машинально отметил про себя, что до воды всего несколько футов.
Он был уже на окраине Стоунбриджа, когда вдруг тишину разорвал дикий вопль. Бросив взгляд через плечо, он заметил людей, опрометью бежавших к реке. Какой-то мужчина, выскочив из лавки, присоединился к возбужденно жестикулировавшим у дверей женщинам. Они указывали в том направлении, куда бежали люди. Там, где река разделяла деревню надвое, было нечто вроде тихой заводи. Но теперь, вздувшись и выйдя из берегов после недавних дождей, мутные, коричневатые от грязи воды свирепо бурлили.
Снова послышался крик... Вне всякого сомнения, кричал ребенок. Что за дьявол? – озадаченно подумал Доминик. Нахмурившись, он привстал в седле...
То, что он увидел, заставило его оцепенеть от ужаса. Две крохотные головки то появлялись, то пропадали среди волн. Он заметил, как мелькнула рука.
Выругавшись сквозь зубы, Доминик понял, что ждать больше нельзя, и, спешившись, ринулся к берегу. Забыв обо всем, он бросился в воду.
В то время как Доминик, мучительно продираясь сквозь лихорадочные обрывки памяти, пытался припомнить, что же произошло, Оливия изо всех сил старалась забыть... Однако, как она вскоре убедилась, легче было хотеть этого, чем сделать.
Ей так и не удалось забыть его слова: «Кто же я? Цыган, отбившийся от своего племени? Или гаджо, так и не нашедший свой народ?» Сердце ее болезненно сжалось. Джеймс Сент-Брайд, ни разу не поднявший руку на сына, тем не менее был жестоким чудовищем. Его слова причиняли куда более жгучую боль, чем кулаки, они оставили незаживающие раны в чувствительной детской душе. Теперь мальчик стал мужчиной... Но он все равно страдал.
Он не был ни цыганом, ни гаджо. Он был человеком, потерявшимся между двух миров.
Оливия уже не удивлялась тому, что он испытывает такую черную ненависть к собственному отцу. Эта ненависть, словно зловещая язва, разъедала его. И если он не сможет избавиться от нее сейчас, жизнь его будет отравлена навсегда.
Ей до сих пор не удалось разобраться в тех чувствах, что нахлынули на нее прошлой ночью. Она испытала нестерпимую боль при виде того, как страдает Доминик. Но сейчас ей казалось, что было бы лучше, если бы он и не вспомнил о том, что произошло.
Такое не должно повториться, твердила Оливия. Тогда она сможет забыть... Мучительная боль стиснула ее грудь. Если бы она только знала, как это сделать!
Мысли ее витали далеко. И когда Джейн дважды задала ей один и тот же вопрос, Оливия окончательно в этом убедилась. Закрыв книгу, которую читала вслух, она с трудом заставила себя улыбнуться.
– Боюсь, дети, у меня разболелась голова. Закончим сегодня пораньше, хорошо? А кроме того... – Она обвела взглядом полдюжины детских лиц. – ... Кстати, а где остальные?
– У Гвинетт заболела мать, и она ухаживает за ней, – поспешно объяснила Джейн. – А Томас с отцом уехал в Йорк.
– А Генри с Джонни строят плот, – вмешался Колин. – Я им тоже помогал, – горделиво добавил он.
Массируя затылок, Оливия поднялась. За последние несколько дней Колин явно избавился от своей постоянной стеснительности. И хотя Оливия сомневалась, что он когда-нибудь станет таким же неудержимо болтливым, как его мать, Колин ей нравился. Это был славный, неглупый мальчуган, от щербатой улыбки которого на сердце у нее становилось теплее.
– Неужели? Ну тогда, должно быть, плот вышел на славу!
– Точно, – с энтузиазмом заявил он. – Джонни сказал, что доплывет до Китая и обратно!
– Ну еще бы, – заставив себя улыбнуться, проговорила Оливия. – Только, надеюсь, они опробуют его здесь, прежде чем пускаться в настоящее плавание.
– Само собой, – важно кивнул Колин и, обернувшись, ткнул пальцем в сторону реки: – Вон они!
Оливия, прикрыв глаза рукой, взглянула на реку. Так и есть, Джонни и Генри уже оттолкнулись от берега и теперь балансировали посреди неуклюжего сооружения из веток и грубо обтесанных бревен. Крик застрял в горле Оливии: река, обычно такая спокойная, сейчас предательски бурлила. Прямо у нее на глазах бушующий поток потащил плот за собой.
– О святое небо! – вырвалось у Оливии.
Как сквозь пелену, она услышала крик о помощи. Детские головки то появлялись, то исчезали из виду. На полпути к противоположному берегу из воды торчал огромный камень – скорее всего туда они и направлялись. Каким-то чудом им удалось доплыть до него и ухватиться за выступавший над водой корень дерева, но вода то и дело захлестывала их. Оливия представила, в каком они были ужасе, когда река, превратившись в дикого зверя, с ревом потащила их за собой, в мутные глубины.
На лицах обоих мальчиков был написан страх. Это было видно даже с того места, где она стояла. Вокруг нее испуганной толпой сгрудились дети. Вдруг краем глаза она заметила какое-то движение и, обернувшись, увидела, как в воду бросился человек. Доминик!
