рассказам Софии и Аделаиды, далеко не так, папа.
— Лорд Чендоз — человек чести. Я тоже не намерен нарушать свое слово, — отрезал Александр Килбракен ледяным голосом и махнул рукой в сторону пухлой безмятежной Аделаиды. — Как вы думаете, почему она находится здесь в течение шестнадцати лет?
— Потому, милорд, — заговорила та впервые за все время разговора, — что вы хотели избавить своих дочерей от акцента, грубого, как деревенская холстина.
Фрэнсис вдруг озарила догадка. Уж не потому ли отец и женился на англичанке? Несмотря на то, что отец Софии торговал в Нью-Кастле скобяными товарами, он не жалел денег на ее образование. Мачеха строго-настрого запрещала в доме простонародную речь, и отец всегда ее в этом поддерживал. Выходит, все это было заранее подстроено? От таких мыслей по спине Фрэнсис прошел холодок.
— Ну как, дорогие мои, есть еще вопросы?
— Еще вопросы? Да мы даже не начали говорить на эту ужасную тему! — крикнула Фрэнсис, вскакивая со стула. — Вопросы, скажите на милость! Нелепость какая-то Выйти замуж за человека, которого никогда в жизни не видела! Как бы тебе понравилось так жениться, папа? А если у него внешность жабы? Если он будет нам всем противен? И откуда у него возьмется любовь к жене, которая ему неровня?
— При чем тут любовь? — удивилась София. — Мы здесь кое-как перебиваемся, Фрэнсис, и ты прекрасно это знаешь. Посмотри, как одета каждая из вас! Граф Ротрмор богат, он единственный наследник всего состояния. Кроме того, он унаследует титул. Та из вас, которую он выберет, поможет двоим другим выйти в свет и сделать выгодную партию. Сезон в Лондоне, платья по последней моде, балы, выгодные знакомства — подумай обо всем этом.
— Не могу поверить, что слышу такое… — пробормотала Фрэнсис.
Виола, которая слушала мачеху как завороженная, сузила зеленые глаза:
— Что ты так кипятишься, сестра? Нас ведь трое. С чего ты взяла, что он выберет именно тебя?
Александр Килбракен молча поглядывал на дочерей и думал про себя:
«Из вас троих Фрэнсис самая красивая и умная. У нее случаются вспышки своенравия, но чаше всего она любящая и послушная дочь. Она больше похожа на меня, чем обе вы, вместе взятые».
— Это бессмысленная дикость, иначе не назовешь, — настаивала Фрэнсис. — Признайся, Клер, ты ведь тоже в ужасе.
— И Клер, и Виола, и даже ты, Фрэнсис, послушно пойдете к венцу, если на вас падет выбор графа Ротрмора, — вмешалась София. — Неужели вам нужно напоминать, что мы живем, по сути, в позолоченной нищете? Когда малютка Александр подрастет, что достанется ему в наследство? Ваш отец выбивается из сил, едва сводя концы с концами… как, впрочем, и любой шотландский вельможа.
Она обернулась, ища у мужа поддержки своим доводам, но тотчас притихла, встретив предостерегающий взгляд. Граф Рутвен не находил положение своей семьи таким уж безнадежным и надеялся достойным образом обеспечить сына. По его мнению, жена болтала попусту, и причиной этому было ее богатое приданое. Но он и тут воздержался от комментариев, сказав только:
— Все эти годы я состоял в переписке с маркизом. Он предлагает десять тысяч фунтов наличными по брачному контракту — десять тысяч, и ни фунтом меньше. И это не единственная выгода от такого брака. Избранница графа Ротрмора сможет помочь сестрам устроить свою жизнь. — Он мог бы и не повторять того, о чем уже упомянула София, но его заставил сделать это упрямо выставленный подбородок Фрэнсис. — Один сезон в Лондоне — и каждая из вас обзаведется подходящим мужем. Разве не об этом мечтает любая рассудительная девушка?
— А как он выглядит, граф Ротрмор? — спросила Виола, не скрывая любопытства.
— Он очень красив и мужественен. Кроме того, как я уже говорил, он остался единственным наследником маркиза. Был еще старший брат, но он умер пару лет назад. До этого наш будущий родственник был всего лишь лордом Филипом Хоксбери, а теперь он — граф Ротрмор. Ему
Двадцать семь лет. До смерти брата он служил в армии.
