны, мальчики, покиньте комнату, — сказала Пенелопа. — И передайте остальным, чтобы не пытались сюда пробраться. Я все равно запру дверь. — Мальчики переглянулись и нахмурились — было очевидно, что им ужасно хотелось подслушать разговор взрослых, а дверь гостиной была на редкость толстой и основательной.
— Ты отдашь им все пирожные? — спросил Пол.
— Нет, милый. А теперь, пожалуйста, уйдите.
Взглянув в сторону двери, Пенелопа поняла, что за ней уже столпились все ее воспитанники — гувернер мальчиков, Септимус, конечно же, не смог их удержать. Она хотела прикрикнуть на них, но тут на помощь ей пришел Артемис. Он разогнал своих кузенов, затем принес в гостиную кофе и чай, после чего поклонился гостям и направился к двери, попутно выпроваживая не желавших уходить Пола, Дариуса и Стефана. Когда он плотно закрыл за собой дверь, Пенелопа, пытаясь успокоиться, принялась разливать чай и кофе. Друзья виконта представились, и каждый из них вежливо поклонился и поцеловал ей руку. После этого гости уселись за стол.
Пенелопа же все никак не могла успокоиться. Она ужасно нервничала, когда друзья виконта представлялись. Чтобы запомнить их имена, она пыталась сохранить в памяти какую-нибудь отличительную черту каждого из них. Корнелл Финчем — высокий, светловолосый, импозантный — как она знала, третий сын герцога. Брант Маллам, граф Филдгейт, — красивый темноглазый брюнет. Уитни Парнелл, барон Райкрофт, — весельчак и дамский угодник: по крайней мере казался таковым, пока не заглянешь в его серые глаза — холодные как сталь. Виктор Чесни, барон Фишертон, — русый и кареглазый — на первый взгляд не обладал ни одной запоминающейся чертой, но улыбка преображала его. Что же касается виконта Радмура, то при одном лишь взгляде на него сердце Пенелопы сжималось и она с трудом удерживалась от вздоха. Причем все пятеро были холостяками, так что мамаши, пытавшиеся сбыть с рук своих дочерей, наверное, пришли бы в ярость, если бы узнали, что все эти молодые джентльмены собрались в ее гостиной.
Усевшись на единственный свободный стул, Пенелопа еще больше смутилась. Тот факт, что свободное место оказалось рядом с Радмуром, только усугублял ситуацию. Ведь он видел ее почти обнаженной, а она видела его во всей ослепительной наготе. Увы, в правилах хорошего тона, каковым ее когда-то учили, ничего не сообщали о том, как следует вести себя в такой ситуации. И уж тем более она не знала, как следует поддерживать вежливую беседу с джентльменами, которым было известно, что она лежала в борделе, привязанная к кровати.
Доев очень вкусное лимонное пирожное, Эштон вдруг заметил, что волосы Пенелопы и рукав платья испачканы мукой. И почему-то он решил, что это делает ее еще милее.
— Вы сами все это пекли? — спросил виконт, кивнув на печенье и пирожные.
— Да, конечно, — ответила Пенелопа и снова смутилась. — Я люблю готовить. Это помогает мне думать. Хотя корзиночки с малиной приготовила моя знакомая кухарка. Эта женщина все время присылает сюда еду, но люди, у которых она служит, об этом не знают, — добавила она потупившись.
Лорд Маллам улыбнулся и, взяв корзиночку с малиной, проговорил:
— Не беспокойтесь, мы сохраним вашу тайну.
— Почему я никогда не видел вас в Хаттон-Мур-Хаусе? — спросил Эштон; он был не в силах поддерживать ничего не значивший вежливый разговор, и ему хотелось как можно быстрее получить ответы на все терзавшие его вопросы.
Пенелопа мысленно прокричала все известные ей ругательства, и список этих ругательств был довольно длинным. Теперь она почти не сомневалась: Радмур знал, кто она такая. Но ей все же хотелось убедить его в том, что он ошибается.
Пожав плечами, Пенелопа спросила:
— А с чего бы вам там меня видеть?
— Ваша фамилия Уэрлок, не так ли?
— Откуда вам это известно?
— Над входом в этот дом висит табличка с надписью «Хижина Уэрлока».
— О, я забыла!.. Это мой кузен Орион ее повесил. — «В следующий раз, когда с ним встречусь, ему от меня за это крепко достанется», — решила Пенелопа. — Видите ли, мой кузен так шутит. С тем же успехом можно было бы повесить табличку с надписью «Бунгало для бастардов».
Эштон не знал, как реагировать на это заявление. Его друзья тоже в недоумении переглядывались.
— Значит, здесь, в этом доме, ваши родственники держат всех своих… — Эштон умолк, пытаясь подобрать слово, которое не звучало бы как оскорбление, но тут вдруг заметил в глазах Пенелопы те же озорные искорки, что видел до этого в глазах Пола.
— Совершенно верно, внебрачных детей, — сказала Пенелопа со смехом. Друзья Эштона тоже рассмеялись, и даже сам виконт улыбнулся. — Хотя изначально этот дом предназначался для иных целей. Видите ли, мой отец не был верен моей матери, и, Артемис со Стефаном — тому подтверждение. Когда же мать снова вышла замуж, ее новый муж отказался взять к себе мальчиков. К сожалению, у матери не было сил или, возможно, особого желания противиться воле своего нового мужа, и потому тетя Олимпия предоставила этот дом в мое распоряжение. Дом, знаете ли, пустовал, потому что район, в котором он был построен, больше не считался подходящим местом для проживания людей, считающих себя респектабельными. И я поселила здесь своих братьев. Затем, один за другим, стали приезжать остальные — начиная с Дариуса, сына дяди Аргуса от бывшей любовницы, решившей выйти замуж, но не желавшей брать с собой ребенка. Аргус выкупил дом у тети Олимпии и переписал его на моих братьев и на меня, но формальным владельцем дома, до тех пор пока я не достигну совершеннолетия, является мой дядя Аргус. Теперь в этом доме живут десять мальчиков, и их отцы делают все, что могут, чтобы помочь деньгами, которые нужны, чтобы растить детей.
— Разве мальчики не должны находиться в школе?
— Они посещают школу, когда денег хватает, чтобы платить за обучение, но обычно приходится ограничиваться услугами гувернера.
— И вы тоже живете здесь? Поэтому я и не видел вас у Хаттон-Муров?
— Нет, я здесь не живу. А Чарлз и Кларисса, насколько мне известно, ничего об этом доме не знают. Я прихожу сюда, когда могу. К счастью, это случается довольно часто. Пока мне не исполнится двадцать пять, я должна жить у Хаттон-Муров.
Пенелопа решила, что ее гостям не обязательно знать о том, что она жила там лишь по одной причине — боялась, что только таким образом сможет по достижении двадцати пяти лет заявить свои права на этот дом. Им не следовало знать и о завещании — в нем было сказано, что дом станет ее собственностью, когда ей исполнится двадцать пять, или же в том случае, если она выйдет замуж. Она могла бы получить в наследство еще один дом, но Чарлз с Клариссой уже объявили его своей собственностью. Что осталось от того немалого состояния, которым владела ее мать до второго замужества, Пенелопа точно не знала, однако очень опасалась, что может каким-то образом потерять и этот дом. Ведь от Чарлза всего можно было ожидать — в этом-то она нисколько не сомневалась.
