ноги Олимпии занемели, она уже не чувствовала их от холода.

Пошел снег. Белые пушистые хлопья налипали на ресницы и застилали взор. Ботинки и чулки Олимпии давно промокли в ледяной воде, плескавшейся на дне шлюпки.

Но она упрямо продолжала вычерпывать воду, сосредоточив все свое внимание на этом деле. Ее пальцы так окоченели, что она с трудом удерживала ведро, но высокие волны перехлестывали через борт, и вода все прибывала и прибывала. Олимпия поймала себя на том, что думает о волнах как о своих личных врагах, злых живых тварях, которые, притаившись, ждут того момента, когда она почти полностью вычерпает воду и соберется передохнуть, чтобы снова обрушиться на борт ледяным потоком, почти затопляя лодку.

Перед лицом этой смертельной схватки с пенистыми бешеными волнами, грозившими поглотить шлюпку, вопрос о том, что делает Шеридан и куда он держит курс, померк. Угроза, исходившая от Бакхорса, казалась теперь далекой и банальной, а мысль о тепле и уюте — несбыточной. Для Олимпии существовала сейчас только эта суровая реальность.

Один раз — несколько часов назад — Олимпия спросила Шеридана, каким образом он определяет нужный курс, и тот ответил, что вообще никак его не определяет.

Но Олимпия продолжала упорно вычерпывать воду, несмотря ни на что. У нее могли сдать нервы, мог отказать разум, но руки все равно продолжали бы методично работать.

— Земля! — вдруг воскликнул Шеридан, произнеся это слово после многочасового молчания, которое, казалось, длилось целую вечность. Он тут же зашелся в кашле, потеряв на мгновение контроль над рулевым колесом, и лодка сразу же сделала опасный крен, зачерпнув бортом воду. Олимпия испуганно закричала, и Шеридан снова ухватился обеими руками за руль.

Усердно работая, Олимпия услышала вдруг за своей спиной хрип Шеридана, похожий на предсмертный стон, она в ужасе обернулась, но увидела, что он просто пытается достать весла, одновременно фиксируя руль ногой.

— Я помогу, — сказала она.

Он сначала бросил на нее недовольный взгляд, а затем кивнул, хмыкнув.

— С подветренной стороны буруны. Возьмите пару весел и держите их, пока я…

— Я умею обращаться с веслами, — отрезала она. — Вы хотите вставить их в уключины?

Он взглянул на нее, прищурившись от сильного ветра, бьющего прямо в лицо. У Олимпии было такое чувство, будто ее разглядывает не человек, а айсберг.

— Хорошо, — сказал он наконец, — вставьте весла в уключины, ваше высочество.

Олимпия принялась за дело, работая окоченевшими пальцами. Когда шлюпка взмыла вверх на волне, она окинула взглядом море и увидела линию прибоя. У девушки упало сердце при мысли, что придется идти сквозь эти пенные буруны на веслах.

— Течение поможет нам, — сказал Шеридан за ее спиной, как будто прочитав эти мысли.

На шлюпке было десять пар уключин — значит, чтобы привести ее в движение, требовалось десять крепких гребцов. Сама Олимпия умела управлять легкой маленькой плоскодо-ночкой, скользящей по покрытой рябью глади канала или протока в Норфолке, но большая парусная шлюпка в бушующем море была ей не по силам.

Она встала лицом к корме и вставила в пазы центральных уключин длинные весла.

— Сядьте и держите весла, — распорядился Шеридан. — А я попытаюсь убрать парус. Постарайтесь придать лодке устойчивое положение.

Как только он отпустил руль, лодка заходила ходуном, штормовые волны играли суденышком как скорлупкой. Олимпия бешено заработала веслами, опустив в воду правое и загребая пену и ледяную воду левым.

Шеридан в это время быстро убирал парус. Мокрое холодное полотнище упало прямо на плечо Олимпии. Та сразу же отреагировала, сказав что-то в сердцах, и только когда Шеридан бросил на нее изумленный взгляд, до нее дошло, что ругательство, невольно вырвавшееся у нее, было из арсенала самого матерого морского волка, привыкшего к сквернословию. Наконец Шеридан справился со своей работой. Закрепив парус канатом и встав на колени на сиденье напротив Олимпии, протянул руки, чтобы перехватить весла. Его большие ладони накрыли ее пальцы и показались девушке такими же ледяными, как вода за бортом. Ей стало больно, и она с большим трудом вытащила свои руки. Шеридан сделал сильный гребок, причем лицо его исказилось от боли.

— Проклятие, — пробормотал он и тут же улыбнулся вымученной улыбкой. — Так обычно ругаемся мы — более воспитанные моряки.

Олимпия начала растирать свои ноющие руки, не обращая на его слова никакого внимания.

У границы ревущего прибоя Шеридан налег на весла. Он греб изо всех сил, тяжело дыша, из его рта вырывался пар. Лодка взмыла на огромной волне высоко вверх и тут же упала вниз словно в пропасть.

— О Боже! — Шеридан не сводил глаз с пенистых бурунов. — Не знаю, сможем ли мы справиться с этими волнами.

