– Как я выгляжу? – прошептала Харриет.
– Красавицей. Иди, сядь на канапе.
Харриет кивнула с удивившей ее саму покорностью, быстро подошла к низкому диванчику, села и поморщилась.
– Брюки влажные, – шепнула она.
– Чертовски извиняюсь, мисс Мосли. – Бенедикт вскинул бровь. – Пожалуй, нам стоит прекратить все удовольствия, чтобы спасти ваш гардероб.
– Нет необходимости, – чопорно ответствовала Харриет, заставив его расхохотаться.
Через мгновение в дверях появился Байрон Эллиот.
– Мне показалось, что я слышал звон разбитого стекла, – сказал он, входя в комнату, – и крик мисс Мосли.
Харриет обрадовалась, что темнота в комнате скрыла ее вспыхнувшие щеки.
– Я уронил бокал, – сказал Бенедикт, вытащил из кармана носовой платок и наклонился, чтобы собрать осколки.
– Я взвизгивала от смеха, – солгала Харриет. – Мистер Брэдборн рассказал мне очень смешную шутку.
– Да? – Эллиот поднял бровь и пошел к диванчику, переводя взгляд с Харриет на Бенедикта, собиравшего в носовой платок осколки бокала. – И какую?
Бенедикт впился глазами в Харриет. Она откашлялась.
– Как называют только что поженившихся аристократку и аристократа?
– Как?
– Кузены. – И Харриет старательно залилась фальшивым, громким, визгливым смехом.
Глава 23
Харриет прошла через сад и остановилась возле подстриженной живой изгороди, у прохода на лужайку. Она подняла голову, чтобы солнечные лучи могли проникнуть под поля шляпки и теплыми поцелуями прикоснуться к ее щекам. Она улыбнулась, и Бенедикт почувствовал, как его губы тоже расплываются в улыбке.
Это был такой день – и такая женщина, которые могли заставить его забыть обо всем на свете.
Харриет пошла обратно, и ветерок, заставлявший желтые и бурые листья на деревьях вести оживленный разговор, взметнул ленты шляпки и прижал юбку к ногам Харриет. Бенедикт вспомнил вчерашнюю ночь – ее мягкие бедра, прижавшиеся к нему, ее восторженные вскрики, и его кровь снова забурлила.
Он тоже вернулся на лужайку, где Харриет стояла около стула Элизы Пруитт. Девушка воспользовалась мольбертом и красками, которые леди Крейчли на всякий случай припасла для гостей. Углем Лиззи набросала одну из статуй, видных из сада, – херувима, тянущегося к небу; вокруг его пухлой ножки обвилась виноградная лоза.
– Лиззи, – говорила ей Харриет, – ты потрясающий художник! Клянусь, эта статуя выглядит на твоем холсте гораздо лучше, чем на самом деле.
Лиззи стеснительно пожала плечами:
– Это просто мое хобби.
– Как так вышло, что твое хобби – это искусство, а мое – убийство комнатных растений, ничем не заслуживших моего гнева?
– Я не знала, что ты садовод, Харриет.
– Садовод, – фыркнула Харриет, – у которого все цветы гибнут.
Элиза хихикнула. Бенедикт давно заметил, что она не пытается прикрыть ладонью улыбку, когда разговаривает с Харриет.
– Ты на себя наговариваешь.
– Это чистая правда, – заявил Бенедикт, подходя к ним ближе. – Во всех лондонских оранжереях висят плакаты с изображением мисс Мосли и запретом продавать ей цветы. – Он с подозрением всмотрелся в Харриет. – Думаю, я вас узнал.
Однако она смотрела не на Бенедикта, а на жеребца, трусившего за ним следом, и озабоченно морщила лоб.
– Что это, мистер Брэдборн? – Элиза кистью указала на серого жеребца. – Вы собираетесь на верховую прогулку?
– Нет. Согласно пари, заключенному с мисс Мосли, я обязан улучшить ее навыки верховой езды. То есть по крайней мере научить ее ровно сидеть в седле.
– О нет, сэр! – встревоженно рассмеялась Харриет. – Я не хочу вас беспокоить. Той нашей поездки верхом вполне достаточно, чтобы выплатить ваш долг.
Бенедикт посмотрел в полные тревоги глаза, спрятавшиеся в тени широкополой шляпки.
– Я настаиваю.
Харриет втянула в себя побольше воздуха и выдохнула.
– Разреши ему поучить тебя, Харриет, – посоветовала Элиза. – Кто знает, когда еще выпадет такая
