Глава 2
— Эти круглые холмы — вроде тех, португальских, — сказал Граньон.
Вместо ответа граф пробормотал очередное проклятие и отпустил поводья, предоставив жеребцам самим выбирать дорогу между колдобинами.
— Посмотрите-ка, майор Хок! Во-он там, вдали, это ведь озеро Лох-Ломонд? Тогда, выходит, этот замок и есть «Килбракен».
— Я вне себя от счастья… — буркнул граф, щурясь из-под ладони на сооружение из серого камня, с амбразурами в широких квадратных башенках. — У этого замка такой вид, словно он вот-вот рухнет. Теперь я убежден, что семнадцать лет назад у отца случился преждевременный приступ старческого маразма.
В своем возмущении он не обратил внимания на то, что камердинер назвал его майором, как поступал только в моменты глубочайшего волнения.
— Его светлость не видел замка, — справедливо заметил Граньон, — но страна и правда бедная.
В другом состоянии духа Хок мог бы возразить, что местность еще и прекрасна дикой, почти нетронутой красотой, но он до предела устал, пропотел и пропылился (не говоря уже о постоянной тревоге за отца и общей подавленности перед предстоящим испытанием) и не сумел бы наскрести в себе сил для разговора о красотах природы. Чем дальше к северу, тем меньше встречалось людей, а деревни вдоль дороги, казалось, опустели от нынешнего времени на столетие. Если Шотландия и напоминала Португалию, то лишь своей крайней бедностью. Никогда еще Хок так не сожалел о том, что оставил армейскую службу. Где бы он ни находился в роли майора Хока, все было бы лучше того, что ожидало его сейчас.
Неудивительно, что открывшаяся вскоре панорама озера Лох-Ломонд нисколько его не тронула. И величайший пресный водоем Шотландии, и величественная цепь гор, протянувшаяся вдоль его северного побережья, были для него всего лишь знаком того, что немилая ему цель уже близка.
Граньон притих, изредка бросая сочувственный взгляд на угрюмый профиль хозяина. Они столько пережили вместе, он и майор Хок! В те времена, когда граф был просто лордом Филипом Хоксбери, Граньон пять лет служил у него ординарцем. В бою, если удача была под сомнением, на кого обращал с надеждой взгляд Веллингтон?(Веллингтон, Артур Уэлсли (1769-1852) — английский фельдмаршал, в войнах против наполеоновской Франции командовал союзными войсками на Пиренейском полу острове. — Примеч. ред.). На майора Хока, разумеется. В свои двадцать семь он видел столько смертей и мучений, что хватило бы на целую жизнь. И вот этот достойнейший человек попал в эдакий переплет, притом не по своей воле! Мало того, в «Чендозе» его светлость маркиз лежал на смертном одре, и кто мог сказать, позволит ли судьба отцу и сыну еще раз свидеться…
— Я чувствую себя точь-в-точь как после битвы при Талавере де ла Рена, — хмуро сказал Хок, прервав размышления камердинера. — По крайней мере таким же измученным и грязным. И, уж конечно, энтузиазма во мне ни на грош.
— Да уж, откуда ему взяться. Но не вы ли сами говорили мне раз сто, не меньше, что любая молодая леди по-своему хороша? К тому же маркиз уверял, что они прехорошенькие.
— Пари держу, они такие же хорошенькие, как три ведьмы из «Макбета»! Откуда отцу знать, как они выглядят? Он положился на слово графа Рутвена, а у того есть прямой интерес солгать. Нет, я не настолько доверчив, Граньон, и уже приготовился к худшему.
Камердинер сочувственно хмыкнул, потом украдкой склонился к своей подмышке и брезгливо поморщился. Что и говорить, пахли они оба отнюдь не розами.
— Что, если вам вымыться в озере, милорд? Вода здесь вроде чистая.
— Неплохо придумано, — одобрил Хок, бессознательно почесываясь. — Хозяин постоялого двора, где мы сегодня ночевали (если этот хлев можно назвать постоялым двором), должно быть, откармливает клопов на продажу.
— Наверное, там были не только клопы, но и другие мурашки. Та служанка…
— Мурашки? Это на местном диалекте?
— Ну, вошки-мурашки, если вам так больше нравится. Сядешь на тюфяк, а они как вцепятся!