Олимпия впала от холода и страха в такое оцепенение, что не могла ничего сказать по поводу его опасений. Она сидела у руля, чувствуя, как у нее трясутся поджилки.

— Вы умеете править лодкой? — спросил Шеридан. Она кивнула.

— Прекрасно. Мы дождемся следующей большой волны, и, когда корма начнет подниматься, я постараюсь удержать лодку на гребне. Ваша задача — правильно держать курс, иначе мы пропали. Когда нас выбросит на берег, я попытаюсь быстро оттащить лодку, чтобы ее снова не смыло в море.

Олимпия окинула его оценивающим взглядом, хорошо помня все его мучительные стоны и гримасы боли.

— А вы в состоянии все это сделать?

— А что, вы хотите занять мое место?

— Я просто подумала, что у вас сильные ушибы.

— Да, сильные. Я их получил по вашей милости, пытаясь доказать вам, какой я герой.

Он казался совершенно спокойным, улыбался и даже шутил. Но его взгляд был странно застывшим. И Олимпия невольно спросила себя: неужели Шеридан боится? Сама она была напугана до полусмерти.

«Не могу, не могу, не могу», — стучало у нее в висках, когда волны вздымали лодку на свои гребни, а затем она круто падала вниз.

Шеридан не оставил Олимпии времени на раздумья, он начал изо всех сил грести. Чудовищных размеров волна накатила и подняла вверх корму лодки. От грохота у Олимпии заложило уши. Она вцепилась в руль, стараясь справиться с ним. Шеридан издал истошный крик, делая последнее отчаянное усилие, чтобы взмыть на гребень волны, а затем бросил весла, которые исчезли в пучине вод. Волна вздымалась все выше и выше, она несла лодку на себе, словно норовистый сказочный конь, расходясь у носа шлюпки двумя серебряными веерами.

Олимпия с ужасом видела, как внизу — всего лишь в нескольких дюймах — мелькают острые рифы, волна пронесла лодку над ними, и вот уже девушка заметила впереди долгожданный берег. Грохочущая волна выбросила их на песок, обдав ледяным ливнем и отступив назад, оставляя за собой клочья пены.

Прежде чем Олимпия успела пошевелиться, Шеридан уже стоял по пояс в воде и тащил лодку на берег. Он изо всех сил упирался ногами в песок, приседая так, что вода доходила ему до подбородка. И вот наконец днище шлюпки заскрежетало по песку. Шеридан тащил лодку дальше, перекинув канат через плечо, его промокший до нитки бушлат давно уже лопнул по швам, и когда Шеридан напрягал мускулы, в прорехах белела рубашка.

К тому времени, когда Олимпия спрыгнула на берег, Шеридан уже вытащил шлюпку из воды и стоял у носовой части, тяжело дыша и кашляя. А на берег тем временем шла стеной новая штормовая волна.

Девушка, дрожа всем телом, прислонилась к корпусу шлюпки. Ее поташнивало от голода и пережитого страха. Она сглотнула, чтобы избавиться от подступившего к горлу комка, и оглянулась вокруг.

Уже почти стемнело. Олимпия смогла разглядеть только песчаную полоску берега, на которой тут и там виднелись плоские валуны и огромные каменные глыбы, а также крутой откос, удаленный от них на значительное расстояние. Опять пошел снег.

— Ну и что дальше? — спросила Олимпия. Шеридан глубоко вздохнул и отвесил ей поклон.

— Если мадам соизволит указать, где ее дорожный сундук и коробка со шляпами…

Олимпия скрестила на груди руки, пытаясь унять дрожь.

— Зачем вы паясничаете? — В ее голосе слышалось отчаяние. — Мы обречены здесь на верную гибель. Вымокшие до нитки. Замерзшие. Без огня, без еды, без крова. Мы неминуемо погибнем!

Шеридан состроил кислую физиономию.

— Нет, мне чертовски не везет, вот незадача! Оказаться на необитаемом острове вдвоем с особой, находящейся в столь мрачном расположении духа, — это ли не несчастье?

— Скоро совсем стемнеет.

— Я это знаю.

— Становится все холоднее и холоднее. Мы умрем от переохлаждения, не дожив до утра, если не примем каких-нибудь мер.

Он взглянул на нее со смирением.

— Теперь я понимаю, откуда у вас все эти мысли об общественной справедливости. У вас ярко выраженный революционный темперамент.

На глаза Олимпии навернулись слезы, она еле сдерживала их.

— Все мои мысли сейчас только об одном: как бы остаться в живых, — прошептала она.

— Ну вот еще. Вы опережаете события. — Усмешка играла на губах Шеридана, но глаза его светились мрачным огнем. — Вы ведь, в конце концов, еще живы и здоровы, хотя, конечно, чувствуете себя отвратительно, это понятно. Однако не спешите себя хоронить. — Шеридан тронул девушку за подбородок, его пальцы были холодными и шершавыми. — А знаете, ваше высочество, вы — прекрасный рулевой!

Олимпия оттолкнула его руку, не в силах взглянуть ему в лицо. Она не находила в душе прежней ненависти к этому человеку, возможно, потому, что очень устала и чувствовала себя такой несчастной, что

Вы читаете Летящая на пламя
Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

0

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату