яркого света, слышался взволнованный шум.
Они выбежали через ризницу на улицу и оказались у торца собора. Шеридан увидел Мустафу, сидящего верхом на лошади в окружении моря людей. Другую лошадь слуга держал за поводья. Толпа разразилась воплями и визгом, узнав свою принцессу. Эти истошные крики были подхвачены ревом тех, кто заполнил близлежащие улицы. Шлейф Олимпии застрял в дверях и оборвался, когда Шеридан захлопнул створку перед носом преследователей и толкнул принцессу вниз по ступенькам крыльца.
Толпа хлынула им навстречу. Сзади послышался звук открывающейся двери, и на пороге появились душители, переодетые уланами, с обнаженными саблями. Шеридан попытался добраться до Олимпии, но ее уже оттеснили люди. Она протягивала к нему руки, стараясь вырваться из людского водоворота, однако это ей не удавалось. Шеридан видел, как открывается ее рот, шевелятся губы, но крика он не слышал. Внезапно он почувствовал сильную боль в руке, а затем она занемела. Обернувшись, Шеридан увидел кровь на клинке одного из улан, но его тут же оттеснила яростно ревущая толпа.
Шеридан почти потерял Олимпию из виду, и его охватила паника. Он начал неистово кричать и искать ее белое платье в людском море. Его сердце похолодело от страха — ведь принцессу могли убить! Но вдруг он увидел ее — Олимпия проплывала высоко над толпой, люди несли ее на своих плечах.
Шеридан бросился вперед, видя, что Мустафа пробивается к ним, сидя верхом на лошади и осыпая народ ударами хлыста, чтобы расчистить себе дорогу. Некоторые понятливые люди начали помогать им, направляя Олимпию ближе к лошадям. А у дверей собора тем временем царила полная неразбериха.
Наконец руки людей, несущие Олимпию над толпой, осторожно посадили ее на лошадь. Она уцепилась за поводья и начала оглядываться, разыскивая в толпе Шеридана. Лицо Олимпии было бледным от страха. Она что-то кричала, но Шеридан не мог разобрать ее слов. Толпа отхлынула, увлекая его с собой. Внезапно многоголосый шум заглушил пронзительный вопль. Шеридан взглянул на Олимпию: ее взгляд был прикован к порталу собора, где сейчас что-то происходило. На лице Олимпии отразился ужас. Шеридан не мог со своего места разглядеть поразившую принцессу сцену, он видел только, что там царит страшная давка.
Олимпия удалялась от Шеридана, увлекаемая Мустафой и толпой народа, вдоль по улице. Выражение ее лица испугало его, он знал, что она может выкинуть в таком состоянии все что угодно, и поэтому устремился вперед, расталкивая толпу плечами, коленями и помогая себе даже раненой рукой. Главное было сохранить равновесие и не упасть.
Ему следовало быть сейчас с ней, потому что он, как никогда, был нужен Олимпии. Когда пройдет первый шок и ужас всего увиденного наконец дойдет до ее сознания, то понадобится помощь человека, пережившего однажды в жизни подобный кошмар.
— Я не хочу этого! — раздраженно воскликнула Олимпия, и прежде чем Шеридан успел остановить ее здоровой рукой, она смахнула чашку с шоколадом со стола, но Мустафа успел подхватить ее на лету. Темная тягучая жидкость залила его шаровары, но слуга только поклонился и невозмутимо произнес свое неизменное:
— Эмирийити.
Шеридан взглянул на опрятно одетую женщину, предоставившую им кров в своей сельской гостинице. Надвигалась ночь, и на улице моросил мелкий холодный дождь. Шеридан хотел было извиниться, но вспомнил, что хозяйка не говорит по-французски, а сам он не изъяснялся ни по-итальянски, ни по-немецки — именно на этих языках говорили в данной местности. Ему удалось только с помощью жестов и своего кошелька объяснить крестьянке, что им нужны еда и ночлег. Добрая женщина взглянула на бледную Олимпию в разорванном платье и, отказавшись от денег, пригласила их войти в дом.
С возвышенности, на которой находилась деревушка, они могли видеть курящийся дым пожара в покинутом ими городе. Один Бог знает, что подумала о них гостеприимная хозяйка. Перевязывая рубленую рану Шеридана, она задала несколько вопросов голосом, в котором слышалась тревога, но Шеридан так и не узнал, поняла ли она его ответ, поскольку он изъяснялся с помощью жестов и мимики. Затем сюда начали стекаться другие беженцы, и Шеридан узнал важные новости.
— Клод Николя! Морто, морто, сеньора! — донесся до его слуха взволнованный голос.
Мертв! Убит! Шеридан откинулся на спинку стула. Значит, погоня будет не такой уж серьезной.
Хозяйка гостиницы, отличавшаяся осторожностью и хитростью — качествами, характерными для жителей приграничной зоны, — спрятала Шеридана и его спутников от глаз остальных постояльцев. Шеридан догадывался, что остатки роскошного наряда Олимпии и его собственный разорванный и перепачканный мундир красноречиво говорят обо всем произошедшем с ними. Вероятно, хозяйка гостиницы поняла, что перед нею принцесса. Шеридан слышал, как она разговаривала со вновь прибывшими, добывая новые сведения, чтобы затем передать их Шеридану с помощью жестов и рисунков. Когда же он увидел, что она, качая головой и пожимая плечами, отказала остальным забредшим к ней путникам от постоя, хотя в гостинице было много свободных комнат, Шеридан понял, что им повезло и они нашли в лице этой крестьянки друга.
