Воспользоваться этим, сокрушить дух
человека – это призвание дьявола.
Просторные комнаты наполнились веселыми, беззаботными звуками шотландского танца. Играли на скрипке и фортепиано. Разноцветные юбки на обручах покачивались и подрагивали в такт движениям молодых людей и девушек, попарно проплывавших вдоль зала, образовавшегося после того, как хозяева приказали раздвинуть створчатые двери между столовой и гостиной, чтобы освободилось достаточно места для экосезов и котильонов. Недавно навощенный пол блестел в свете канделябров и масляных ламп. Слуги перенесли резной обеденный стол красного дерева в середину большого холла и заставили его огромным количеством блюд с фруктами, холодным мясом и сырами, дабы ублаготворить толпу голодных гостей, слонявшихся вокруг и сплетничавших, пока молодежь развлекалась танцами. Старый дом звенел от счастливых, радостных голосов.
Стоя в затененном уголке, шестнадцатилетний Пэйсон Николлз насмешливо взирал на это веселое, красочное сборище. Он внимательно наблюдал за старшим братом и его дружками, которые флиртовали с девушками и время от времени исчезали в кабинете хозяина, чтобы торопливо хлебнуть из фляжек и графинчиков. Бал в честь совершеннолетия Чарлза, которому исполнился двадцать один год, уже достиг вершины вольности и свободы. Пэйсон скрестил руки на груди и прислушался к сладким речам Чарли, разливавшегося соловьем перед девушкой, чье сердце он недавно пленил.
– Салли Энн, знаешь, ты сегодня самая хорошенькая. Я весь вечер стремился привлечь твое внимание, но вокруг вьется столько поклонников, что тебе и поговорить со мной некогда.
Запыхавшаяся от танцев Салли Энн с обожанием взглянула на красивого темноволосого молодого человека, державшего ее за руку.
– Клянусь, Чарлз Николлз, ты знаешь, как вскружить голову девушке. Я весь вечер жду, когда ты наконец посмотришь на меня, и тебе это прекрасно известно. Чарли рассмеялся и что-то зашептал девушке на ухо, но что именно, Пэйсон не расслышал. Салли игриво стукнула Чарли веером по руке и позволила проводить себя до ширмы, за которой находилась дверь в галерею, в умеющие хранить тайны сумерки ночи.
Но в этот момент дорогу им преградил папаша Салли, и Пэйсон усмехнулся при мысли о том, как быстро и расчетливо действовал пожилой человек. Чарли немедленно остановился, чтобы обменяться с ним рукопожатиями.
– Рад вас видеть, сэр. Мы с отцом недавно говорили о новом сорте табака, который вы посадили в этом году. По- видимому, он принялся очень хорошо. Мы с Джо Митчеллом тоже подумываем на следующий год приобрести делянку недалеко от проезжей дороги и испытать какой-нибудь новый сорт. Как-нибудь надо вместе посидеть и поговорить с вами на этот счет. А сейчас я хочу показать Салли Энн щенков, которых принесла наша гончая. У нас еще никогда не было таких красавцев. Может быть, захотите взять одного, сэр? Ведь их мать выиграла приз Хауэрда. Может за сотню шагов учуять кролика.
«А также беглого раба на том же расстоянии, но Чарли вежливо умолчал об этом», – подумал с издевкой Пэйс. Отец Салли Энн не очень одобрял развлечения местной молодежи, которая помогала местным властям ловить чернокожих беглецов. Учитывая, что река Огайо протекала всего в одной-двух милях от большой дороги, подобная совместная охота за сбежавшими рабами стала выгодной статьей дохода. Правда, Чарли занимался этим делом не из-за денег, а ради спортивного интереса.
И Чарли, конечно, не собирался показывать Салли Энн щенков. Он просто хотел заманить девицу в темноту сада и попробовать, как далеко с ней можно зайти. Он побился с дружками об заклад, что успел расслышать Пэйс, будто сорвет поцелуй и кое-что пощупает.
Мысль эта взволновала Пэйса. Большинство девушек были старше его, так что юноше оставалось только потеть в проклятом обезьяньем наряде и шпионить за Чарли. Но при мысли о том, что молодые люди постарше делают с девицами в темноте, одна весьма существенная часть его тела неприятно отвердела. Он никак не мог отделаться от мысли, что Чарли намерен отметить свое совершеннолетие не столь невинным образом и не в разумной домашней обстановке, как могло показаться вначале. Нет, сегодня он не удовольствуется одним сорванным поцелуем и несколькими стаканчиками отцовского бурбона…
Пэйсон оперся спиной о стену табачного сарая и глубоко затянулся самодельной сигарой. Он расстегнул свой вычурный фрак, развязал галстук, и грудь свободно задышала под тонким полотном рубашки. Музыканты и гости уже разошлись, но на старом платане гремел птичий хор, и сова ухала где-то рядом с амбаром. Все это были обычные ночные звуки, но Пэйс настороженно прислушивался. Отец, несомненно, изобьет его до полусмерти, если узнает, где он притаился, ну что ж, не в первый и не в последний раз.
