— Ты уверена, что это правильная цифра? Вдвое больше того, что получали при адмирале, упокой Господь его душу! — Далси с довольным видом потерла руки. — Ну, подождите, скоро я вернусь в Лондон! Теперь, когда я знаю сумму доходов, он не посмеет отказать мне ни в чем, и я должна подумать, как мне распорядиться всем этим богатством! Возможно, надо купить новый городской дом… или лучше два — один для нас, а другой — для него, когда он женится. Хорошо бы об этом поскорее узнала леди Шелтон! Лукас теперь стал более чем завидным женихом! Вот что, напиши так:
— А теперь дай мне сургуч. Я запечатаю письмо и отнесу его Смитерсу лично, чтобы он сегодня же отправил его с Костнером. Ты хорошо написала, Татьяна, лучше, чем когда-либо.
— Ох, пропади все пропадом! — воскликнула Татьяна с яростью.
Графиня, проходившая в этот момент мимо двери, заглянула в комнату.
— Дорогая, в чем дело? Плохие вести от Лукаса?
— Нет, то есть да! Он все-таки едет в Париж.
— Как? Против моего желания? Просто не верится! Ты, должно быть, что-нибудь не так поняла.
Далси с неожиданным проворством подбежала к Татьяне и выхватила письмо у нее из рук, прочла его один раз, перечитала снова… Ее глаза пристально взглянули на Татьяну поверх страницы.
— Что это за излияния, которыми он не намерен больше докучать тебе?
— Не знаю, миледи, — тихо сказала Татьяна и, почувствовав, как по щеке поползла непрошеная слеза, зарылась лицом в шерсть Беллерофона.
Последовала продолжительная пауза.
— Мой сын признавался тебе в любви? — четко произнося слова, спросила Далси.
— Нет, — сказала Татьяна, хотя ей было больно лгать и очень хотелось с гордостью ответить «да».
— О, теперь я вижу, ты не так уж плохо устроилась. Подумать только, какую змею я пригрела на своей груди! — Графиня отвернулась, всем своим видом изображая отчаяние. — Я относилась к тебе, как к собственной дочери — нет, даже лучше, чем к дочери! Разве я тебе хоть в чем-нибудь отказывала?
— Я могла бы сделать его счастливым, — сказала Татьяна. — Уверена, что смогла бы.
Казалось, Далси вот-вот рассмеется.
— Не слишком ли ты много о себе вообразила, дорогая? Если Лукас не найдет никаких подтверждений того, что твои родители не являлись простыми крестьянами, он не предложит тебе выйти за него. Такой горький опыт у него уже был в жизни. Самое большее, на что ты можешь надеяться, это получить полную свободу действий.
Татьяна гордо вздернула подбородок.
— А кто сказал, что я не приму это предложение?
— Конечно, примешь, — проворковала графиня вкрадчивым голосом. — Что еще можно ожидать от таких, как ты?
Татьяна с трудом заставила себя дождаться, пока Далси вышла из комнаты, и лишь потом разрыдалась.
Она долго плакала, обняв Беллерофона, а в доме тем временем шумно готовились к отъезду графини: суетились слуги, доставая из кладовой дорожные сундуки, громким голосом отдавал приказания Смитерс. Удрученное состояние Татьяны еще более усугублялось тем фактом, что Далси, безусловно, имела право сердиться — ведь речь шла о ее сыне.
«Лукас заслуживает лучшего, — думала она, — и если я по-настоящему люблю его, то не захочу, чтобы он женился на женщине не своего круга».
А вдруг он по-настоящему любит? Ничего, со временем, если они будут далеко друг от друга, его чувство постепенно потускнеет, как прошла его страсть к Джиллиан Иннисфорд, как прошла ее любовь к Петру.
Всхлипнув последний раз, Татьяна отпустила дога, подошла к письменному столу, взяла листок веленевой бумаги и с тяжелым сердцем принялась писать.
Закончив письмо, девушка запечатала конверт и, отнеся его вниз, оставила на пристенном столике в вестибюле.
На обратном пути Татьяна встретила дворецкого, направлявшегося куда-то с неизменно высокомерным видом.
— Смитерс! — окликнула она его. — Узнайте у Костнера, нет ли у кого-нибудь из его помощников запасных бриджей и рубахи.
— Для какой цели, мисс?
— Цель очень простая — я намерена снова работать с лошадьми и собаками.
