схватку, и она широко улыбалась. Запыхавшийся, он тоже смеялся, зубы сверкали, глаза горели неподдельным весельем. Невозможно было оторвать глаз от его греховной красоты падшего ангела. Ей казалось, что их дыхания вот-вот сольются в одно, общее.
Пока они смотрели друг на друга, сердца их неровно забились, и веселость момента постепенно пропала. Взгляд Пэгана заскользил по ее лицу, словно он видел его впервые, и улыбка смягчилась, когда он ослабил хватку на запястьях.
Она чувствовала на себе его нежный взгляд так, как, должно быть, озябшая за зиму сосна чувствует летнее солнце. Но глаза Пэгана не только растапливали ее лед. Под его взглядом она загорелась, запылала и лишь теперь ощутила отсутствие даже легкой ткани между ними. Его плоть горела на ее теле, казалось, к ее естеству прикоснулся меч – еще теплый, только что с наковальни. Его вес подходил ей так же хорошо, как отлично сделанная кольчуга. И пульсирующий внизу ее живота как нежеланный посягатель, его член, казалось, стучался в ворота ее самой потайной крепости.
И все же она не боялась. Наоборот, ее тело звенело так, как перед поединком с неизвестным противником, переполняемое предвкушением и возбуждением.
– Ах, жена, – выдохнул Пэган, – могу я теперь получить свой поцелуй?
Она жаждала этого больше всего на свете.
– Если хочешь.
Она закрыла глаза в ожидании, когда почувствует его губы на своих губах. Но он медленно заскользил вниз по ее телу, гладя его своим телом, как горячим утюгом. Возможно, одурманенно подумала Дейрдре, он поцелует ее в шею, где лихорадочно бьется пульс. Но нет, он заскользил дальше, взяв молоток Тора в зубы и убрав его в сторону. Наверное, он снова поцелует ей грудь. Она сделала вдох, предвкушая восхитительные ощущения. Но он и там не остановился. Его волосы защекотали живот, когда он двинулся еще ниже.
Руки его все еще удерживали ее запястья, поэтому в тот миг, когда она осознала, куда он нацелился, и ахнула в паническом ужасе, он усилил хватку, чтобы пресечь ее неизбежное сопротивление.
– Нет! – прошипела она, когда его дыхание зашевелило нежные завитки, охраняющие ее женственность.
– Ш-ш, миледи, – прошептал он, – это место по моему выбору.
Дейрдре почувствовала, как лицо ее загорелось. Не может быть, чтобы он собирался поцеловать ее… там. Она задергалась, пытаясь вырвать руки.
– Ты обещала мне это, – пробормотал он, жаром своего дыхания, казалось, опаляя ее, – по собственной воле.
Она вздрогнула. Это правда. Она действительно так сказала. «Прикасайся ко мне где хочешь. Целуй где угодно». Но она и представить не могла, каков в действительности его замысел.
И теперь она должна подчиниться. Это дело чести. Как бы трудно ни было, но она поборола свою природу, заставив тело уступить, расслабила руки и прекратила сопротивляться. Заглушив стон отчаяния и ужаса, крепко зажмурилась и стала ждать.
Когда он отпустил ее руки, они тут же стиснули одеяло под ней. Ладони его скользнули вдоль талии и легли на выступающие кости бедер, гладя ее с нежной уверенностью. Большие пальцы касались местечка внизу живота, где начинались завитки девичьих волосков, придвигаясь все ближе и ближе к самому потайному уголку. К ее изумлению, тело ее затрепетало от предвкушения, налилось жаждой, словно каким-то образом хотело этого. Ожидание было мучительным.
Его руки скользнули ниже. Всхлип застрял у нее в горле, когда его пальцы нежно раздвинули лепестки между ног, заставляя их раскрыться, оставляя ее мучительно незащищенной.
А затем его рот сомкнулся с обжигающим жаром на ее плоти. Она ощущала его прикосновение там и раньше – теплое скольжение влажных кончиков пальцев. Но это…
Искры ослепительного огня рассыпались по телу, дотла сжигая все до единой мысли об уязвимости, вине или стыде. Это было уже за пределами стыда, тревоги и даже воображения, это бесподобное ощущение, и оно лишило ее остатков сопротивления. Влажное нажатие его губ, расплавленный экстаз языка довели ее до такого полнейшего безумия, что она не смогла сдержать вскрика и выгнулась навстречу его поцелую.
Она уже думала, что прекраснее этого ничего быть не может. Но он начал обводить языком, лизать и посасывать ее самое потаенное девичье место в ритме первобытного голода. И вскоре ее тело дернулось и ожило, словно от удара молнии. Ее движения сделались плавными, ритмичными. Покачиваясь, извиваясь, всхлипывая от острой жажды, она готова была отдать ему всю себя. Словно весь мир закружился, заплясал вокруг сладостного средоточия, сладко терзая ее растущим желанием.
Выше и выше возносилась ее страсть, словно туго натянутая тетива лука, пока наконец подняться еще выше стало уже невозможно. И все же каким-то чудом какая-то часть ее вознеслась. Какой- то кусочек души воспарил, выходя за пределы земного мира, посылая ее, трепещущую, на небо, словно стрелу, пущенную к солнцу.