Одному Богу ведомо почему, но они не сошлись с отцом характерами, и Пэйс относился с фатальной покорностью к последствиям этого несходства.
Но то, как отец обращался с другими людьми, Пэйс равнодушно принимать не мог и весь напрягся, когда ветерок донес до него звук приглушенных женских рыданий. Он был уверен, что брат и его дружки задумали какое- то дьявольское дело. Он ждал, что сегодня ночью повесы выедут верхами поразвлечься. Пэйс даже оседлал лошадь, но, кажется, на этот раз они нашли себе место для развлечений гораздо ближе. Желудок у него свело судорогой, и Пэйс почувствовал внутри страшную пустоту, когда все осознал, и на мгновение пожалел, что не взял с собой ружья.
Однако Пэйс не взял его намеренно, он знал, что иначе обязательно убьет кого-нибудь из них.
Конечно, с тем же успехом могут убить и его, но такие соображения юношу никогда не останавливали. Люди когда-нибудь умирают, а ему всегда казалось, что он умрет раньше других, но не перестанет защищать тех, кто не в силах постоять за себя сам. Да, это, конечно, большая глупость, и отец, и брат очень разозлятся.
Пэйс неохотно бросил окурок и растер его сапогом. К сожалению, он еще маловат ростом. Может, никогда высоким и не станет. А враг силен. Не мешало бы обезопасить себя. Он выхватил небольшие вилы из стога сена и побежал по грязной тропинке к лачугам, в которых жили рабы.
Сердце у него заныло, и Пэйс подумал, что он, наверное, жалкий трус, ведь ему совсем не хочется устраивать заварушку. Гораздо легче повернуть сейчас к реке и сделать вид, будто там, в убогой хижине, ничего не происходит. Но в его характере всегда было то самое, не позволявшее Пайсу отступить упрямство, которое отец безуспешно пытался выбить из него. Его единственные друзья обитали в этих глинобитных и дощатых хижинах. Может быть, по мнению всех остальных, они просто животные, но животные могут быть значительно добрее людей.
Когда юноша очутился в середине поселка, там раздавались уже не рыдания, а душераздирающие крики отчаяния и муки. Пэйс заскрипел зубами и сжал челюсти. Он опоздал. Черт побери, надо было раньше догадаться. Опять дал маху. И заслужил трепку, которую сейчас получит.
Он распахнул сделанную из дранки дверь хижины, где жила Тесси, тщетно пытаясь не смотреть слишком пристально на постель из сухих кукурузных листьев. Безобразные движения чьих-то ляжек не позволяли, как следует разглядеть девушку-подростка, опрокинутую навзничь. Да, он бы предпочел другое оружие, но сойдет и это.
И Пэйс ринулся вперед, прежде чем остальные мужчины в хижине смекнули, в чем дело.
Тот, кто покрывал девушку, завопил, когда зубья вил воткнулись в чувствительное место. Воя от боли, он скатился с нее, схватившись за рану, но остальные набросились на Пэйса и прижали его к стене. Девушка сползла с постели и заковыляла в угол, натянув на голое тело старое одеяло, а в комнате замелькали кулаки, послышались удары, грубая брань.
Пэйс довольно долго сдерживал вилами нападавших, но четверо мужчин против юноши – это слишком много. Вилы вышвырнули в ночь, и теперь Пэйс защищался только окованными металлом носками сапог, целясь туда, где будет побольнее, но вот чьи-то мощные мясистые руки оторвали его от стены, а другие, не менее сильные, принялись осыпать ударами лицо и живот.
Девушка закричала еще пронзительнее. Пэйс выгнулся назад и что есть мочи ударил локтями лавочника Хомера в его толстый живот, а потом, молодой и гибкий, отскочил в сторону так, что тумаки, предназначавшиеся старшим братом для младшего, достались главным образом Хомеру, а Пэйс, изловчась, изо всей силы превосходным ударом лягнул Чарли промеж ног так, что тот взвыл от боли и сложился пополам.
К тому времени как появился Карлсон Николлз, Пэйс превратился в мощных руках Хомера в безжизненный тюфяк, покрытый синяками и кровоподтеками. Великан отец взревел, требуя прекратить побоище, но схватка уже выдохлась. Карлсон негодующе взглянул на старшего сына, а затем обрушил все свое презрение на младшего, который бесформенной грудой свалился на пол и едва дышал. – Клянусь адом и вечным проклятием, парень, когда; ты поумнеешь? Ну чего же больше, если мой собственный сын защищает добродетель черномазой, вместо того чтобы присоединиться к остальным! У тебя совсем нет мозгов в голове и никогда не было, маменькин сынок. Ты никогда сам никого не оседлаешь. Иди прячься за материнской юбкой, там твое место. Боже милостивый, да откуда ты такой взялся? Нет, ты не мой сын. Лучше уноси отсюда задницу, пока цел!
Разразившись проклятиями, он несколько раз пнул съежившееся от боли тело юноши и заставил Пэйса на четвереньках выползти из хижины, чтобы больше не мешал людям постарше и посолиднее
