прошептала она. — О Боже!
Не помня себя от страха, Олимпия бросилась к двери, не обращая внимания на изумленное восклицание Френсиса, несущееся ей вслед. Она стрелой промчалась по коридору, подхватив юбки, сбежала вниз по трапу и, чуть не сбив с ног какого-то матроса, устремилась к двери в каюту Шеридана.
Мустафы нигде не было видно. Олимпия толкнула дверь, подергала за дверную ручку, но каюта была заперта.
— Шеридан! — что было силы закричала Олимпия, трясясь от страха; ее сердце, казалось, сейчас выскочит из груди. — Шеридан! О Боже, открой дверь, пожалуйста, прошу тебя, открой дверь!
Бронзовая ручка повернулась, и Олимпия влетела в тесное помещение каюты.
Шеридан отступил в сторону. Он был обнажен по пояс и вытирал о полотенце, висевшее у него через плечо, бритву.
Олимпия вздохнула с облегчением. Перед ее глазами все еще плыли круги от пережитого волнения. Он поддержал ее за руку.
— Все в порядке. Садись, — сказал он.
Олимпия бросилась ему на шею и прижалась к его груди.
— Шеридан, — промолвила она дрогнувшим голосом. — О Господи, как ты меня напугал!
Он погладил ее по голове.
— Все в порядке, — повторил он. — Все в полном порядке, принцесса.
Она ощутила тепло, исходящее от дорогого ей человека, и прижалась лицом к его груди, заплакав от счастья, что он жив. Шеридан протянул руку и захлопнул дверь перед носом любопытных матросов, с изумлением взиравших па эту сцепу.
Олимпия внезапно отпрянула от пего и быстро огляделась вокруг.
— Где он? — спросила она.
Шеридан прислонился к умывальнику и вопросительно взглянул на девушку. Он был опять чисто выбрит, и все же в нем чувствовалась перемена, Это был уже не прежний Шеридан.
— Где он? — снова повторила Олимпия, близкая к истерике. — Неужели ты думаешь, что я позволю тебе держать его здесь?
Шеридан все так же молча смотрел на нее. Ее падший ангел был, как всегда, красив мрачноватой красотой: серые, словно лед, глаза; черные, как ночная тьма, волосы; правильные черты лица, прекрасно сложенное тело. Олимпия отвернулась от него и начала дрожащими руками перетряхивать постель.
Она нашла пистолет под кучей скомканных бумажек и обрывков картона. Ей было жутко дотрагиваться до оружия, но Олимпия справилась с собой и, схватив пистолет обеими руками, прижала его к груди, готовясь дать отпор, если Шеридан захочет отобрать у нес оружие. Но он и пальцем не пошевелил.
— Принцесса, — спокойно сказал Шеридан, — если бы я решил убить себя, для этого нашлось бы много других способов.
Олимпия пристально вгляделась в его бесстрастное лицо, пытаясь убедить себя в том, что он говорит искренне. А затем она закрыла глаза, чувствуя, как по ее шекам неудержимым потоком бегут слезы.
— Что это? Зачем это? Неужели я во всем виновата? — шептала она. — Что я такое натворила? Я сделаю все, что ты пожелаешь. Хочешь, я оставлю тебя, хочешь, вернусь. Что я могу сделать для тебя? Если бы я была…
Олимпия помолчала и продолжила фразу про себя: «Джулией, а не такой жирной и глупой, какая я есть. Я так люблю тебя, Шеридан, но я не знаю, что мне делать».
— Ты ни в чем не виновата, — сказал он. Олимпия облизала соленые от слез губы.
— В таком случае что случилось? — В се голосе слышалась мольба. — Шеридан… скажи, что могло произойти?
Выражение его глаз внезапно изменилось, и Олимпия увидела в них такую боль, что невольно сделала шаг по направлению к Шеридану, чуть не выронив пистолет из рук. Он отвернулся.
— Ты ни в чем не виновата, — снова резко повторил он. — Ты вообще здесь ни при чем, понимаешь?
Олимпия в растерянности остановилась посреди каюты.
— Я не верю тебе.
Шеридан устало закрыл глаза и прислонился к перегородке каюты. Губы Олимпии дрожали.
— Обещай мне, — сказала она, — что ты не сделаешь этого. Что ты никогда в жизни не поднимешь на себя руку. Обещай.
Он не ответил. Олимпия смотрела на него с нарастающим ужасом.
— Шеридан! — воскликнула она, не в силах больше терпеть эту муку.
— Ну хорошо, хорошо, ради Бога. — Он круто повернулся к ней. — Я обещаю. Довольна?
Он вытер лицо полотенцем и, бросив его на койку, подошел к рубашке, висевшей на крючке, вбитом в перегородку рядом с дверью. Надев ее через голову, Шеридан, не обращая внимания на Олимпию, будто ее и не было в каюте, прошел к умывальнику и начал завязывать шейный платок.
Олимпия напряженно следила за его движениями. Ей так хотелось почувствовать облегчение и наконец успокоиться. Хотелось всем сердцем поверить его обещанию. Но Шеридан был отпетым лжецом. Он, вероятно, не сдержал в своей жизни ни одного данного им обещания.