Олимпия продолжала сидеть у стола, сложив на коленях руки. Выражение ее лица оставалось все таким же безучастным и застывшим. Шеридан не мог разговорить ее, на все вопросы принцесса отвечала сердитым тоном, отказавшись от сухого платья и избегая его попыток дотронуться до нее.
Шеридану так хотелось обнять ее, утешить, убаюкать на руках. Он с горечью смотрел на ее осунувшееся лицо, в котором не было ни кровинки. Но он не пытался сейчас успокоить ее, радуясь тому, что она находилась еще в состоянии спасительного оцепенения.
— Олимпия, — сказал он, встав на колени рядом с ее стулом, — я хочу, чтобы ты поела и переоделась. Тебе надо отдохнуть.
Она хмуро взглянула на него. Шеридан уже сменил свой рваный мундир на невзрачный сюртук и брюки.
— Где мы находимся? — спросила Олимпия резким тоном.
— На пути домой.
— Нет, я должна вернуться в город. Он взял ее за руку, но она вырвала ее.
— Я должна вернуться и остановить кровопролитие. Шеридан отломил кусок хлеба от буханки, лежавшей на столе, положил сверху ломтик сыра и протянул Олимпии.
— Поешь.
— Мой дядя…
— Клод Николя мертв, — перебил он ее. — Ешь.
Олимпия взглянула на хлеб, а затем перевела невидящий взор на Шеридана.
— Ты понимаешь меня? — Он дотронулся до руки девушки и легонько погладил ее. — Тебе больше не надо бояться его.
— Я не боюсь его, — сказала Олимпия.
— Ты слышишь, что я тебе сказал, — он мертв!
— Да. — Олимпия заморгала, сдерживая слезы. — И мой дедушка тоже. И все остальные.
Шеридан бросил на нее настороженный взгляд.
— Твой дедушка?
— Оставь меня. — Олимпия оттолкнула его руку. — Я не голодна.
Шеридан решил набраться терпения и ждать. Через некоторое время ему, возможно, удастся заставить ее поесть. Сейчас важно было, чтобы она переоделась, сняв свое мокрое подвенечное платье, и легла в постель. Шеридан встал и пошел на кухню, чтобы спросить у хозяйки, есть ли в доме снотворное.
Но когда он вернулся через несколько минут, Олимпии в комнате не было. Шеридан выругался и крикнул Мустафу. Двери конюшни были распахнуты настежь и поскрипывали под порывами холодного ветра. Шеридан быстрым шагом направился прямо по лужам и грязи, проклиная непроглядную темноту ночи. Во мраке он с разбегу налетел на Мустафу, возвращавшегося в дом за фонарем.
Шеридан не стал звать Олимпию. Вооружившись фонарями, они с Мустафой разделились: один направился к амбару, а другой начал обследовать двор. Лошади были на месте, от их взмыленных спин в холодном воздухе поднимался пар. Шеридан и Мустафа встретились у дверей в конюшню. Олимпии нигде не было. Паника охватила Шеридана.
— Проверь дорогу, — распорядился Шеридан, а сам начал спускаться по крутому, скользкому от грязи косогору.
Вокруг него клубился туман, пропитывая влагой одежду. Шеридан продрог, сердце его сильно билось в груди, а рана на руке причиняла адскую боль. Спускаться по скользкому крутому холму было трудно и опасно.
Спустившись на сто футов вниз, он наконец заметил смутно белеющее во мраке пятно. Олимпия! Он поднял фонарь и прибавил шагу, скользя и балансируя.
Хотя Олимпия и заметила приближающийся к ней свет фонаря, она не стала ждать Шеридана. Он позвал ее осипшим голосом, но она ухватилась за пень и продолжала упрямо спускаться вниз.
Наконец Шеридан нагнал ее и схватил за руку.
— Куда, черт возьми, ты идешь?
Она повернулась лицом к нему. От влажного тумана ее волосы слиплись, и в свете фонаря она была похожа на труп в белом саване.
— В Ориенс.
— Ну тогда ты идешь не в том направлении, если, конечно, у тебя нет намерений по дороге зайти в Калькутту, — заявил он и, сжав зубы от сильной боли в руке, потащил ее за собой.
Олимпия вырвалась.
— Я иду в правильном направлении! — крикнула она. — Оставь меня в покое.
Он снова вцепился в ее руку, уперев одно колено в грязь косогора, чтобы удержаться на ногах, пока она вырывалась.
— Ну хорошо, Марко Поло… может быть, так оно и есть. Но давай дождемся рассвета, а тогда уже устремимся с этих гор прямо в пекло революции.
Олимпии удалось вырваться из его рук, так как одна из них была ранена, а в другой он держал фонарь. Шеридан потерял равновесие, а она снова начала спускаться, бросив ему на