Разумеется, граф и не подумал упомянуть о том, что еще пять лет назад маркиз намеревался женить на одной из его дочерей именно старшего сына. Он понятия не имел, почему ситуация радикально изменилась еще при жизни Невила.
— Хм… а у тебя есть его портрет?
— Не говори ерунды, Виола, — сказала Фрэнсис с раздраженным смешком. — Ты что, не знаешь, как это бывает с портретами? Когда Анна Клевская послала свой Генриху VIII, тот сразу в нее влюбился, а она возьми да и окажись неуклюжей близорукой коротышкой…
— Хотелось бы знать, достаточно ли у него интересное лицо для портрета, — вдруг сказала Клер, заставив графа поморщиться.
— Но хоть какие-то подробности ты знаешь, папа? — не унималась Виола, рассеянно накручивая на палец темно-рыжий локон (без сомнения, еще один хорошо отрепетированный жест). — Например, какой тип женщин он предпочитает?
Александр Килбракен не мог не подумать о том, насколько различен ход мыслей его дочерей. Он честно постарался припомнить, что писал ему на этот счет маркиз.
— Хм… он предпочитает женщин с чувством юмора, живых и веселых, полных очарования и, конечно, красивых.
— Ах, как чудесно! — воскликнула Виола, заливаясь своим самым живым, веселым и очаровательным смехом.
— Каждая из вас достаточно хороша собой, чтобы привлечь внимание графа Ротрмора. Можно не опасаться, что он будет разочарован, — добавила София. — Остальное — дело его личного вкуса. И вот что, девушки: кого бы он ни выбрал, остальные не будут ревновать. Надеюсь, это ясно?
Обсуждение продолжалось так долго, что Фрэнсис начала бояться, что не выдержит и закричит. Как только граф отпустил дочерей, она, натянув мужские сапожки, идеально подходившие для длительных прогулок, покинула замок, направившись к озеру.
Сидя на согретом весенним солнцем камне, она спросила себя, чего, собственно, ей бояться. Граф и правда мог выбрать любую из ее сестер. Виола, пусть еще совсем девчонка, была на редкость хорошенькой и полной того самого очарования, которого так жаждал новоявленный жених. Клер в свои двадцать один сохранила всю све жесть юности и вопреки ее постоянной тяге к живописи обладала драгоценным качеством — покорностью. Разве не покорности ждет от жены любой мужчина, даже тот, кому нравится блеск остроумия?
— Как это все некстати, — сказала Фрэнсис вслух, и птица откликнулась с ближайшего дерева пронзительным верещанием.
Вдруг ее осенило, да так внезапно, что она вскочила, словно ужаленная.
«Ему нужна очаровательная, остроумная, веселая леди? Что ж, я сделаю так, что он шарахнется от меня, как от привидения! Я превращу себя в серую мышь: скучную, бессловесную, безликую. Я превращу себя в ничто».
На миг ей стало смешно. Чего ради такие усилия? Он и без того сделает выбор получше, чем она. Но на всякий случай… мало ли что…
Фрэнсис погрузила пальцы обеих рук в роскошную гриву волос, вьющихся крупными кольцами. Отец как-то сказал, что их цвет — это цвет осени Высокогорья: смесь золотого, рыжего и каштанового. Он и сам носил на голове шапку локонов того же редкого цвета и, вполне возможно, втайне этим гордился. Но что же делать со всем этим изобилием? Пучок — вот что поможет. Тугой невыразительный пучок на затылке! Интересно, где то серое муслиновое платье, которое она износила еще до того, как из него выросла? При одном взгляде на него у графа разольется желчь. А если к этому добавить пяльцы с вышиванием… кажется, лет десять назад она засунула их за комод в детской, получив от Софии разнос за нежелание учиться тому, что должна уметь каждая леди.
Все это не означало, конечно, что она намеревалась расстроить отцовский план. Из Клер и Виолы должны были выйти прекрасные жены — не то что она. Она даже помогала графу сделать правильный выбор, отбросив неподходящую кандидатуру.
Фрэнсис пошла вдоль берега через густой сосновый лес, весело улыбаясь. Бедняга граф Ротрмор не знал, что должен благодарить ее за эту затею. К тому же ей еще предстояло сэкономить ему немало денег, отказавшись выехать в Лондон на пресловутый сезон для ловли мужа.
