бросил он.
– Вовсе нет. – Оливия похвалила себя в душе за то, что умудрилась произнести эти слова с легкомысленной веселостью, которой, впрочем, не испытывала. – Да и потом, мне показалось, что вы заняты своими гостями. Разве нет?
«Особенно одной», – подумала она.
– Вовсе нет, – передразнил он ее. – Я думал о тебе весь вечер, каждую секунду.
– Неужели? – протянула недоверчиво Оливия. – Даже когда танцевали с Элизабет Бомонт?
– Господи помилуй, Оливия, да ты никак ревнуешь? – С губ Доминика сорвался смешок.
Оливия надменно выпрямилась. Негодяй, он слишком близко подобрался к правде. Хватит валять дурака, одернула себя Оливия. Но ведь так и было! Увы, у нее тоже есть гордость! Она никогда не признается в этом, ни за что! К тому же ее признание лишь потешит его гордость.
– Вы с ней прекрасная пара, – заявила она невозмутимым светским тоном. По крайней мере самой Оливии хотелось в это верить.
– А я заметил, что граф Ренфорд чуть ли не весь вечер не сводил с тебя глаз. – Стало быть, не так уж он был увлечен своей прелестной дамой, как показалось Оливии.
Она улыбнулась.
– Да неужели? – беспечно воскликнула она. – Жаль! А я и не заметила!
– Хорошо, что ты здесь, а не в Лондоне. – Опять этот низкий, гортанный смешок. – Я начинаю верить, что ты по натуре завзятая кокетка, Оливия. Уверен, будь мы в столице, мне пришлось бы продираться сквозь толпу поклонников, лишь бы удостоиться твоего благосклонного взгляда.
Их взгляды встретились: ее глаза сияли радостью, в глазах Доминика таилась легкая насмешка.
– Ну а если серьезно... как тебе кажется, бал удался? Или полный провал?
И хотя он по-прежнему улыбался и сказано все это было весьма прозаическим тоном, за бесстрастием Оливия уловила тревогу. Конечно, в глазах общества он всегда казался надменным, холодно невозмутимым, абсолютно равнодушным к тому, что о нем думают другие. Но Оливия знала правду: в глубине души он страстно желал стать своим в том мире, в котором ему выпало жить. И этот бал тоже был средством оповестить мир о себе и о желании навсегда остаться в доме своих предков, в Рэвенвуде. Она понимающе улыбнулась:
– По-моему, он имел успех... настоящий успех.
– Правда?
– Ну еще бы! – Теперь был ее черед хихикнуть.
Однако Оливии хотелось знать наверняка.
– Так, значит, вы не намерены вернуться обратно в Лондон? – отважилась спросить она. И, затаив дыхание, ожидала ответа.
– Только в том случае, если это будет необходимо.
Значит, он не собирается уезжать! Он останется здесь, в Рэвенвуде! Оливия была до смешного счастлива!
Поймав ее руку, Доминик поднес ее к губам. Вспомнив, какая у нее натруженная рука, со стертыми в кровь пальцами, Оливия вспыхнула от смущения. Но Доминик, казалось, ничего не замечал. Глядя ей в глаза, он целовал один пальчик за другим, и сердце Оливии, перестав биться, куда-то провалилось. Губы его были теплыми, и она невольно затрепетала.
– Мне так хотелось, чтобы ты сегодня была со мной, – пробормотал он. – Но раз уж ты считаешь, что это невозможно... точнее, нехорошо...
Олизия испуганно ахнула, когда он рывком прижал ее к груди. А потом, не слушая возражений, круто повернулся и потащил ее за собой.
– Доминик! Куда вы?.. Что вы делаете?!
Он почти бегом бросился вверх по мраморной лестнице.
– По-моему, ты и сама могла бы догадаться... а впрочем, куда тебе! Я совсем забыл о том, что ты у меня чопорная, благопристойная мисс!
– И вовсе я не чопорная, и не благопристойная, и...
– Во всяком случае, после сегодняшнего ты точно ею не останешься. Это я тебе обещаю! – Остановившись, он взглянул на ее ошеломленное лицо. – В чем дело, мисс Шервуд? Что, никогда не слышали о подобных вещах? Могу объяснить: я вас, так сказать, соблазняю. И собираюсь заниматься с вами любовью всю ночь!
Доминик произнес эту тираду легкомысленным, почти шутливым тоном. Сейчас он был похож на озорного мальчишку. Но Оливии это было по душе... определенно по душе.
– Это звучит... восхитительно запретно. – Легкая улыбка скользнула по ее губам.
– Восхитительно? Нисколько не сомневаюсь. Запретно? Опять-таки совершенно с тобой согласен! Одно я обещаю тебе твердо: эту ночь тебе не удастся забыть!
Легкая чувственная хрипотца в его голосе заставила ее an дрожать. Оливия кончиками пальцев осторожно коснулась его бронзовой от загара шеи, потом робко подняла на Него глаза.
– А что я скажу Шарлотте? Она будет ждать меня...
– Не будет. И нечего беспокоиться – никто ничего не узнает. Я сам предупредил Франклина, что ты предпочитаешь вернуться домой, а не ночевать здесь. И к тому же мне отлично известно, что ты позаботилась, чтобы какая-то женщина из деревни переночевала с Эмили.