Вскрикнув в пароксизме наслаждения и благоговения, она выгнулась кверху, и в это мгновение блаженного смятения Пэган быстрым движением соединился с ней. Была короткая, резкая боль, не больнее неглубокой царапины кинжалом, за которой последовала невероятная наполненность, когда он погрузился внутрь. Так глубоко он вонзился в нее, что она вначале испугалась, что он нанес ей смертельный удар. Но боль исчезла так же быстро, как и пришла, осталось лишь неведомое ранее ощущение вторжения в нее, обладания ею, пока он находился внутри ее, ожидая, когда стихнет ее дрожь.
Пэган задрожал над ней, позволяя волнам ее наслаждения омыть его, откладывая свое собственное удовлетворение до тех пор, пока она полностью не примет его вторжение. Святые угодники, это было невозможно, ибо еще ни одну женщину он никогда не хотел так, как хотел ее.
Боже, как она прекрасна! Она сдалась ему, да, но ее по-прежнему окружала какая-то аура победителя. Кожа ее блестела от испарины, брови были сдвинуты от напряжения, а чисто женская сила, с которой она отвечала на его соблазнение, едва не заставила его достигнуть пика раньше времени.
Наконец она успокоилась, хотя дыхание все еще вырывалось полувсхлипами, полустонами, озвучивая его собственную безмолвную жажду.
Он не собирался спешить. Ему хотелось любить ее медленно, терпеливо, как она заслуживает. Но ночи неутоленного вожделения не позволяли подобной медлительности. Да, он будет нежен с ней, но его жажда слишком велика. И неотложна. Долго он не выдержит, тем более теперь, когда ее горячая плоть окутывает его. И когда ее ресницы, затрепетав, приподнимаются, обнажая удовлетворение и желание в синих глубинах глаз.
Пытаясь держать в узде свое напряженное желание, он приподнялся на локтях и обхватил ее голову в ладони, погладив бархатную щеку пальцем.
– Я не хотел причинить тебе боль, – прошептал он.
Ее глаза заблестели, но не от слез. В них светилась храбрость.
– Боль пройдет, – сказал он, – клянусь.
Взгляд его упал на ее неотразимый рот, такой полный, такой розовый, и он опустил голову, чтобы вкусить его.
Губы ее были теплыми, мягкими и податливыми. Мало-помалу она стала отвечать на его поцелуй и даже проявила инициативу, повернув голову набок и неуверенно обводя языком его губы. Он гадал, нравится ли ей свой собственный солено-сладкий вкус.
Медленно, осторожно он вышел из нее, чуть ослабив, приостановив восхитительное трение, затем вновь погрузился внутрь. Она изумленно ахнула, вторя его благоговению. Было совершенно божественно, как ее тело обволакивало его. Он на мгновение отступил, затем снова вошел.
На этот раз она застонала – низкий звук удовольствия, который вознес его к новым вершинам страсти. Не в силах устоять против естественного ритма желания, он приподнялся и погрузился теперь уже настойчивее, наслаждаясь ее сладострастными стонами почти также остро, как и чистейшей эйфорией ее плоти, ласкающей его плоть.
Кровь его неслась по жилам слишком бурно. Страсть нарастала слишком быстро. Слишком скоро он почувствовал, как чресла напряглись, готовые излить семя. А потом каким-то чудом Дейрдре присоединилась к нему, нагнав его на своем собственном скакуне желания. Когда она обхватила его ногами, стиснув ягодицы в горячем требовании, изогнувшись всем телом, дальше сдерживаться он уже не мог.
Словно сосновая шишка, брошенная в огонь, тело его, казалось, взорвалось снопом ярких искр. Жар был мучительным, невыносимым. Однако он приветствовал этот очищающий огонь. Их слияние было словно какой-то чудодейственный сплав. Они делили каждую крупицу экстаза, словно два всадника на одном коне. Он вскрикнул от радости и ужаса. Ибо еще никогда не сливался ни с одной женщиной настолько полно. Да, плоть его упивалась долгожданным, сладостным освобождением, но восторг шел гораздо глубже.
Дейрдре принадлежит ему. Наконец-то. Он упорно сражался за нее и победил. Она дрожит под ним, как поверженный на землю противник, задыхающийся, побежденный, смиренный.
И все же триумф его был обоюдоострым мечом. Даже победоносно нависая над ней, вздрагивая от остатков желания, он начал осознавать, что его прекрасный воин, его великолепная жена теперь тоже владеет им. Победителями в этом прекрасном поединке страстей оказались они оба.
Первая огненная стрела солнечного света прорезала туманное утро, подожгла иголки сосны и пихты и застряла на покрытой мхом стене конюшни.
Дейрдре краем сознания отметила приход рассвета, рассеянно помахав мечом в воздухе, затем стала вновь беспокойно ходить взад-вперед перед воротами тренировочного поля.
Он опаздывает.
Мало с нее того, что она не знала, как обращаться к Пэгану сегодня, после той близости, которая была между ними прошедшей ночью. Но то, что он откладывает это противостояние, заставляло ее нервничать еще больше и
