бились в унисон, они парили над миром, утратив способность что-либо осознавать.
Когда Доминик ослабил объятия, на глаза Розалин навернулись восторженные слезы. Умиротворенная, она испытывала желание прикасаться к нему и ласкать в ответ на его ласки, трогать сильное тело, подарившее ей подлинное счастье. И когда он откатился на бок, Розалин слегка приподнялась на локте и с неподдельным интересом стала изучать его обнаженное тело. Дотронувшись кончиками пальцев до его подбородка, провела ими по шее, обвела соски на его груди и искренне удивилась, когда Доминик рассмеялся.
— Какая ты, оказывается, ненасытная! — воскликнул он, глядя в ее наивные глаза. — И любопытная!
На ее щеках вспыхнул румянец, но рука продолжала скользить ниже по его животу.
— Память о свидании с кугуаром или гризли? — дотронувшись до шрама на его боку, поинтересовалась Розалин.
— Нет, мою лошадь хотели съесть волки, а я им помешал! — ответил Доминик.
— А откуда этот шрам? — Она коснулась пальчиком его правого бедра.
— Это след от зубов голодной пумы. Она пригласила меня на обед, но я, как ты догадываешься, отклонил ее приглашение.
Розалин хихикнула и провела ладонью по его левому бедру.
— А это?
— Память об одном бандите! — с ненавистью в голосе ответил Доминик.
— А он за это поплатился?
— Лучше тебе ничего не знать.
Он был, пожалуй, прав. Розалин видела, как Доминик расправился с Джеффри, дерзнувшим наброситься на него с кулаками. Страшно было даже представить, что он сделал с обидчиком, занесшим над ним нож.
Розалин примялась покрывать его грудь и бока легкими, как прикосновение бабочки, поцелуями, и Доминик потерял интерес к разговору. Розалин действовала наивно, но, как ни странно, ее пылкие ласки возбудили его в мгновение ока. Доминику казалось, что он исчерпав свой пыл, предаваясь любви с игривой колдуньей, но ее чары вновь зажгли в нем огонь. Неостывшие воспоминания об их бурных сладостных забавах подлили масла в это пламя, и оно охватило Доминика, как лесной пожар.
Ее нежные руки ласкали его, мягкие губы прикасались к груди, возбуждая и вынуждая стонать от нарастающего вожделения. Он позволил Розалин вести любовную прелюдию, что было не в его правилах. Обычно он солировал в этой песне страсти до конца и, взяв заключительный аккорд, уходил со сцены. Но сейчас он лежал в объятиях ее бархатных рук, наслаждаясь их лаской, и вздрагивал от легких прикосновений теплых губ. Это блаженное состояние заставило его забыть о благоразумии, хотя ему и пора было спросить себя, почему он не торопится покинуть эту спальню.
Когда жар охватил его с головы до ног и стало уже невозможно сдерживать всепоглощающее желание, грозящее лишить Доминика остатков разума, он подчинился дикой страсти. Словно голодный тигр, Доминик набросился на Розалин и, перевернув ее на спину, приподнялся на локтях. В его изумрудных глазах она прочла непоколебимое намерение овладеть ею и затаила дыхание. Оказывается, ее прикосновения воздействовали на этого самолюбивого и сильного самца. Его мускулистое тело и длинные стройные ноги лишили ее рассудка, а любовные ласки дарили неземные ощущения. Розалин неудержимо потянуло в пучину наслаждения, и она позволила Доминику увлечь ее туда. Их тела сомкнулись, и они предались первобытной чувственной игре.
Когда усталая Розалин заснула, Доминик потихоньку начал одеваться. Но его так и подмывало обернуться и полюбоваться спящей в серебристом лунном свете красавицей. Он нагнулся и прикрыл обнаженные плечи Розалин атласным покрывалом.
Она пошевелилась и во сие потянулась к подушке, на которой недавно покоилась его голова. Ей снилось, что Доминик ее обнимает и вот-вот унесет, словно коршун, в облака, где они будут долго парить на крыльях любви, то стремительно взмывая к звездам, то падая вниз с головокружительной высоты…
Собрав всю свою волю, Доминик отвернулся от женщины, только что предававшейся бурной страсти в его объятиях. Ему потребовалось мужество, чтобы выйти на балкон, а не улечься рядом с Розалин и сладко уснуть. Но меньше всего ему хотелось быть застигнутым в ее постели. И потому Доминик поспешно перелез через перила балкона и спустился по резному столбу на газон. Обри Дюбуа непременно застрелил бы его, не дав вымолвить ли слова в оправдание, застань он его здесь.