С бешено заколотившимся сердцем Оливия смотрела, как он, с силой работая руками, плыл к скалам. И вот наконец он был уже возле них. Мощным рывком он приподнял Джонни, вытолкнул его на камень, и пока тот, мокрый и дрожащий от ужаса, скорчился на скале, Доминик подхватил Генри. Оливия слышала, как Доминик что-то крикнул мальчику. Потом он повернулся, а Генри обхватил руками его за шею. И Доминик пустился в обратный путь.
Даже когда они оба уже были на твердой земле, пальцы мальчика все еще судорожно цеплялись за его шею. Подбежавшим к ним людям пришлось разжимать их силой.
А Доминик опять бросился в воду, теперь уже за Джонни. Снова началась безумная игра со смертью. Когда они наконец двинулись к берегу, прибежал отец Джонни, Джеймс. С помертвевшим, перекошенным от страха лицом он тоже бросился в воду и потянулся за сыном.
Вдруг поднявшийся из воды массивный сук с размаху ударил Доминика в висок. Ревущий поток в мгновение ока поглотил его и повлек за собой.
– Помогите! – закричала Оливия. – Кто-нибудь... помогите же ему! – Но никто не шелохнулся. Перед ней была стена безмолвных лиц. На губах Роберта Гилмора кривилась злобная ухмылка. Джеральд, хозяин трактира, скрестив на груди руки, молча ждал. Даже Уильям не двинулся с места. Оливия метнулась к нему. – Прошу тебя, Уильям, спаси его!
Но Уильям продолжал хранить презрительное молчание.
Оливия не стала больше ждать. Стараясь не выпускать Доминика из виду, она бросилась вниз по течению реки.
Голова Доминика показалась над водой. Рот его был открыт в отчаянной попытке сделать глоток воздуха. Он боролся с потоком... боролся за свою жизнь. Внезапно сильное течение повлекло его к берегу. Внутри у Оливии все оборвалось, когда она увидела, как он гребет... Но Доминик был слишком слаб, силы его таяли с каждой минутой. И все-таки ему удалось выбраться. Но коснувшись руками берега, он вдруг потерял сознание, и его бесчувственное тело распростерлось на земле, наполовину покрытое водой.
Он лежал на берегу, уцепившись за кусты. Оливия со стоном упала возле него на колени. Сердце его билось глухими неровными толчками, и каждый удар болью отзывался в груди.
Доминик лежал неподвижно, на виске его кровоточила свежая рана. На помертвевшем лице кровь казалась особенно яркой. Мокрые ресницы слиплись. И Оливия принялась молиться так, как никогда не молилась раньше:
– Доминик! Доминик, очнись! Прошу тебя! – Рыдая, она обхватила ладонями его голову. – Ты меня слышишь? Доминик, прошу тебя, не умирай!
Ресницы его вдруг дрогнули, и он открыл глаза. Взгляды их встретились, и губы его слабо шевельнулись в улыбке.
– А я и не догадывался... Нужно было утонуть, чтобы услышать, как ты зовешь меня по имени.
Оливия чуть не рухнула в обморок, услышав в его голосе едва сдерживаемый смех.
Уронив голову, она разрыдалась.
Именно Джеймс принес Доминику сухую одежду. Оливия, все еще вне себя от злости, оттого что никто не пришел ему на помощь, отвезла Доминика к себе. Если бы он не был так силен, лежать бы ему на дне реки! Только сейчас она поняла, до какой степени его ненавидят в деревне!
Когда они приехали, Эмили, как обычно, сидела в гостиной. Оливия поспешила представить их друг другу.
– Эмили, я привезла графа Рэвенвуда. Милорд, это моя сестра Эмили.
Доминик все еще прижимал к виску окровавленный носовой платок. Свободной рукой он коснулся пальцев Эмили.
– Для меня большая честь познакомиться с вами, мисс Шервуд.
Эмили что-то растерянно пролепетала, но Оливия не расслышала: ее внимание было приковано к Доминику. Наконец она с радостью отметила, что на его лицо понемногу вернулись краски. Поспешно усадив его на стул, она бросилась в спальню за одеждой. Эмили заторопилась за ней.
– Оливия, – неодобрительно произнесла она шепотом, – что он здесь делает?
Оливия повернулась на каблуках. Только презрения в голосе сестры ей в ее нынешнем настроении как раз и не хватало!
– Он ранен! – отрезала она. – Так что, мисс Эмили Шервуд, будь добра не пилить меня за то, что я привезла его сюда! – В двух словах она рассказала обескураженной сестре о том, что произошло в деревне. – И никто... никто не помог ему, Эмили! – воскликнула она. Голос ее дрогнул. – Ни один человек! Просто стояли и смотрели! Как они могли?! Просто не понимаю! Разве он чудовище? Обычный человек, как ты, как я... Нет, мне просто стыдно, что я живу в Стоунбридже!
Лицо у Эмили вытянулось. Должно быть, почувствовав, как расстроена сестра, она осторожно тронула ее за плечо.
– С ним все в порядке?
– Если не считать сильного удара по голове. Прости, Эмили, мне сейчас некогда.
– Я побуду в саду, – кивнула Эмили.
Оливия глубоко вздохнула и побежала на кухню.
На пороге ее встретил взгляд