— Прекрати свои казарменные шуточки! Теперь я точно не поеду дальше, пока не вымоюсь. Надеюсь, в замке «Кил-бракен» пахнет лучше, чем на том постоялом дворе.
— Не волнуйтесь, милорд, я захватил мыло.
— Вот и давай его сюда. И бритву тоже. Ей-богу, это напоминает последний ритуал приговоренного! Что ж, есть смысл в том, чтобы выглядеть на плахе как можно лучше.
Хок направил экипаж прямо через кустарник, обрамлявший берега озера. День был необычно теплым для марта, и на небе не было ни облачка. Пронизанная солнечными лучами вода выглядела теплой и буквально манила. Самое время было привести себя в порядок перед встречей с будущей женой.
Последние три часа Фрэнсис провела, принимая теленка у единственной коровы местного крестьянина Кадмуса. К счастью, и малыш, и его мать чувствовали себя вполне приемлемо: жена Кадмуса, Мэри, родила незадолго до этого, и теперь можно было не бояться, что новорожденного нечем будет прикармливать.
Фрэнсис спустилась к озеру как была, с закатанными почти до плеч рукавами, с засохшей на руках кровью, и, присев на корточки, как следует их вымыла. У Софии неминуемо случилась бы истерика, если бы одна из ее падчериц явилась домой на манер грязных крестьянок. Но она оттягивала возвращение в замок не только поэтому.
Фрэнсис опустила рукава, но задумалась о переменах, происшедших с сестрами за четыре дня. Виола весь вчерашний день носила зеленое (под цвет ее глаз) бархатное платье, сшитое в спешке за два дня. Она едва отвечала, когда к ней обращались, и, без сомнения, раздумывала о том, как потрясен будет граф Ротрмор, оказавшись лицом к лицу с такой ослепительной красавицей. Даже Клер, редко спускавшаяся на бренную землю с вершин высокого искусства, по-новому уложила свои белокурые волосы и открыла новую бутылочку огуречного лосьона, который призван был сделать ее белую кожу буквально алебастровой. Впрочем, во всем этом была и хорошая сторона: Клер больше не держала на Фрэнсис зла за Айана Дугласа. Тот считался ухажером Клер, но предложение сделал почему-то Фрэнсис. Та без колебаний дала ему от ворот поворот, а теперь подобная участь ожидала его младшего брата, Кенарда, имеющего виды на Виолу: после разговора о графе Ротрморе ему, без сомнения, была уготована отставка.
Накануне за обедом Виола болтала как заведенная (очевидно, оттачивая свое остроумие и очарование), Клер впадала в глубокую (и, конечно же, очаровательную) задумчивость, но, забывшись, принимала вид человека, который очень себе на уме. Что до Фрэнсис, она не проронила ни слова, неодобрительно переводя взгляд с одной сестры на другую. Наконец она не выдержала и бросила вилку. Баранина, начиненная печенью и специями, была ее любимым блюдом, но в этот момент еда вдруг показалась ей на редкость неаппетитной.
— Не может быть, чтобы вы обе всерьез собирались выйти замуж за этого чужака! Ведь это означает оставить и «Килбракен», и Шотландию!
— Почему бы и нет? — удивилась Виола, и ее глаза лукаво сверкнули. — Лично я точно выйду за него замуж и уеду отсюда — и из «Килбракена», и из Шотландии.
— Ты слишком торопишься строить планы, — заметила София.
— На мой взгляд, графу Ротрмору нужна более зрелая жена, — сказала Клер. — Им обоим придется бывать в обществе, где говорят не все, что думают.
Фрэнсис пришло в голову, что старшая сестра не так уж оторвана от действительности, как это кажется.
— Папа сказал, что граф Ротрмор предпочитает женщин, бойких на язык и очаровательных, — возразила Виола, — а во мне в избытке и бойкости, и очарования. Разве не так? Я уже не говорю о красоте.
— Кое-кому стоило бы подождать, пока его не похвалят другие, а потом и самому хвалить себя, —
Вставила Аделаида, аккуратно отправляя в рот очередной кусочек баранины.
Виола не обратила на ее мягкий упрек ни малейшего внимания.
— Я выйду за него замуж, но ни тебе, Фрэнсис, ни тебе, Клер, беспокоиться не о чем. Я подыщу вам прекрасных мужей, и притом богатых. В Англии богачей сколько угодно, не то что в нашем захолустье. Так ведь, папа?