— Проклятие! — пробурчал себе под нос Доминик, сунув руки в карманы и ускоряя шаг.
Лишив Розалин невинности, он навлек на себя серьезные неприятности. Но Бог свидетель, перед ней невозможно устоять! Их потянуло друг к другу с первой же встречи, и это влечение, вспыхнувшее яркой молнией, охватило обоих.
Направляясь к своей усадьбе, Доминик улыбался: он повидал немало женщин на своем веку, но ни одна из них не могла сравниться с Розалин. Она сначала чуть было не сбила его с ног, а лотом унесла в романтическое путешествие за облака. Что ж, он рисковал не зря, подумал Доминик. Вновь нахлынули воспоминания о самых захватывающих моментах их свидания, которые невозможно выразить словами. Да, Розалин вовсе не снежная королева, с усмешкой подумал Доминик. Под холодной внешностью голубоглазой брюнетки скрывалась на редкость пылкая натура. А он-то, самодовольный глупец, тешился надеждой ее забыть, удовлетворив свою похоть. Не тут-то было: эта красотка крепко опутала его паутиной своих чар! И вот теперь ему предстоит избавиться от навязчивых воспоминаний. Но как забыть вкус ее полных губ, нежных, как лепестки розы? Не думать о ее трепещущем теле, о прикосновении к ее бархатистой коже…
Но хватит об этом! Он вернулся в Сент-Луис, чтобы разобраться с Обри. Теперь ему следует быть поосторожнее с Розалин, ведь она влюбилась в него по уши. Нет, нужно было с самого начала держаться на расстоянии. Тогда бы не пришлось ломать голову над тем, как не дать чувствам возобладать над рассудком. А теперь, когда невинная девица вкусила наслаждений, невозможно предсказать последующих событий.
— Да выбрось ты все это из головы! — пробормотал себе под нос Доминик.
Он взбежал по парадной лестнице и прошел в свой кабинет, чтобы освежиться чем-нибудь покрепче. С бутылкой в руке он уселся в кресло и принялся обдумывать ситуацию, подстегивая мысли бренди. За два часа ему удалось забыть стройную красотку и опустошить бутылку.
До кровати его донесли слуги. Они не обмолвились ни словом, обнаружив хозяина мертвецки пьяным возле лестницы. Но, уложив Доминика на кровать, не смогли сдержать улыбки: приоткрыв один глаз, тот пробормотал слова благодарности. Правда, он почему-то назвал женским именем двоих пожилых толстяков, стянувших с него ботинки и накрывших одеялом.
— По-моему, наш хозяин пал жертвой колдовства, — закрыв за собой дверь спальни, сказал Чадуэлл.
— И то верно, — согласился Мосли, спускаясь по лестнице в свою комнату. — Я знаю лишь одну ведьму с таким именем.
— Только особа по имени Розалии способна довести мужика до такого состояния, — кивнул Чадуэлл.
— Это она! — вскинул указательный палец Мосли. — Она дружит с разбойниками и ворами, и она же доводит джентльменов до белой горячки. Наш хозяин еще пожалеет, что спустился с гор. Они едва познакомились, а у него уже куча неприятностей.
— Говорят, она чертовски хороша! Будь я лет на двадцать моложе… — Чадуэлл мечтательно вздохнул.
— Будь ты на двадцать лет моложе, приятель, ты сейчас тоже валялся бы без чувств! — усмехнулся Мосли. Он остановился у двери своей комнаты и добавил: — Краем уха я кое-что слышал о женщине, с которой Доминик сегодня был в театре. И кое-что смыслю в этой жизни. Нет дыма без огня! Наш хозяин кончит так же, как и все, кто пытался завоевать сердце этой дикарки. Скорее он одолеет бешеного медведя!
— Доминик молод и способен держать удар! — Чадуэлл принял сторону хозяина.
— Только чем для него это обернется? Попадется в сети этой ведьмы — не выпутается, — уверенно