У Оливии екнуло сердце. Возможно, у них никогда больше не будет шанса... провести вместе целую ночь. Конечно, может быть, это неправильно, но ей уже было все равно. Что бы ни принесла эта ночь, Оливия никогда не забудет ее.
Важно лишь то, что они вместе.
Оливия лукаво склонила голову к плечу. Они стояли так близко, что губы их почти соприкасались.
– Тогда позвольте спросить, сэр, чего же вы ждете?
Большего ему и не требовалось. Подхватив Оливию на руки, Доминик в три прыжка преодолел остаток лестницы, а потом, вихрем пронесшись по коридору, распахнул тяжелую двустворчатую дверь в спальню. Ударом ноги Доминик захлопнул ее за собой, и она со слабым щелчком затворилась. Доминик отпустил Оливию, позволив ей медленно проскользить по его телу вниз. Оливия удивленно оглядела комнату. Ей и до этого случалось заглядывать сюда, но лишь на мгновение, поскольку двери в спальню хозяина почти всегда были закрыты. Единственные, кому оказывалась высокая месть прибираться здесь, были Глория и вторая горничная.
Мебель в спальне была из вишневого дерева, глубокого винно-красного цвета. Было очевидно, что это спальня мужчины. Такого же темно-вишневого оттенка были и огромный роскошный балдахин над постелью, и портьеры из великолепной узорчатой камки. Но Оливия лишь мимоходом окинула взглядом мебель. Ее поразило, как светло было в спальне. Несколько дюжин свечей заливали ее ослепительным светом. Свечи, казалось, стояли везде – на бюро, на маленьких столиках у постели, возле кресел, заботливо придвинутых к камину, в котором весело пылал огонь. Дрожащие огоньки свечей, отражаясь в оконных стеклах, бросали блики на ковер, заливая всю комнату золотистым светом. У Оливии от восторга перехватило дыхание. Она даже не заметила, что Доминик с любопытством наблюдает за ней.
Как он сказал? Соблазнить ее? Пульс Оливии участился. Она подняла на него глаза.
– Вы все это придумали заранее. Я угадала?
Он стоял, скрестив руки на мощной груди, и даже не пытался скрыть, насколько доволен собой. Впрочем, как она подозревала, он не особенно и старался.
– Неужели вы возражаете, мисс Шервуд? – Уголки рта Доминика приподнялись в ленивой усмешке.
Но по правде сказать, Оливии только польстило, что Доминик так старался ей угодить, что даже заранее продумал каждую мелочь.
– Я? О Боже, Доминик... Господи, я в жизни не видела ничего прекраснее!
Лицо Доминика просветлело. Ничего не сказав, он направился к огромной кровати, занимавшей почти половину спальни. Посреди нее на покрывале стояла большая коробка, которую Оливия до сих пор не заметила. Доминик поманил Оливию к себе и коротко произнес:
– Это для тебя.
– А что это? – растерялась Оливия.
– Открой и посмотри.
Затаив дыхание, она сдвинула крышку и заглянула в коробку. Сначала она не увидела ничего, кроме нескольких слоев шелковистой бумаги... Потом что-то слабо замерцало в темноте. Оливия вскрикнула... В глаза ей словно ударил сноп зеленоватых лучей. Голова у нее закружилась. Забыв обо всем, Оливия погрузила руки в ворох шелковистой ткани. На лице у нее было выражение блаженства, как у ребенка, который Бог знает сколько времени не получал новых игрушек.
Переливчатый шелк цвета китайского нефрита с мягким шелестом опустился ей на руки. Это было платье, бальное платье! Оливия сразу догадалась! Восхитительная, гладкая, сияющая материя, казалось, жила собственной жизнью. У Оливии от восторга захватило дух. Ей было боязно даже коснуться ее. Едва осмеливаясь дышать, она потянула платье из коробки. Мелкие складки струились от ленты, подхватывающей грудь. Рукава были плотно облегающими. Кроме платья, в коробке лежали длинные белоснежные перчатки, крохотная бальная сумочка и даже пара туфелек в тон платью.
– Я купил его в Лондоне, – послышался из-за спины низкий голос Доминика. – Мне показалось, что зеленый цвет должен очень пойти к твоим глазам.
Онемевшая от восторга и неожиданности Оливия покачала головой.
– Доминик, я... я очень тронута, но... Видите ли, я не могу принять такой роскошный подарок. Это платье слишком дорогое. Да и подумайте сами... куда я смогу его надеть?
– Надень его для меня, – тихо сказал он, и глаза его потемнели.
Во рту у Оливии пересохло. Сапфировые глаза околдовывали ее, и она поймала себя на том, что ей и самой безумно хочется надеть это платье. Ничего похожего с ней никогда не случалось. Она попыталась заговорить, но обнаружила, что потеряла дар речи, и смогла только пролепетать охрипшим голосом:
– Сейчас?
Доминик молча кивнул. Глаза его, казалось, прожигали ее насквозь.
– Не могли бы вы ненадолго отвернуться? – нахмурилась она.
Взгляд Доминика смягчился. Что-то неуловимое промелькнуло между ними... и оба почувствовали, что стали ближе и понятнее друг другу. Отвернувшись,
