разыскивать.
Оглядевшись, чтобы убедиться, что поблизости никого нет, Лилиан аккуратно сложила газету так, что вокруг объявления образовались сгибы, и осторожно надорвала ее, чтобы объявление осталось у нее в руках.
– С днем рождения, дорогая, – зевая, приветствовал ее Диллон, впорхнувший в комнату.
Газетная бумага с громким треском порвалась.
– Черт возьми! – пробормотала Лилиан, отодвинув газету, прежде чем он увидел, что она читает. – Ты так рано проснулся ради меня? – спросила она.
Видно было, что он сладко спал. Она с деланной радостью улыбнулась ему:
– Теперь я знаю, как много значу для тебя.
– Конечно, дорогая, – пробормотал он, протирая глаза.
Он властно поцеловал ее в губы, обдав запахом гвоздичного масла, и это напомнило ей о давно забытом происшествии.
– Помнишь наш первый поцелуй?
– Еще бы! – Он ухмыльнулся: – Дворецкий застал нас в чулане.
– Как поживает этот брюзгливый мистер Дженкинс?
– Боюсь, все еще терроризирует кухарку и шпионит за горничными. Но отец его ни за что не отпустит. Говорит, он держит всех в строгости.
Он сел рядом с ней.
– Кстати… – Диллон вынул из кармана халата бархатную коробочку и поставил на стол. – Это тебе!
– Ты без конца даришь мне подарки, Диллон. Не пора ли остановиться?
– Отец настоял.
Она прикусила губу, зная, на каких условиях сделан этот подарок.
Открыв коробочку, Лилиан ахнула. Бриллианты сверкнули на черном бархате звездной россыпью.
– Это слишком щедро, – тихо заметила она.
Взяв браслет, он надел его ей на запястье.
– Чепуха, любая драгоценность меркнет перед тобой.
Браслет, отягченный налагаемыми обязательствами, сковывал ее, как наручник, и сверкание камней лишь усугубляло неловкость.
– Красивый жест, Диллон, но и этот подарок не заставит меня изменить решение.
– До чего же ты цинична! Ведь это подарок по случаю дня рождения.
– Диллон…
Он пожал плечами:
– Просто мы хотим, чтобы ты осталась и на следующий год. Это лишь поощрение и ничего больше.
– Я не желаю быть марионеткой в руках твоего отца.
– Ты хочешь меня уничтожить.
Он скрестил руки на груди. Его лицо дышало гневом.
– Прекрати эту мелодраму. – Она осторожно положила браслет в коробочку и закрыла ее. – Я не собираюсь обсуждать свои планы ни с тобой, ни с твоим отцом.
– Я могу дать тебе столько денег, сколько нужно, и ты это знаешь.
– Возможно, между тобой и твоим отцом нелады, но вы связываете со мной кое-какие надежды.
– Он более чем разумен.
– Поэтому я и пытаюсь поладить с вами обоими. Я с самого начала говорила тебе, что это продлится только до двадцать четвертого дня моего рождения.
– Как ты можешь отказать ему в этой радости, ведь он столько сделал для тебя?
Лилиан поднялась, ощущая собственную беспомощность. Они уже обсуждали этот вопрос. И как будто договорились.
– Но ведь между нами ничего не было решено.
Уязвленный, Диллон нахмурился:
– Мы друзья с самого детства, и я никогда тебя не оставлю.
Его укор повис в воздухе, он не заставит ее почувствовать себя виноватой. Она подошла к окну и уставилась на обнесенную оградой заднюю часть сада.
– Ты пойдешь сегодня вечером с нами в Комнату чудес мистера Уигли?
– Я уже видел панораму Санкт- Петербурга.
– Зато Фанни не видела. А я еще не полностью насладилась этим зрелищем. Хотя дважды его видела. – Она посмотрела на него, надеясь на перемирие. – Пожалуйста, побудь с нами ради моего дня рождения.
– Ты не боишься, что Кейн выпрыгнет из-за дерева и похитит тебя, чтобы скрыть свой обман? – фыркнул он.
– Я ведь не делаю посмешище из твоих страхов, Диллон, – тихо возразила она. – Почему ты стараешься умалить мои?
Он не смотрел на нее, играя бархатной коробочкой. Лилиан направилась к двери:
– Пойду одеваться.
– Лили?
Она обернулась.
Он протягивал ей коробочку:
– Это же подарок, который тебе делают без всяких условий.
Слегка наклонив голову, Лилиан приняла коробочку:
– Спасибо.
– Прости меня.
Он раскрыл объятия, и она подошла к нему, обвила его руками и прижалась щекой к груди. Ей был приятен запах его мускусного одеколона и чувство защищенности, которое он давал.
Он поцеловал ее в макушку.
– С моей стороны, было глупо и гадко смеяться над твоей ситуацией. Кейн – негодяй, и ты поступила мудро, приняв меры против него.
– Ты ведь лучше других знаешь, как он со мной обращался. Ты видел мои синяки, видел, как тяжело мне было.