Глава 22
Горячий ветер с благоухающим ароматом цветущих растений дул с побережья. Закрыв глаза, Олимпия представляла себе тенистые сады и фонтаны оазисов, расположенных посреди пустыни. Она стояла на палубе «Терьера» рядом с Френсисом и Шериданом, наблюдая закат солнца, отражавшийся в спокойных водах залива Адена, по которому скользили сотни лодок мелких торговцев.
Четыре месяца они добирались до Аравийского полуострова, обогнув мыс Доброй Надежды, причем три из них провели у восточного побережья Африки, пытаясь преодолеть сильные течения и встречные шквальные ветра. Френсис был раздосадован тем, что упустил возможность встретиться с другими военными судами, уже вышедшими к этому времени из порта Аден, где «Терьер» попал в мертвый штиль.
Стояла жуткая жара. Олимпия взглянула на мужчин. По виску и щеке Шеридана стекали струйки пота;
Френсис был красным как рак, пряди его полос прилипли к измокшему лбу, и по ним струилась влага, так что казалось, будто ему на голову вылили ведро воды.
Бедный, глупый Френсис, он никогда не позволил бы этого, но втайне наверняка был бы доволен, если бы его действительно окатили холодной водой. Олимпия с завистью взглянула на матросов, драивших палубу, выливая на нее ведра прохладной морской воды и не забывая время от времени принимать холодный душ, В такую жару все двести членов экипажа получили разрешение в любое время выходить на палубу, независимо от того, стояли они на вахте или нет. Олимпия тоже страдала от духоты и чувствовала, как намокло ее платье от пота, хотя солнце уже стояло низко над горизонтом. Шеридан прокричал что-то по-арабски торговцам фруктами, облепившим на своих лодках их судно. Олимпия, перегнувшись через поручни, с вожделением смотрела на корзины, полные свежих плодов, которых она не видела с тех пор, как «Терьер» покинул порт в Мозамбике.
— Надо быть осторожнее, Фицхью, — сказал тем временем Шеридан, обращаясь к молодому капитану. — Дайте предупредительный выстрел и скажите, чтобы эти парни держались от нас подальше, пока мы идем на буксире.
Олимпия взглянула через плечо на Френсиса и увидела, как застыло его лицо, хотя это был первый совет, который дал ему Шеридан с тех пор, как они поднялись на борт «Терьера". С того страшного дня, когда Олимпия пыталась отобрать у него оружие, Шеридан вел себя как вполне нормальный человек; он каждый раз выходил к столу, прогуливался с Олимпией по палубе, шутил, но вокруг него как будто выросла незримая стена. Олимпия заглядывала ему в глаза, но они были совершенно непроницаемы.
Френсис, по всей видимости, был уязвлен до глубины души. Он чувствовал ту неприязнь, которую Шеридан испытывал к нему, и тем более не мог допустить пренебрежительного к себе отношения будущего родственника, хотя тот был неизменно любезен с ним и не давал никаких поводов Френсису заподозрить его в высокомерии и снисходительности.
Равнодушие и уступчивость Шеридана пугали Олимпию. В его нынешнем поведении было что-то неестественное. Олимпия слишком хорошо знала его. Но за три месяца она начала привыкать к его сговорчивости и безотказности. Что бы она пи попросила, он сразу же шел ей навстречу — была ли это игра в карты, прогулка по палубе или чаепитие. В конце концов столь демонстративная, не свойственная ему любезность начала сводить ее с ума.
Поэтому его предостережение, выраженное в мягкой форме, не могло не привлечь внимания Олимпии. Она повернулась к Шеридану.
Он смотрел на торговое суденышко, делая вид, что не замечает, как насупился после его слов Френсис.
— Зачем, черт возьми, беспокоиться по этому поводу? — возразил наконец молодой человек, вытирая мокрый лоб влажным носовым платком. — Неужели вы испугались этих развалюшек? — И, помедлив, он сухо добавил в соответствии с этикетом: — Сэр.
Олимпия вопросительно взглянула на араба-лоцмана, который с бесстрастным видом стоял в нескольких шагах от нее, а затем с тревогой перевела взгляд на Шеридана. Ей показалось, что невидимая стена, окружавшая его, исчезла, а перед ней предстал прежний Шеридан, который, несомненно, чувствовал сейчас опасность, исходившую от этой пестрой торговой флотилии.
— Френсис, — сказала Олимпия, — может быть, тебе стоит прислушаться…
— Прости, дорогая, — перебил ее Френсис, — но тебе нет никакой необходимости вмешиваться в мои дела и давать мне советы.
Олимпия замолчала. Первое торговое суденышко стукнулось о борт «Терьера». Двое торговцев, одетых в яркие халаты, начали наперебой пронзительными голосами расхваливать свой товар, изъясняясь на ломаном английском языке. Они выглядели довольно безобидно. Тем более что «Терьер» был военным кораблем с восемьюдесятью пушками.
За первой лодкой к борту судна пристали другие суденышки, расположившись у амбразур. Команда «Терьера» высыпала на палубу и сгрудилась у поручней борта,
