то серебристое журчание. Оно настойчиво вторгалось в сознание незнакомыми каденциями. Пэйс попытался отмахнуться от этих звуков, словно от комаров, но мелодия будоражила его, и скоро сонливость как рукой сняло. Вот звук приблизился и теперь напоминал ласковую песенку. Это неопасно, зато любопытно, что бы это могло быть. И Пэйс, наконец, совсем проснулся.
Открыв глаза, он вгляделся в темно-зеленую массу листьев, но не увидел ничего, кроме густой зеленой тени и серебристого мерцания ветвей. Он прислушался повнимательнее. Звук раздавался слева, певучий, тонкий, а потом Пэйс услышал легкий детский смех и улыбнулся, вспомнив, как в детстве ему рассказывали об ангелах, играющих на серебряных арфах. Он давным-давно не верил в ангелов, черт побери, но беззаботная невинность мелодии приятно ласкала слух. Он потянулся и стал ждать, когда звуки приблизятся.
Наверное, проказник карабкается с ветки на ветку. Песенка доносилась откуда-то сверху, раздаваясь прямо над его головой, и если бы он пригляделся повнимательнее, то наверняка бы увидел, как мелькнуло что-то голубое, и то был совсем не проблеск неба.
– Я обычно стреляю в птиц, которые меня будят, – громко крикнул Пэйс самым грозным тоном.
Серебристый звук замер, и юноша пожалел о своей резкости. Затем Пэйсу на нос упал кленовый листочек, и он усмехнулся:
– О, наверное, в моих кленах завелись ангелята. О Господи, что же теперь со мной будет?
Над его головой поплыл чистый детский смех. Пэйс удивился, кто же из чернокожих ребятишек осмелился проникнуть в эту часть их фермерских угодий, но ничего путного не приходило на ум. Он попытался представить себе белого отпрыска Чарли, но тот вряд ли мог поступать с белыми девушками так же, как с Тесси. Пэйс живо вспомнил некогда беззаботную, простодушно улыбающуюся девочку и ее теперешний вид, угрюмый от сознания унижения и позора.
Еще два кленовых листика лениво и плавно слетели ему на грудь. И вновь раздался тихий смех, словно ребенок ждал, какой ответ последует с его стороны. Пэйс схватил один из «носиков» и бросил его в говорливый ручей. В ответ раздался восторженный смех, и он отправил туда же второй. Восторг вылился в волшебную мелодию, спетую на каком-то незнакомом ему диалекте. Пэйс постарался разобрать слова, но смысл ускользал от него. Зная, что никто из рабов не спел бы подобной песни в такой странной манере, он попытался разглядеть существо, спрятавшееся в листве над ним, но опять увидел только что-то голубое и белое, когда оно взобралось повыше. Создание было женского рода. Белое – это, конечно, мелькнувшие панталоны, и ни один мужской голос не мог быть так приятен.
– Мне, между прочим, приходилось слышать об ангелах, которые падают с деревьев и ломают себе ножки, – предупредил он, – и тебе лучше спуститься вниз.
– Ангелы летают, – долетел до него такой же легкий и почти невесомый, как кленовые «носики», голос. Но, может, это ему почудилось с недосыпу или от жары? Его старший брат, конечно, поднял бы его на смех, если бы услышал, как Пэйс разговаривает с деревьями.
– Ангелы падают на грешную землю, – твердо заявил он, – и лучше тебе спуститься самой, прежде чем я доберусь до тебя.
Наступило минутное молчание. Ему отвечал только шелест листьев, трепещущих под дуновением легкого ветерка. А может, этот шум производил злокозненный эльф, перелетавший с одного дерева на другое? Теперь серебристый напев раздавался справа.
–Буду лежать, пока ты не спустишься, – пригрозил Пэйс, опершись головой на руки и вытянув ноги к ручью.
– Но ангелы умеют петь колыбельные песни, – ответил ребенок полнозвучным нездешним голосом.
Пэйс улыбнулся и снова закрыл глаза, ведь ее все равно не видно.
– Голубые птицы умеют петь песни. Давай спой, птичка. Я все равно успею тебя поймать, когда ты надумаешь слететь на землю.
Не обращая внимания на предостережения, она запела. Иногда Пэйс различал отдельные слова, их последовательность, знакомые рефрены о лошадках-качалках и спящих ребятках. «Значит, голубые птицы и ангелочки все-таки умеют изъясняться по-английски», – подумал он сонно.
Когда, наконец, изнеможение взяло верх, и Пэйс заснул, легкое создание, сидевшее на верхних ветвях, раздвинуло листья и осторожно взглянуло вниз.
Вид у Пэйса был неказистый, а синяков и кровоподтеков – больше, чем у мамы после ссоры с отцом.
Сочувственно вздохнув, девочка легко спустилась с дерева и тихонько положила в его скрещенные на груди руки недавно обретенное сокровище. Голубое перышко уютно угнездилось у него между пальцами, а сама она легко скользнула прочь, крепко прижимая к себе старую, замызганную куклу.
Глава 2
Мы ненавидим некоторых людей потому,
что не знаем их.
И не хотим узнать, потому что ненавидим.
Дора крепко завязала ботинки и потянулась за серым шерстяным плащом. Зимы в Кентукки вряд ли холоднее и дождливее, чем в Корнуолле, но ей помнилось, что там все-таки было теплее и суше – наверное, потому, что ее никогда не выпускали в это время из дома.
За шесть лет большая часть воспоминаний успела потускнеть, да ей и некогда было тратить на них время. К тому же они оставили болезненный след в памяти, и девушке казалось, что лишний раз вспоминать ни к чему. Лучше папы Джона в целом мире никого и быть не могло, ну а если новая мать, Элизабет, казалась резче и несколько суровее, чем милая, хрупкая женщина, которую она не забыла, то Дора никогда не жаловалась. Ей пришлось понять, что, несмотря на евангельские заповеди, не кроткие наследуют землю, во всяком случае до тех пор, пока грубые и жестокие не превратят ее в пустыню.
Короче, она приняла свое место в новом мире, куда привезли ее приемные родители. Ей совсем нетрудно было скрывать фигуру в бесформенных платьях и прятать лицо в широкополых капорах, говорить, только когда к ней обращались, и выполнять все дела по хозяйству без понуканий. Образ жизни, довольно строгий и стесняющий инициативу, Доре, напротив, казался гораздо более свободным, чем тот, который она вела когда- то.
Простое платье делало ее не более привлекательной, чем остальные девушки, и парни с ней заигрывали не больше, чем с другими. В общем, ее оставили в покое. И это поистине удивительно, сколь многого можно добиться, будучи практически невидимкой. Дора убедилась, что вовсе не надо прятаться от взглядов, чтобы тебя не замечали.
Она незаметно выскользнула из дома с корзиной для яиц и направилась по дороге в город. В это время года яиц в корзине не было, но в ней удобно разместились банки с вареньем и джемами, приготовленными прошлым летом. Матушка Элизабет сказала, что их можно продать, а деньги использовать по собственному разумению. Дора могла бы легко насчитать с десяток вещиц, которые ей хочется купить, но сначала надо приобрести небольшие подарки для приемной родни. Она помнила, каким чрезвычайно торжественным и щедрым праздником было Рождество, и хотя условия ее жизни изменились неузнаваемо, она не могла забыть о необыкновенном значении этого дня.
Большая пузатая печь наполняла теплом торговый склад, и Дора отогревала большие пальцы ног, пока Салли, жена Билли Джона, оценивала стоимость содержимого банок. Доре с трудом верилось, что Билли Джон, которого она когда-то укусила за палец во время одной из детских ссор, теперь стал уже взрослым и держал магазин, и что отец Джо Митчелла стал мэром Шранкфорта. Ей недавно исполнилось четырнадцать, а старший брат Пэйса и его дружки совсем выросли и многие женились, заняв солидное положение в обществе. Вот так. Чарли еще не женился и не вступил во владение фермой, потому что ею по-прежнему заправлял отец, но Чарли уже играл заметную роль во многих местных делах и начинаниях.
Дора росла вместе с Пэйсом и его братом и чувствовала себя такой же взрослой и умудренной, хотя ее физическая зрелость значительно отставала от умственной. У нее все еще не развилась грудь, в то время как Джози Энн, будучи всего двумя годами старше, стала не только полногрудой, но и обзавелась десятком поклонников. Иногда, правда, нечасто, Доре хотелось тоже покрасоваться в розовых платьях с оборками, широкими, на обручах, юбками и весело похихикать с другими девушками, но затем она вспоминала о прошлом, и желание исчезало. Ноги согрелись, и Дору как магнитом потянуло к добру на полках. Она шила не очень хорошо, однако вполне терпимо. И Дора притронулась к куску мягкой серой шерсти, прикидывая, сколько потребуется ярдов на платье, и сколько это будет стоить. Уж сколько лет матушка Элизабет ходит на молебствия в старом платье. Дора понятия не имела, как она сумеет незаметно сшить для нее новое платье, но лучшего подарка и представить нельзя.
Дверь распахнулась, ворвался ветер, а вместе с ним влетели две молодые женщины в тарлатановых юбках на необъятных кринолинах. Весело смеясь, они подошли к стойке, не заметив Дору, стоявшую в дальнем углу. Дору люди вообще не часто замечали.
– Ты слышала? – прошептала одна из них на ухо жене Билли Джона. – На аукционе будет продаваться все имущество Маккоя за неуплату налогов. Папа говорит, что он бы сам не отказался приобрести несколько акров, но думает, что отец Джо Митчелла купит всю эту землю для сына.
Салли широко раскрыла глаза.
– Нет, ничего подобного я не слышала. Держу пари, Билли Джон тоже об этом ничего не знает. Том Маккой его лучший друг, и что же они теперь будут делать?
Одну из женщин Дора узнала, это была Джози Энн. А другая, наверное, одна из ее