– Знаю. Но я был так счастлив последние два года и не хочу, чтобы они кончались. – Он пожал плечами, не в силах сдержать свои чувства. – Никогда в жизни мы с отцом так не ладили. Никогда я не чувствовал такой связи с обществом, с равными мне по рождению и по положению. Мы созданы друг для друга. Если бы ты могла посмотреть на это моими глазами.
Она попыталась отшутиться:
– Просто я вижу все иначе, чем ты.
– Но ведь ты счастлива со мной.
– Я не могу себе представить, что буду с кем-то еще, но…
– Если бы только ты так нелепо не противилась браку…
– Нелепо? – Она вырвалась из его объятий. – Нелепо?
– Возможно, я употребил неточное слово. Может быть, лучше сказать «слишком противилась»?
– Слишком? Ты считаешь мои опасения излишними? – Она подбоченилась. – Скажи мне, Диллон, почему Кейн третировал мою мать? Потому что, как муж, имел над ней безграничную власть. Над ней, над ее деньгами, над домом.
– Она для него была ничто, и он обращался с ней, как с ничтожеством.
– Совершенно верно.
– Но не можешь же ты думать, что я когда-нибудь…
– Я не хочу, чтобы кто-нибудь был вправе распоряжаться моей жизнью. Я терпела его власть одиннадцать лет, этого хватит на всю оставшуюся жизнь. А моя мать…
Вспомнив о хрупкой, вечно подавленной женщине с прекрасными золотыми волосами и печальными сапфировыми глазами, Лилиан почувствовала, что ее решимость непоколебима.
– Возможно, в конце концов ее доконала лихорадка, но дух ее был сломлен задолго до этого.
– А твои дедушка с бабушкой понимали это?
– Полагаю, они осознали это только после ее смерти. Но произойди это раньше, они бы все равно были бессильны. – Стараясь отогнать воспоминания, Лилиан обхватила себя за плечи. – Вздумай Кейн бороться с ними из-за меня, он наверняка одержал бы победу. Ведь в моем свидетельстве о рождении стоит его имя. В глазах света он мой отец, и эта угроза висит над моей головой, словно дамоклов меч, с самого моего рождения.
– Твои бабушка с дедушкой раскаивались, что устроили этот брак?
– Возможно. Но в то же время испытывали облегчение, поскольку им удалось дать мне законное имя.
– А ты предпочла бы, чтобы они раскаялись?
Она пожала плечами:
– Я никогда этого не узнаю. Так ведь?
Наступило молчание.
Лилиан вздохнула:
– Я не хочу с тобой ссориться, Диллон. Но ты должен меня понять.
– Значит, мы не поженимся?
– До тех пор пока я не вступлю в права наследства.
– То есть через год.
– Не думай, что меня устраивает роль любовницы. Я достойна лучшей участи. Мечтаю повидать мир.
В мечтах она не могла себе представить, чем станет заниматься, но в одном не сомневалась: она будет распоряжаться своей судьбой, сохранит свободу воли и духа, не обременяя себя зависимостью от мужчины.
Она увидела, как в его голубых глазах мелькнуло что-то похожее на боль – он был уязвлен.
– Ты несчастна, оттого что приняла решение остаться со мной?
– Ничего подобного. Возможно, меня угнетал мой выбор, но ты всегда был на высоте, всегда оставался чудом, Диллон. И я тебе благодарна.
Он взял ее руку и крепко сжал.
– Я не допущу, чтобы с тобой случилось что-нибудь плохое, дорогая.
– Знаю. – Она ответила на его рукопожатие. – Молю Бога, чтобы и Кейн это усвоил.
– Но ведь теперь он тебе не докучает.
– Пока нет. Благодаря тебе и твоему отцу. Он затаился, как змея, нежащаяся на солнце и готовая нанести удар при первой же возможности.
Лорд Корнелиус Кейн, пребывая в дурном расположении духа, сидел в высоком кожаном кресле у себя в клубе с бокалом бренди в руке. Он бежал в «Брукс»[1] в надежде укрыться от своего поверенного, который становился сущим наказанием. Болван не понимал основной концепции кредита. И видимо, настало время его сменить.
В гостиной появился мистер Питт. Лицо, как тарелка, вышедшие из моды панталоны. Кейн повернулся к нему спиной, всем своим видом показывая, что не желает видеть его в кресле рядом с собой.
– Теперь сюда пускают кого угодно, – пробормотал он.
– Что вы сказали? – спросил лорд Фелтон, подавшись вперед. Он был туг на ухо.
– Славный денек, – откликнулся лорд Кейн с деланной улыбкой.
– Моя Софи всегда любила весну, – вздохнул лорд Фелтон.
– Избавь меня от твоих лирических воспоминаний, старикан. Они повергают меня в панику.
– Леди Джейнос? – Склеротические глазки старого джентльмена заблестели. – Она ведь ваша родственница, да?
Как только речь заходила о Лилиан, на лице Кейна появлялась брезгливая гримаса. Он ненавидел июнь. Этот месяц напоминал ему о дне рождения порождения дьявола, повергшего в прах все его попытки создать себе приличную жизнь. А он ее заслуживал, как и любой дворянин, возможно, даже больше. Он редко задерживал оплату счетов, всегда отдавал карточные долги или проигрыш и почти никогда не
